Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Амин начал тянуть рычаг шаг-газ и оторвал вертолёт от полосы. Высота уже 5–6 метров. Всё плавно и штатно. Никаких проблем.

И только мы останавливаемся на этой отметке, как вертолёт начало «мотать». Я успел ухватиться за ручку управления и постарался удержать вертолёт. Меня так и начало вместе с ней мотать в стороны.

А вот господин полковник просто отпустил руки.

— Ручку держи, твою мать! — крикнул я на русском.

И это подействовало. Амин меня как будто понял.

— Вазих, давай!

Бортовой техник вновь выключил основную гидросистему, а я начал приземлять вертолёт. И в этот раз всё было не так хорошо.

Вертолёт начало кренить вправо. Я в последний момент успел «бросить» рычаг шаг-газ вниз до упора и крикнуть про выключение двигателей.

Вазих рванул стоп-краны обоих двигателей слишком резко, но я уже на автоматизме отклонил правую педаль до упора, чтобы мы не перевернулись.

Вертолёт сильно качнулся влево, а затем он аккуратно опустился на правую основную стойку.

Пока несущий винт не остановился, никто ничего не говорил. Амин сидел молча и смотрел перед собой. Руки у него были сложены на груди, а сам он выглядел мрачно.

— Я благодарен вам, господин Искандер, — произнёс Амин и повернулся назад.

Майор Джафар был на себя непохож. Думаю, что был бы у него пистолет, он бы уже застрелился. Полковник буквально прожигал его взглядом и дышал как разъярённый бык.

Хуже всего было Вазиху. Он сидел между ними.

— В кабинет ко мне. И всех заместителей тоже, — буквально прорычал полковник Амин.

Ливийцы быстро разбежались от вертолёта, когда его прикатили к ангару. Многострадальный Ми-8 был интересен только советским техникам, мне и моему экипажу.

Когда я вышел из грузовой кабины, то сразу посмотрел на моих подчинённых. В этот момент проскользнула дикая мысль.

В свете ситуации с охотой за моей головой, я могу поверить в то, что меня и здесь смогли найти. Но ведь всё проверяли и мои техники тоже. И меняли автопилот и бустеры крена и тангажа все вместе. В чём тогда проблема?

— Мужики, в третий раз я уже точно буду лежать на боку. Либо мы с вами сейчас разбираемся сами, либо переходим к полётам на тех вертолётах, которые вы восстановили. Только учтите, что будем их по ночам охранять, — сказал я.

Все техники кивнули. Как и Карим. Уланов выглядел слегка растерянно. Ведь он всё проверял. И снова «танцы с бубнами» мне пришлось исполнять.

— Сан Саныч, а если нам эти восстановленные вертолёты взять и в «шарик» отогнать. Там и охранять не надо. Мы же за забором, — предложил Кеша.

— Не хочу тебя расстраивать, но у нас в «шарике» двери никто не закрывает. А уж калитку тем более, — ответил я.

Я утёр лицо от пота и присел на стремянку вертолёта. Пока техники разбирались, я пробовал понять в чём проблема в вертолёте.

Даже если кто-то и захотел сделать диверсию, то он это придумал очень классно. Случай уникальный в лётной практике. Хотя…

— Мужики, а есть кто из Казани? Ну или тот, кто может с заводом вертолётным был связан? — спросил я.

Тут один человек поднял руку и подошёл ко мне. Это был Свистунов — старший моих техников.

— Я там практику проходил преддипломную, — сказал мне старлей.

— Это хорошо. Не было подобных случаев?

— Не припомню.

— А какие-нибудь интересные дефекты заводские присутствовали? Которые приходилось находить уже после полётов.

Свистунов пожал плечами. Но я уже и сам вспомнил.

— Бустеры крена и тангажа меняли? — спросил я.

— Да, — ответил Свистунов.

— А не обратили внимание на саму плиту, к которой они крепятся?

Свистунов, как «присвистнул», что чуть в ферму вертолёта не вошёл, пока бежал.

Я улыбнулся. Возможно, в процессе ремонта или установки плиты её крепления были повреждены. Но тогда это либо дефект после ремонта, либо намеренное.

Отбросив мысли о диверсии, я встал и пошёл в направлении нашего ангара.

Меня и догнал Кеша.

— Саныч, вертолёт… подписан акт, короче. Можем один борт облетать. А ещё нам предлагают вылететь и ознакомиться с районом полётов.

— Заодно и облетаем вертолёт. Радуйся, Кеш. Увидишь море.

Глава 18

В кабине Ми-8 стоял привычный гул двигателей. Солнце продолжало припекать через блистер, несмотря на уже вечерние часы. Времени, чтобы нам слетать над морем оставалось не так уж и много.

Выполнив висение над полосой, мы аккуратно приземлились. Теперь Кеше предстояло записать кое-какие параметры в карточку облёта.

— Саныч, зря мы ливийцам сказали, что у них плохо с документами, — сказал по внутренней связи Карим, записывая что-то в один из выданных местными руководителями журналов.

— Надо было им продолжать на салфетках всё оформлять? — уточнил я.

Карим улыбнулся и отложил в сторону первый журнал. Пока мы готовились к вылету на облёт техники, полковник Амин в грубой и настойчивой форме нацелил личный состав на ведение хоть какой-то документации. Сразу появились и журналы, и формуляры, и остальная документация.

— Кеша, ты скоро? — уточнил я.

— Не-а. Местные ребята понаписали столько пунктов, что я только дошёл до давления в гидросистеме.

Включённый на всю мощность «кондиционер» приятно обдувал моё вспотевшее лицо. Разумеется, что открытый блистер и вентилятор — это не БК-1500, но других климатических систем на борту не имеется.

Карим потянулся ещё к одному из журналов и посмотрел на него внимательно. Привлекла моего бортового техника надпись на обложке.

— Ничего не пойму. Арабские буквы для меня «тёмный лес», — посмотрел он на название.

Я решил посмотреть на этот новый журнал. Обложка совсем не потрёпанная. Судя по датам, он был начат ещё полгода назад. Последняя запись как раз в то же самое время и сделана.

— Командир, непонятно что за документация? «Журнал проверки журналов»? — спросил Карим.

Я напряг все свои знания арабского и попробовал перевести. Название было интересным и необычным.

— Внутренний журнал обработки поступающих указаний, — ответил я.

И тут мы как поняли с Каримом!

— ВЖОПУ⁈ — переспросил Уланов.

— Вот именно… туда. Надо ж было так журнал назвать, чтоб его название так своеобразно звучало в сокращённом виде, — посмеялся я.

Кеша наконец-то закончил, и я запросил разрешение на взлёт.

— Тобрук-старт, 907му взлёт.

— 907-й, вам взлёт разрешил. Зона в море не далее 20 километров от берега, — предупредил нас руководитель полётами.

— Понял, разрешили, — ответил я.

Вертолёт аккуратно отделился от полосы и начал разгон. Бетонная поверхность и территория лётного поля начали постепенно сменяться жилами застройками города.

Под нами узкие улицы Тобрука, наполненные машинами и автобусами. Невооружённым взглядом было видно, что автомобилей в Ливии огромное количество. Даже сверху видны «пробки» на дорогах.

— На 400 метров пойдём? — спросил у меня Кеша.

— Да. Вот уже и береговая линия, — ответил я, когда мы приблизились к порту Тобрука.

Я насчитал десять судов на якорных стоянках во время пролёта морской гавани города. Береговая линия Тобрука выглядела весьма разнообразно. Жилые районы с серыми домами соседствовали с песчаным пляжем и каменными обрывами. Чуть дальше редкие зелёные пятна оливковых рощ. На фоне этого сухого берега, море казалось ещё бесконечнее и светлее.

Тут перед нами и раскрылось Средиземное море.

Оно было не как в книгах и не как на открытках — реальное, ослепительное, резкое. Солнце, отражаясь от воды, било прямо в глаза сотнями серебряных искр. Казалось, что водная гладь — это рассыпанная по горизонту расплавленная сталь.

— Сан Саныч, а почему мы в Сирии не летали на море? — спросил Кеша.

— Потому что с моря никто Сирию не атаковал. Все события были в пустыне.

— Искупаться бы слетали хоть раз. А то всё на базе да на базе, — ворчал Петров.

— Тебя высадить на берегу, чтобы ты искупался? На обратном пути заберём, — предложил я, но Иннокентий замотал головой.