Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ) - Тарасов Ник

Я улыбнулся самой хитрой улыбкой, на которую был способен.

— Как же не требуется? Очень даже требуется! — я выдержал паузу. — Только учтите, кто солод делать научится, тот потом и сам дома сможет. А там, глядишь, и пиво варить начнет…

Настасья сощурилась, явно просчитывая выгоду. Домашнее пиво — это не только экономия, но и власть над мужем, который за кружечку-другую и крышу перекроет, и забор починит.

— А показывайте свою науку, — решительно заявила она, закатывая рукава.

За ней потянулись и другие женщины. Мужики тоже не отставали — солод для пива был вещью серьезной, почти сакральной.

— И так, берём зерно, — объявил я.

— Первым делом его нужно промыть. И не как-нибудь, а тщательно! Кто не промоет — получит пиво с привкусом пыли и мышиного помета!

Бабы охнули, а мужики заухмылялись.

Мы вытащили большие деревянные корыта, и я высыпал в каждое по пол меры зерна. Настасья уже командовала бабами, которые таскали ведра с чистой колодезной водой.

— Так, — я закатал рукава и погрузил руки в первое корыто, — смотрите и запоминайте. Зерно нужно промыть два-три раза. Вот так, аккуратно перемешиваем…

Руки погрузились в прохладную воду, пальцы ощутили твердые зернышки. Я начал методично перемешивать, показывая всем процесс.

— Видите, какая вода мутная стала? В ней пыль, шелуха, может даже жучки какие-нибудь. Всё это нам ни к чему.

Желающих помочь оказалось больше, чем нужно. Каждому хотелось попробовать, и скоро вокруг корыт столпилась целая очередь. Бабы оттеснили мужиков и взяли дело в свои руки.

— Не так, Дарья! — наставляла Настасья молодуху. — Ты не бельё полощешь! Нежнее надо, нежнее!

Дарья, покраснев до корней волос, стала аккуратнее перебирать зерно в воде.

Когда первая промывка закончилась, мы слили мутную воду и залили чистую. Процесс повторили еще дважды, пока вода не стала почти прозрачной.

— Теперь, — объявил я, когда последняя порция грязной воды была слита, — начинается самое интересное. Замачивание!

Я снова наполнил корыта чистой водой, на этот раз с запасом, чтобы уровень был сантиметров на пять выше зерна.

— Вода должна быть не холодной и не горячей, — объяснял я, пока бабы рассматривали плавающие зёрна. — Летней температуры, чтобы зерно проснулось, но не сварилось.

— Как мужик после бани, — хохотнул кто-то.

— Именно! — я подхватил шутку. — Не разморенный до беспамятства, а бодрый и готовый к правильным подвигам!

Бабы захихикали, прикрывая рты ладонями.

— И сколько так держать? — деловито поинтересовался Степан, который тихо подошел и теперь внимательно наблюдал за процессом.

— Восемь-двенадцать часов, — ответил я. — Потом воду сливаем, зерно снова промываем и заливаем свежей водой еще на столько же.

— Почему дважды? — нахмурился Степан.

Потому что зерно — как упрямая девка, — вмешалась Настасья, прежде чем я успел ответить. — С первого раза не разговоришь, нужно время.

Все засмеялись, а я уважительно кивнул Настасье:

— Истинно так! Зерно должно напитаться водой, размягчиться, проснуться от спячки. Один раз замочишь — только-только просыпаться начнет. А второй раз — уже подготовится к росту.

— А если дольше держать? — поинтересовалась Дарья.

— Закиснет, — я покачал головой. — Всему своё время. Как там Захар говорит? Поспешишь — людей насмешишь, а промедлишь — врага потешишь.

— Это точно, — кивнул Степан. — А дальше что?

— А дальше, — я выдержал интригующую паузу, — самая важная часть. Проращивание!

Я подошел к сараю, и поманил к себе Степана.

— Берешь доски и делаешь штук пять широких деревянных подносов с низкими бортиками. Чтоб до завтра сделал.

— Справлюсь барин.

— Так вот, после второго замачивания воду сливаем, и зерно выкладываем на те самые подносы, которые сделает Степан — я провел рукой по гладкой поверхности доски. — Слоем в палец-два толщиной, не больше. Если навалить горой — задохнется, заплесневеет.

— Как в тесноте на печи, — понимающе кивнула одна из женщин. — Дышать нечем, когда много народу.

— Именно! — я обрадовался точному сравнению. — Зерну нужно дышать. И еще ему нужна влага. Поэтому сверху накрываем влажной тканью.

Я демонстративно взял приготовленный кусок чистой ткани, намочил его в ведре и слегка отжал.

— Вот так, чтобы капель не было, но влажная. И ставим в теплое место.

— А как часто поливать? — деловито уточнила Настасья, явно прикидывая, как организовать работу.

— Каждые шесть-восемь часов ткань смачиваем заново, а зерно аккуратно перемешиваем, — я показал движение руками. — Не как тесто месить, а нежно, бережно. Перевернуть, чтобы нижние зерна наверх попали, верхние — вниз.

— А сколько дней так держать? — спросил Степан.

— Три-пять дней, — ответил я. — Всё зависит от температуры и самого зерна. Главное — следить за ростками.

— А как понять, что готово? — спросила Дарья, которая, кажется, всерьез заинтересовалась процессом.

Я улыбнулся:

— Когда росточки будут длиной примерно с ноготь мизинца, вот такие, — я показал пальцами расстояние около трех миллиметров. — Не больше! Если перерастут — солод будет горьким.

— А если недорастут? — не унималась любопытная Дарья.

— Тогда сладость не проявится, — я подмигнул девушке. — Как с человеком — недоспит, злой ходит, переспит — вялый. Всему своя мера нужна.

Настасья хмыкнула, оценив сравнение:

— А потом что? На солнце сушить?

— Можно и на солнце, если погода хорошая, — кивнул я. — Но лучше в печи. Только не в горячей! Температура должна быть такая, чтобы руку можно было держать и не обжечься.

— Это после того, как хлеб испекли, — понимающе кивнула пожилая женщина. — Когда жар спал.

— Верно! Градусов сорок-пятьдесят, не больше. Раскладываем пророщенную пшеницу тонким слоем и сушим часов шесть-восемь. Печь приоткрытой оставляем, чтобы влага выходила.

Степан внимательно слушал запоминая и изредка кивая сам себе.

— А как понять, что высох правильно? — задал он практичный вопрос.

— Правильно высушенное зерно хрустит на зубах, но не твердое, как камень, — объяснил я. — И запах… — я зажмурился, пытаясь подобрать слова. — Запах особенный. Сладковатый, хлебный, с ноткой… свежести, что ли.

— Как хлебная корка, только нежнее, — неожиданно вставила Дарья и тут же смутилась от всеобщего внимания.

А Настасья окинула её оценивающим взглядом, словно впервые увидела.

— Так, — я хлопнул в ладоши, возвращая внимание к делу. — Замачиваем зерно прямо сейчас. Через двенадцать часов, значит…

— К закату, — быстро подсчитал Степан.

— Верно, к закату промываем и заливаем снова. А утром, часов в восемь, уже выкладываем на проращивание.

— Я последнюю смену возьму, — вызвалась Настасья. — Всё равно встаю рано, хозяйство.

— А я ночью могу, — неожиданно сказал Степан. — Мне часто не спится.

Я благодарно кивнул:

— Отлично! Значит, так и порешим. Настасья с бабами первую смену берут, Степан — ночную, а утром я подключусь.

Пока мы говорили, работа уже кипела. Бабы, как заведенные, промывали и замачивали зерно, попутно обсуждая, кто и когда будет приходить проверять.

— А теперь можно и отдохнуть немного, — объявил я, когда последнее корыто было наполнено. — Следующие хлопоты через двенадцать часов.

— Отдыхать — это дело хорошее, — хмыкнул Степан. — Но, может, для начала по кружечке… ну, чтобы процесс лучше запомнился?

Я рассмеялся:

— Хитрый ты, Степан! Но правильно говоришь. По кружечке кваса — для закрепления науки — самое то будет!

Мужики радостно потянулись к бочонку с квасом. Что-то подсказывало мне, что солод у нас получится. Обязательно получится…

Степан подошел ко мне:

— Я всё запомнил, что вы говорили. И что хотел спросить… Если росточки достигли нужной длины, как дальше сушить, а то меня Марфа отвлекла⁈

— А вот об этом, — я понизил голос до заговорщического шепота, — поговорим позже. Это уже целая наука — сушка солода. От неё зависит, какой вкус у пива будет.