Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ) - Тарасов Ник

Я задумался, машинально постукивая пальцами по деревянной столешнице. Звук получался глухой, как будто я отстукивал ритм какой-то старинной песни, которую никто уже не помнил.

— А что если… — начал я, и глаза присутствующих снова обратились ко мне. — Что если сейчас посадить репу? В достаточном количестве? А собрать перед первыми заморозками…

Фома, сидевший справа от меня, хмыкнул, но ничего не сказал. Его широкое лицо, обрамленное густой бородой, выражало скептицизм, но не откровенное неверие.

— Наоборот, хранить будет легче, — закончил я свою мысль, чувствуя, как в голове складывается план.

Я повернулся к Фоме. В его глубоко посаженных глазах отражался огонь от факела, делая взгляд пронзительным.

— Надо бы в город съездить, — сказал я ему, — обязательно купишь семена. Сколько сможешь найти.

Фома кивнул, не говоря ни слова.

Я обратился к Степану:

— И неплохо бы посадить ещё редиски. — Мысли лились потоком, — Теплицу видел, как я делал? Пара недель — и будем кушать свежую.

— Сделаем, барин, — уважительно кивнул он.

Ужин подходил к концу. Миски опустели, кувшины с квасом опорожнились. Люди начали зевать, прикрывая рты ладонями. Кто-то уже поднялся, чтобы идти спать, благодарно кивнув хозяину дома.

Я оглядел стол, и внезапная мысль кольнула меня:

— А знаете, чего не хватает? — спросил я, и головы снова повернулись ко мне. — Наливочки. Или вина.

Прохор, сидевший в дальнем углу, закашлялся от неожиданности. Его фигура затряслась в приступе смеха или кашля — трудно было различить.

— Вина, говорите? — прохрипел он, когда снова смог говорить. — Это по праздникам разве что у боярина на столе бывает.

Я кивнул, вспоминая, что из всех уроков истории, вино было упомянуто как достаточно дорогой напиток, доступный лишь знати или в особые дни.

— Но наливку-то можно сделать, — заметил я. — Ягоды есть?

— Ягоды-то есть, — медленно проговорил Степан, поглаживая бороду. — В лесу много чего растет, Бог не обидел.

— Вот и славно, — я хлопнул ладонью по столу, заставив подпрыгнуть пустые миски. — Завтра и обсудим.

Люди стали расходиться. Я тоже поднялся и направился в дом.

Засыпая, я несколько раз прокручивал мысли о репе, редиске и наливке.

Но Машка не дала погрузиться в сон так легко. Она тихо проскользнула ко мне под одеяло.

— Не спишь, Егорушка? — шепнула она, и в её голосе слышалась улыбка.

Я приподнялся на локте, вглядываясь в темноту. Лунный свет, проникавший через ставни, выхватывал из мрака лишь часть её лица — изгиб скулы, мягкую линию губ, блеск глаз.

— Теперь уже нет, — ответил я, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.

— А о чем думаешь? — спросила она, наклонившись ко мне так близко, что я чувствовал тепло её дыхания.

— О репе, — честно ответил я, и она тихо рассмеялась — звук, похожий на перезвон маленьких серебряных колокольчиков.

— О репе, значит, — в её голосе слышалось притворное разочарование. — А я-то думала…

Она не закончила фразу, но её рука легла на мою грудь — теплая, мягкая и такая приятная.

Я хотел что-то ответить, но она приложила палец к моим губам.

— Не говори ничего, — шепнула она.

Машка дала уснуть только глубоко заполночь, когда звезды уже начали бледнеть на предрассветном небе. Я провалился в сон, как в глубокий колодец, с улыбкой на губах. И даже во сне чувствовал тепло её тела рядом, слышал её ровное дыхание, ощущал мягкость её волос на своем плече.

Проснулся утром с первыми лучами солнца. Комната медленно наполнялась золотистым светом, проникающим сквозь неплотно закрытые ставни. Машкино тепло грело бок, её рука обвивала мою шею. Аккуратно, стараясь не потревожить её сон, выскользнул из-под одеяла.

Но не тут-то было. Едва мои ноги коснулись прохладного деревянного пола, как Машка подскочила, словно и не спала вовсе, а только притворялась.

— Егорушка! Уже проснулся? — её голос звенел утренней свежестью, а в глазах плясали весёлые искорки. — Сейчас, миленький, сейчас я завтрак приготовлю.

Она засуетилась по избе, как маленький вихрь — тут подмела, там протёрла, загремела горшками и плошками. Длинная рубаха до пят не мешала ей ловко двигаться. Русая коса, ещё не расплетённая после ночи, раскачивалась в такт движениям, словно маятник.

— Да не хлопочи ты так, — попытался я её остановить, но куда там.

— Как же не хлопотать? — отмахнулась она, уже расставляя на столе нехитрую снедь.

Я только головой покачал, наблюдая за этим домашним танцем.

Завтрак был простым, но сытным — холодное молоко, пирог с лесными ягодами, собранными вчера детворой, мёд в деревянной плошке. Ел жадно, с аппетитом, чувствуя, как с каждым глотком в теле прибавляется сил. Машка сидела напротив, подперев подбородок ладонью, и смотрела на меня с такой нежностью, что становилось неловко.

— Что? — спросил я, вытирая рукавом молочные усы.

— Ничего, — улыбнулась она. — Глядеть на тебя люблю.

Покончив с завтраком, вышел на крыльцо. Утро обдало свежестью, запахом травы и влажной земли. Солнце уже поднялось над лесом, но ещё не успело растопить росу, и она сверкала на каждой травинке, словно россыпь мелких бриллиантов. Где-то мычала корова, скрипело колесо телеги, слышались голоса людей, начинающих свой трудовой день.

Набрав полную грудь воздуха, я крикнул, глядя в никуда:

— Степан!

Эхо разнесло имя по деревне. И не успело оно затихнуть, как из-за угла амбара вынырнула коренастая фигура. Степан шёл быстрым шагом, на ходу вытирая руки о штаны. Его появление, словно по щелчку пальцев, абсолютно меня не удивило — за время, проведённое здесь, я привык к его удивительной способности материализоваться ровно там, где нужно, и ровно тогда, когда требуется.

— Звали, Егор Андреевич? — спросил он, остановившись у крыльца. На его обветренном лице читалась готовность выполнить любое поручение.

— А скажи-ка мне, Степан, где у вас тут растёт вишня? — спросил я, глядя на него сверху вниз.

Степан задумчиво почесал затылок, сдвинув шапку на лоб. Его лицо приняло сосредоточенное выражение, словно решал сложную задачу.

— В нескольких верстах растёт, в лесу, — наконец ответил он. — Дикая вишня, сладкая как мёд.

— Это хорошо, — кивнул я. — А когда там поспеет?

— Мы когда на прошлой неделе траву косили, она ещё зелёной была, — Степан прищурился, словно видел перед собой те вишнёвые деревья. — Я думаю, ещё пару недель, и будет в самый раз. Сочная станет, аж лопаться будет.

— Как раз отлично, — я спустился с крыльца, похлопал его по плечу. — Организуешь ребятню да баб, пусть насобирают и чтоб много. Вёдер десять-пятнадцать, не меньше, а там будет видно.

Степан кивнул с серьёзным видом, принимая задание. Я же, не давая ему времени задуматься над моими планами, продолжил:

— А сейчас, Степан, возьми мешок зерна и давай сделаем солод. Как раз за это время будет готов.

Он моментально развернулся и пошёл к ангару, где хранились запасы и инструменты. Через пару минут вернулся, легко неся на плече мешок зерна, который весил не меньше трех пудов.

— Куда нести прикажете? — спросил он, даже не запыхавшись.

В его глазах читался интерес — он догадывался, что я затеваю что-то новое, необычное для их деревни. И эта мысль ему явно нравилась. Вокруг нас уже собрались любопытные.

— Всё, мужики! — объявил я, хлопая в ладоши, чтобы перекрыть гомон голосов. — Гулять — хорошо, но пора и делом заняться. Будем солод готовить!

Лица присутствующих вытянулись, как у школьников, которым вместо обещанной прогулки объявили контрольную по алгебре.

— Чего замолчали? — я обвел взглядом собравшихся. — Пиво сами себе варить будем или как? Или, может, хотите за каждую кружку по десять монет платить?

Этот аргумент сработал как волшебство. Мужики зашевелились, заулыбались. А вот бабы, подозрительно переглянулись.

— Ну-ка, ну-ка, — подала голос Настасья. — А бабьего участия, значит, не требуется?