Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.

Все пустые кошельки,

Заложены часы…

— А кто виноват? — не унимался стоявший на столе и пытавшийся дирижировать руками студент.

— Татьяна!

Только отпели очередной куплет, в очередной раз обвинив Татьяну во всех бедах, другая компания громко запела свое:

Снег кружится — январь,

В день Татьянин как встарь

По стаканам вино разливается.

Помнишь старый указ в день Татьянин у нас

Всем студентам гулять разрешается.

Конкуренции между спонтанно сложившихся хоровых обществ не вышло. Теперь уже все дружно подхватили, не особо заботясь о слаженности:

Повалился словно столб,

Головой об землю хлоп, —

Ноги сами собой разъезжаются.

Поскользнулся — и в сугроб.

Поцарапал щеки, лоб, —

Ноги сами с собой заплетаются.

От зари до зари, как зажгут фонари,

Все студенты по улицам шляются.

Они горькую пьют, на начальство плюют

И еще кое-чем занимаются.

Новый оратор на столе, а «дирижёр» взлетает к потолку.

— Это стыдно! Стыдно… В такое время праздновать, когда еще не остыли трупы наших товарищей…

— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Слазь со стола! — гнали говоруна студенты из тех, кто побогаче или поумнее. — Хватит с нас митингов. Не все в восторге от ваших революций. Нам учиться нужно. Профессию получать…

— Немедленно прекратите! Вы… Вы… Подстилки самодержавия — вот вы кто! Соглашатели!

— Сессию-то сдал, умник?

Жестко тут, я смотрю. Того глядишь подерутся. Дуэль на сосисках или пивной бутылкой по чайнику. Кажется, у них это называется альма-матерь. Или матер?

Не зная, что мне делать, принялся слоняться по залу. Невольно слушал чужие разговоры. Вернее, всего два их варианта. Пьяные признания в любви, звучавшие довольно двусмысленно в сугубо мужском обществе. И сетования, что нет былого бесшабашного веселья в Татьянин день.

Не удержавшись от соблазна, громко процитировал классику невеселой компании, оплакивавшей упадок студенчества:

— Грубый век, грубые нравы. Романтизьму нету.

— Вот! Вот! — завопил взлохмаченный студиоз в съехавшем набок пенсне, размазывая слезы по лицу и тыча в меня пальцем. — Не студент, а понимает!

— Грубый век, — согласились его собутыльники и протянули мне бутылку. — Выпей с нами, собрат!

— Вас ожидают, товарищ Командор, — тихо шепнул мне на ухо незаметно подобравшийся в бурной толпе длинный нескладный юнец с очень серьезным лицом и бегающим взглядом.

Глава 15

Мистер Вася, у вас есть план?

О, как! Нежданно-негаданно заслужил партийную кличку. Глядишь, войду в учебники истории русской революции. Какой-нибудь амбициозный аспирант из ИМЭЛ защитит в будущем кандидатскую диссертацию, посвящённую забытым героям русского террористического подполья, раскопав мое имя. Или еще из какой научной структуры, где в славные советские времена засели профессиональные натягиватели исторической совы на политический глобус. Я-то в курсе, если что, про гнезда фальсификаторов истории. Откуда у меня такие познания? Так матушка моя преподавала в урюпинском техникуме до распада СССР историю партии, пока ее команда Ельцина не лишила насиженного теплого местечка. Вот она тут же и переквалифицировалась в разоблачители бывших коллег — исключительно в рамках кухонных симпозиумов и околоподъездных научных дискуссий. Наслушался от нее в детстве всех видов антипартийной критики, поедая сырники или яичницу с колбасой.

— Выходите на улицу и садитесь в сани с цифрой 17 на борту, — поторопил меня студент.

Кивнул согласно в ответ. Садиться так садиться. Жаль только Ося меня потеряет из виду.

Вышел на улицу. Сразу обнаружил нужные мне сани. В них на месте пассажира уже сидел очередной студиоз. Напряженный как струна. Рыскающий глазами по сторонам, держа руку в кармане. Наверняка, у него там браунинг или что-то вроде того.

— Гаудеамус! — закричал ему, изображая подвыпившего участника праздника, и плюхнулся рядом.

— Трогай! — скомандовал связной Володи и, вынув руку из кармана, пожал мою. Спросил в полголоса. — Вы Командор?

— Собственной персоной, — подтвердил я и накрыл нам ноги овчинной полостью.

Ехали недолго. Остановились у какого-то сквозного проходного двора.

— Вам туда, — кивнул на проход студент. — Выходите на параллельную улицу.

Спрыгнул с саней и, изображая нетрезвого человека, миновал двор. Студент ждал, пока я скроюсь. Видимо, отслеживал, нет ли за мной хвоста. Конспиратор хренов!

Вышел на параллельную улицу. Покрутил головой. И что дальше у нас по программе, господа подпольщики?

Сбоку раздался свист. Я повернул голову и увидел человека в простеньком черном полупальто и серой приплюснутой кепке, совсем не по погоде. Приблизился. О-па! Так это товарищ Володя!

Он махнул мне рукой, предлагая следовать за ним, и скрылся в ближайшем подъезде многоэтажного доходного дома.

Железных дверей с кодовым замком еще не изобрели, так что в подъезд проник без труда. Никаких консьержей или швейцаров. Скромненько, но чисто. Лифта нет. Стал подниматься по ступенькам.

На лестничной клетке меня ждал Володя. Он внимательно смотрел в окно. Даже не повернув в мою сторону головы, протянул мне руку. Я пожал.

— Вроде, чисто. Пошли.

Мы поднялись выше, до третьего этажа. Володя отпер ключом дверь.

— Прошу! — пригласил меня и шагнул первым в квартиру.

Я зашел, прикрыл за собой дверь, оказавшись в полутемной прихожей, ведущей в комнату, залитую светом от спиртовой лампы.

Володя сбросил свое полупальто, повесил его вместе с кепкой на гвоздик. У меня выдался случай рассмотреть его пристальней. Среднего роста, крепкого телосложения, коренастый, в нем сразу чувствовалась какая-то сила. И мускульная, и внутренняя. Синяя рубаха с расстёгнутым воротом, пиджачок — скорее пресненский обитатель, чем интеллигент. Еле пробивающаяся борода и усы — пацан пацаном, если бы не стальные глаза. И голос, сильный и звонкий, и манера выделять интонацией отдельные слова, и располагающая к себе улыбка выдавали в нем природного лидера. Того, к чьим словам прислушиваются. Чьи указания выполняют. Недаром он при первой встрече отрекомендовался командиром дружины.

— Раздевайтесь и присаживайтесь к столу. Сейчас нам чайку организуют. Или голодны? Можно и перекусить.

— Я не голоден, — ответил, вешая свою бекешу на свободный гвоздик. Кубанку запихнул в рукав.

— Ерунда. Кто в здравом уме откажется от жареной картошки? Я быстро. Почищу, на керосинке приготовлю. А вы пока располагайтесь.

Он бросился в угол, занавешенный ситцем в цветочек. Сдвинув его в сторону, завозился у небольшого столика, загремел сковородкой. Вытащил откуда-то несколько картофелин и принялся их быстро чистить.

Я рассмеялся, присаживаясь к столу, застеленному чистой клеенкой. Вокруг, в комнате, вообще все было опрятно, хоть и бедно. Сразу видно привыкшего к самостоятельной жизни человека, не желавшего жить в свинарнике. Еще один плюсик в мою оценку товарища Володи.

— Что вас насмешило? — без тени обиды спросил подпольщик.

— Мы собрались обсуждать дело на миллион, и картошка.

— Бывает, — пожал плечами Володя, не переставая чистить клубни. — Зато потом, когда социалисты придут к власти и нас признают народными героями, будете рассказывать где-нибудь в пивной, кто вам ужин готовил.

— Не думаю, что вам грозит стать большим начальником.

— Почему?

— Не ваше это дело. Вы скорее боец.

— Ваша правда. Я органически не переношу начальства. Любого. Школьного, студенческого, тюремного, верховного. Даже умудрился с товарищами по партии эсеров рассориться. Из тех, кто привык раздавать указания. Где они были, когда мы сражались на баррикадах?

— Вы, несмотря на свою молодость, успели в тюрьме побывать?

— Да, больше года. Вышел в октябре по амнистии. А до ареста учился на естественном факультете Московского университета.