Шайтан Иван 5 (СИ) - Тен Эдуард

— Твои слова справедливы, мы поддерживаем тебя. — высказался второй старейшина Муса. Худощавый и жилистый, не старше пятидесяти лет. Было видно, что он знает с какого конца браться за шашку. Собравшиеся обсудили хозяйственные вопросы и стали расходиться, в комнате остался хаджи Гамал.

— Ты измотан, Хайбула, — тихо произнес мулла Хаджи Гамал, пристально вглядываясь в его осунувшееся лицо. Его мудрые, словно выжженные солнцем глаза, видели больше слов. — Позволь спросить, уверен ли ты всерьез в этих союзниках? Доверие, камень, на котором строят, но если он треснет…

— Да, Хаджи Гамал, — Хайбула ответил без колебаний, но голос его был приглушен. — Этот человек… его слово крепче горного кремня.

— Русские? — спросил мулла, и в его голосе скользнула тень старой вражды и настороженности.

— Да, — Хайбула еще понизил голос, будто имя было тайной, способной навлечь беду. — Шайтан Иван.

Тишина повисла густо. Четки в руках муллы замерли на мгновение, пальцы сжали гладкое дерево. Его брови чуть приподнялись от неподдельного изумления.

— Шайтан… Иван? — он медленно покачал головой. — Легенды ходят о нем по горам. Он не раз разбивал твои отряды… Но говорят и другое. О чести его в бою, об уважении к достойному противнику. Неужели союзник? Как это стало возможным, сын мой?

Хайбула смотрел куда-то вдаль, за стены дома, будто видел лицо Шайтан Ивана.

— Он ищет то же, что и я, Хаджи Гамал. Не перемирие на время, не передышку. Настоящий, долгий мир. На земле, где наши дети смогут расти без страха быть убитыми или проданными в рабство.

— А-а… — протянул мулла, и в этом звуке было внезапное понимание. — Оттого и спокойствие твое, хоть и усталое… — Он снова задвигал четками, мерный стук костяшек нарушил тишину. — Не держи зла на Гунчи и Ардалак. Народу там горсть. А страх перед Абдулах-амином, он душит сильнее удавки. Он грозится сжечь дотла любого, кто тебе руку подаст. Но… — Мулла пристально посмотрел на Хайбулу, — если твой Шайтан Иван встанет рядом с тобой открыто, ветер может перемениться. Страх отступит перед силой.

Пауза. Четки стучали: тук-тук-тук.

— И что он просит взамен? — спросил Хаджи Гамал, пронзительно глядя в глаза Хайбуле. — Всё имеет свою цену.

— Мир, — ответил Хайбула прямо. — Договор. Чтобы рука Картаха не поднялась на русские земли. Чтобы разбой и набеги прекратились с нашей стороны. Нейтралитет. И не помогать Абдулах-амину против них. Никогда.

Мулла долго молчал. Потом кивнул, один раз, решительно.

— Справедливо. На это можно дать слово и клятву. — Он поднялся, положил теплую, жилистую руку на плечо Хайбулы. — Крепись, сын мой. Ты идешь по лезвию, но путь твой верен. Аллах видит твою правду. Аллаху акбар.

Хайбула поручил Лазибу проводить старца. Едва дверь закрылась, как вошел сам Гасан, на пороге стоял еще один человек, запыленный с дороги.

— Хайбула, гость. Малик из ущелья Саниба.

Малик шагнул вперед, его лицо, обветренное и умное, расплылось в широкой улыбке.

— Ас-саляму алейкум, Хайбула!

— Ва алейкум ас-салям, Малик! Добро пожаловать. Что привело тебя к нам?

— Вести и гостинцы! — рассмеялся Малик. — К нам совали нос люди Абдулах-амина. Звали «покарать изменника», тебя, Хайбула! — Он презрительно фыркнул.

— Наш совет вежливо послал их восвояси. Присоединиться к тебе открыто, пока не можем. Но… — Малик многозначительно подмигнул, — … совет не запретил добровольцам помочь тебе. Нас восемь сабель. И… — он кивнул в сторону двери, где виднелись тюки, — … привез кое-что по просьбе одного известного тебе человека. Оружие. Не горы, конечно, двадцать ружей да двадцать пистолетов. Но добротное, британское. Пороху и свинца вдоволь.

Хайбула не сдержал улыбки. Он шагнул к Малику и крепко, по-братски, обнял нежданного, но столь желанного союзника. В груди, где еще недавно лежал камень усталости, затеплилась надежда и благодарность.

Хамид покинув дымный, пропитанный злобой дом Абдулах-амина с камнем на душе. Решение не приходило. К кому примкнуть? Старая вражда или призрачный шанс на мир? Сомнения грызли его, как шакалы падаль. После ночи, проведенной в мучительных раздумьях, он сел в седло и отправился к единственному, чей совет ценил выше золота, мудрецу Абу Вахиду.

Старца знали все горы. Казалось, он жил здесь вечно, как живая легенда. За сто с лишним лет его сухая, маленькая фигура, укутанная в простую шерстяную накидку, стала частью горного селения. Хамида впустили в прохладную саклю высокогорного аула. Абу Вахид сидел на низком топчане, поджав ноги. Белые, как первый снег на вершинах, волосы и борода обрамляли лицо, изрезанное глубокими морщинами. Но глаза… Ясные, пронзительные, они встретили Хамида взглядом, в котором читались века мудрости и безмолвное понимание.

— Ас-саляму алейкум, уважаемый Абу Вахид, — Хамид склонился в почтительном поклоне, касаясь рукой сердца.

— Ва алейкум ас-салям, Хамид. — Голос старца был тих, но звучен, как ручей в тишине. Правнук молча поставил гостю низкую скамью.

— Простите, что потревожил ваш покой, — начал Хамид, садясь. — Но к кому еще идти за советом, когда душа в смятении? Никто не может сравниться с вашей мудростью, уважаемый.

Абу Вахид слегка кивнул, его взгляд, казалось, проникал в самую суть смятения гостя.

— Ты колеблешься, Хамид. Не знаешь, куда повернуть свой клинок и клинки своих воинов.

Хамид лишь кивнул, глядя в земляной пол.

— Столько зим ты сеял смерть среди гяуров… А теперь сомневаешься, та ли это была жатва? — Старец не спрашивал, он констатировал. Хамид вздрогнул от точности его слов.

— Что же ты хочешь услышать от меня, воин? — спросил Абу Вахид, не отрывая проницательного взгляда.

— Совет, мудрейший! — вырвалось у Хамида. — Укажите путь!

Старец медленно отвел глаза, устремив их куда-то вдаль, за стены сакли.

— Нет, Хамид. Никакого совета не будет.

— Как… нет? — Хамид растерянно поднял голову.

— Если бы ты горел уверенностью в победе и правоте своего выбора, твои сапоги не ступили бы на мой порог, — произнес Абу Вахид спокойно, но каждое слово падало, как камень. — Ты пришел потому, что боишься ошибиться. Боишься поражения. И ищешь в моих словах не истину, а оправдание. Чтобы потом, если падут твои воины, сказать: «Виноват старец, он надоумил». Разве я не прав?

Хамид замер. Простота и неумолимая правда этих слов обрушилась на него, как обвал. Он чувствовал себя обнаженным перед этим всевидящим взором.

— Решение — твое, и только твое, Хамид, — продолжил старец, и в его голосе впервые прозвучала строгость. — Твои воины доверили тебе самое дорогое, свои жизни. Спроси же теперь самого себя: За какую правду ты готов положить эти жизни без сомнения, без сожаления, с легким сердцем и чистой совестью? Ту сторону и избирай. — Абу Вахид откинулся на грубые подушки, его веки медленно сомкнулись. — Больше мне нечего сказать тебе, Хамид. Путь указан. Иди.

Тишина сакли стала абсолютной. Разговор закончен. Хамид поднялся, склонился в последнем, глубоком поклоне перед закрытыми глазами мудреца и вышел на ослепительное горное солнце. Теперь он знал, как искать ответ.

Хамид вызвал самого доверенного воина и поручил ему сообщить Хайбуле все подробности совета и готовящемся походе на него. Старейшины тухума собирались на совет. Хамид решил разделить ответственность с советом, за дальнейшее участие их воинов и на чьей стороне. Впрочем, он не мог единолично принимать решение в таких вопросах. У него было право остаться военным предводителем или отказаться, в случае его не согласия с решением совета.

Глава 27

Зимний дворец. Кабинет императора.

В строго назначенное время граф Васильев вошёл в кабинет. Его ожидали Император, генерал Бенкендорф и цесаревич Александо.

— Здравствуйте, Ваше императорское величество, — граф склонился в придворном поклоне.