В тени двуглавого орла (СИ) - Тен Эдуард

Решительным шагом она направилась к выходу, не оборачиваясь.

Глава 25

Полусотня воспитанников возвращалась с марш-броска. Первый десяток старших ребят был вооружён пистолетами — на загляденье и на зависть остальным. Колонна прошла, а следом за ней прокатился фургон.

У плетня, не скрывая зависти, двое казачат лет десяти провожали взглядом уходящих к базе воспитанников.

— Эх, Руся, жаль, что мы не сироты, — вздохнул один из них. — И батя, и мамка есть. Кабы не они, нас бы непременно взяли…

Внезапно сильная затрещина буквально швырнула его на землю. Перед ними стоял старый казак. Грозное лицо, поношенная, но добротная черкеска, лихо заломленная папаха.

— Дедунь, ты чего драться удумал? — испуганно просипел казачок, потирая затылок. Второй отступил на безопасное расстояние, готовый в любой момент дать стрекача.

— Значит, батька с мамкой тебе мешают, дурья башка? — хриплым, густым басом прогремел старик. — Мелешь языком, как помелом, сопля зелёная! А ну, подь сюды, кому сказано! — грозно приказал он. — И ты тож! — кивнул он второму.

Казачата нехотя приблизились, замерли в трёх шагах. Получивший затрещину мальчишка предательски захлюпал носом.

— А ну, не моги! — строго сказал дед, доставая кисет и начиняя трубку. — Казак ты или кто? Вы, бестолочи, должны бога денно и нощно молить, что родители живы. А вы сиротской доле позавидовали. Не дай боже такое на себе испытать.

— Я ж, деда, не со зла… Для разговору сказал, — тихо оправдался внук.

— «Для разговору»! — едким эхом отозвался старик. — Маво батю срубили, когда мне три года было. Мамка от хвори через год померла. Остались мы с братом да сестрой. Брат на туретчине сгинул, в походе. Вот и нянькалась со мной сестра, хоть самой-то двенадцать годков всего было. Настрадались вдосталь… Она от себя кусок отрывала, чтобы меня прокормить. Через то и замуж поздно вышла. Хороший муж попался, хоть и вдовый.

Дед глубоко затянулся, выпуская густые клубы дыма, в которых безуспешно пытался утопить слёзы, навернувшиеся на его выцветшие глаза.

— Это та самая бабка Агата, что в прошлом годе померла? — робко спросил казачок.

— Она самая и есть, — тихо выдохнул старик.

— Ты уж не серчай на меня, деда, — виновато сказал внук. — Просто так хочется пластуном стать…

— А за чем дело стало? — смягчившись, спросил дед. — Пошли да подглядели, как мальцов учат, а дома и повторяйте. Ежели што, я подскажу. А то ты шашкой машешь, словно баба коромыслом.

Казачата, просияв, переглянулись и стремглав бросились прочь, к базе.

Совещание в штабной избе закончилось, и командиры, расслабившись, перешли к неспешным разговорам. Андрей, поначалу изрядно тяготившийся грузом ответственности, теперь чувствовал себя в роли комбата уверенно. Частые отлучки командира уже не вызывали в батальоне замешательства — все привыкли, что дела идут своим чередом, и авторитет Андрея был непоколебим.

— Андрей Владимирович, а ты чего грустный такой? — Нарушил его раздумья сосед, Егор Лукич. — Не к лицу командиру унывать. Старшину войскового присвоили, к ордену, глядишь, представят. Народ наш только и говорит, что о наградах. Всё у нас ладно: помощь семьям погибших отправили — кому деньгами, кому конями, по желанию. С провиантом запас крепкий, обмундирование в достатке. Одна головная боль — с мальцами. Парнишки-то растут как на дрожжах, не успеешь новую форму справить, а она уж в плечах трещит.

— Да, что-то командира долго нет. Раненый. Опять влезет куда-нибудь.

Егор Лукич нахмурился, почесал в затылке.

— Я так полагаю, покуда наследник здесь, он командира от себя не отпустит. Видел же, как Пётр Алексеевич запросто с ним разговаривает? По-свойски. Такое не каждому дозволяется. Значит, крепко пришелся ко двору наш-то командир. Чует моё сердце, отзовёт его Александр Николаевич к себе, в Петербургу. Как пить дать, заберёт.

Помолчав, он махнул рукой, словно отгоняя мрачные мысли.

— Да чего заранее-то хоронить? Может, ещё и пронесёт, Андрей Владимирович. Всё бывает. — И, встряхнувшись, потянулся за своей потёртой, толстой тетрадью.

— Вроде не должно такое случиться. Атаман ясно дал понять, что батальон в бригаду разворачивать будут. Без командира никак. — в раздумье проговорил Андрей.

— Бог ты мой…. — Засопел Егор Лукич. — И сколь большая бригада у нас будет?

— Не знаю, Егор Лукич. Командира ждать надо. Он наверняка знает, что нам грозит.

— Самое главное, будет ли довольствие казённое? — озвучил Егор Лукич самый больной для него вопрос.

— К тебе, командир, — Паша подвёл моего знакомца, который был у нас проводником во время обороны крепости в Армянской области.

— Здравствуете, ваше высокоблагородие. Мне передали, что вы хотели видеть меня?

— И тебе не хворать, Степанян старший. Скажи, ты знаешь, где находится селение Ачман?

— Да, верст пять от границы. Если перейти границу в том месте, где мы были в прошлый раз, то оно будет по левую сторону. Селение небольшое. Рядом проходит дорога на Ургалах и дальше на Карс или Муш. Это уж большие селения.

— Ты ведь владеешь турецким?

— Да, ваше благородие.

— Согласен пойти проводником до Ачмана?

— С вами — согласен, — кивнул Степанян.

— Завтра, с утра, мы тронемся. Егерский батальон всё там же располагается?

— Да. Отстроились, крепость частью восстановили.

— Уж очень заинтересовал меня этот Фарух-ага. Наверняка турецкий ставленник и наблюдатель за делами Абдулах-амина. Если братья навещали его, то были на связи с Желтовым. Можно по цепочке выйти на более серьёзные фигуры. Надо пробовать. — Решил я приказав бойцам готовиться к выходу.

— Командир, может тебе не след самому идти? Ты обскажи что надо, мы сами всё сделаем. — Осторожно спросил Савва.

— Не получится Савва, да и не пешком идти. На туретчину пойдём тайно.

— Сами пойдём?

— Нет, пусть Костя подберёт четверых. Пойдут с нами. Аслан, двух лошадей вьючных, не больше. Барахла по минимуму.

— По чему? — Не понял Савва.

— Самую малость. Только необходимое.

Неожиданно появился Андрей Сомов.

— Командир, дозволь с вами?

— Хорунжий Сомов! — Жестко скомандовал я. — Вы командуете полусотней?

— Так точно, господин полковник. — Вытянулся Андрейка.

— Вот исполняйте свои обязанности.

— Слушаюсь!

— Хорунжий, головой думай, а не своими хотелками. За тобой люди. — Добавил я снизив тон. — После нашего ухода снимаешься и следуешь на базу.

— Слушаюсь, — ответил расстроенный хорунжий.

С самого рассвета мы покинули Тифлис. Двигались быстро, без задержек, и уже к вечеру третьего дня были на месте, прибыв в расположение егерского батальона.

Командир батальона, подполковник Генадий Карлович фон Мангер, встретил меня с такой неподдельной радостью, что я, признаться, был изумлён. Столь тёплый приём от потомка «холодных тевтонов» стал полной неожиданностью.

— Пётр Алексеевич! Вот уж действительно приятный сюрприз! — воскликнул он, пожимая руку. — А то мы тут в своей глуши окончательно закисли. Прошу в штаб, не стесняйтесь!

Пока мы шли, я не мог не отметить, как егеря благоустроились. Крепостные стены были не просто восстановлены, а подняты на добротных четыре метра, с внушительной пристройкой с восточной стороны. Рядом с плацем выросли новые казармы и стояли три полевые кухни — нашей, кстати, выделки. У просторной конюшни аккуратной линией выстроились пять фургонов. Во всём — от отстроенных сооружений до выметенных дорожек — чувствовались не просто порядок, та самая немецкая педантичность.

Но больше всего в глаза бросались сами егеря: сытые, довольные, в добротном обмундировании. На всех была перешитая по моим когда-то наброскам форма и те самые кепи, а у подполковника и офицеров — практичные кожаные козырьки.

— Какими судьбами занесло в наши края, Пётр Алексеевич? — не унимался Мангер, и по его тону было ясно: он буквально жаждал похвалы. Причём именно от меня. Негоже было расстраивать радушного хозяина.