Змея сновидений - Макинтайр Вонда Нил

Юноша открыл рот, собираясь что-то сказать. Возможно, ему стало стыдно, что он обидел ее, а может, хотел объяснить, оправдать обычаи соплеменников – но тут Дымка снова забилась в конвульсиях, и им пришлось изо всех сил вцепиться в змею, чтобы она не расшибла себя о песок. Кобра была довольно тонкой при такой длине, но обладала недюжинной силой, а корчи на сей раз были гораздо сильней предыдущих. Дымка попыталась развернуть капюшон, но Снейк держала ее крепко. Змея раскрыла пасть и зашипела, но яда на клыках уже не было.

Змея обвилась хвостом вокруг талии юноши. Он попытался оторвать ее от себя и завертелся, чтобы высвободиться.

– Это не удав, – сказала Снейк. – Она ничего тебе не сделает. Оставь…

Но было уже поздно. Дымка внезапно обмякла, и юноша не удержался на ногах. Кобра рванулась и завертелась на песке. Снейк боролась теперь в одиночку. Змея обвилась вокруг ее тела, воспользовавшись обретенным преимуществом. Оттолкнувшись от девушки, она начала судорожно вырываться из ее рук.

Снейк рухнула в обнимку со змеей на песок. Дымка встала над ней, разинув пасть, с разъяренным шиением. Юноша попытался схватить ее тело под капюшоном, кобра ударила – но Снейк успела перехватить ее. Наконец им удалось оторвать кобру от Снейк. Снейк мертвой хваткой вцепилась в нее, но змея вдруг словно оцепенела и без движения замерла между ними.

Лица у обоих были залиты потом. Юноша был бледен нездоровой бледностью, различимой даже под загаром, а Снейк била нервная дрожь.

– Она дает нам передышку, – с трудом вымолвила Снейк. Взглянув на юношу, она заметила на его щеке темную полосу – там, где по ней прошелся змеиный хвост. Снейк протянула руку и потрогала вспухший рубец.

– Будет синяк. Но шрама не останется.

– Если бы змеи жалили хвостом, как некоторые верят, тогда бы тебе пришлось держать и голову, и хвост, а от меня бы не было никакого проку.

– Мне нужно, чтобы кто-то был рядом со мной, чтобы я не заснула. Но сейчас я одна ни за что бы не справилась с ней.

Борьба с коброй вызвала прилив адреналина, но теперь действие его постепенно кончалось – усталость и голод навалились на Снейк с новой силой.

– Снейк…

– Да?

Юноша смущенно улыбнулся:

– Просто упражняюсь в произношении.

– Выходит недурно.

– Сколько дней ты шла через пустыню?

– Недолго. А может быть, слишком долго. Шесть дней. Мне кажется, я выбрала не самый удачный маршрут.

– Как ты жила все эти дни?

– В пустыне есть вода. Я шла по ночам, до рассвета, а днем отыхала там, где мне удавалось найти тень.

– Ты брала с собой еду?

– Немного. – Снейк пожала плечами. Лучше бы он не заговаривал про еду.

– А что там, по ту сторону пустыни?

– Горы. Ручьи. Другие люди. Опытная станция, где меня вырастили и обучили. Потом еще одна пустыня – а за ней гора с Городом внутри.

– Я бы хотел посмотреть на Город. Когда-нибудь.

– Говорят, они не пускают чужих… Таких, как ты и я. Но в горах очень много городов поменьше, а пустыню можно преодолеть.

Он ничего не ответил, но Снейк и сама совсем недавно покинула дом, так что ей было нетрудно угадать его мысли.

Судороги возобновились гораздо скорее, нежели предполагала Снейк. По их силе можно было судить о запущенности болезни Стэвина, и Снейк от всей души возжелала, чтобы скорей наступило утро. Если ей все-таки суждено потерять этого ребенка – что ж, она сделает все, что сумеет, а потом поплачет и постарается забыть.

Кобра разбилась бы насмерть, колотясь о песок, если бы Снейк с братом Стэвина не держали ее. Внезапно змея обвисла как тряпка и вытянулась бездыханная. Раздвоенный язык ее свесился наружу, стиснутый челюстями. Она не подавала никаких признаков жизни.

– Держи ее, – крикнула Снейк, – держи ее за голову! А если она вырвется, то скорей убегай. Ну же! Теперь она не укусит тебя, разве только случайно заденет хвостом.

Он колебался всего лишь мгновение, затем твердо, решительно ухватил кобру чуть ниже головы. Снейк побежала, увязая в глубоком песке, от палаток к зарослям невырубленных кустов. Она обламывала колючие ветви, вонзавшиеся шипами в ее изборожденные шрамами руки. Краем глаза Снейк успела заметить гнездо рогатых гадюк – столь уродливых, что они казались бесформенными обрубками, – прямо под сплетенными ветвями высохшего кустарника. Наконец она нашла то, что искала, – полый стебелек, – и поспешила обратно. Глубокие царапины на ее руках кровоточили.

Опустившись на колени подле кобры, она разжала ей челюсти и ввела стебелек прямо в дыхательную трубку – у самого корня язычка. Склонившись, Снейк взяла стебелек в рот и принялась осторожно вдувать воздух в легкие змеи.

В ее сознание словно впечатались отдельные фрагменты целого: руки юноши, державшие кобру так, как она ему приказала, его испуганный возглас, учащенное, прерывистое дыхание, песок, оцарапавший ее локти, когда она наклонилась над Дымкой, резкий запах лекарства, исходящий из пасти змеи, головокружительная слабость, внезапно обрушившаяся на нее, – как она решила, от утомления, – которую Снейк поборола усилием воли, укрепленной чувством долга.

Снейк вдыхала и выдыхала, вдыхала и выдыхала – пока кобра не поймала ритм и не задышала сама, без ее помощи.

Снейк устало опустилась на песок:

– Кажется, теперь все в порядке. Во всяком случае, я надеюсь.

Тыльной стороной кисти она отерла лоб – и тут ее пронзила острая боль. Она отдернула руку, и смертная мука сковала все ее члены, нестерпимая боль поползла по руке, к плечу, стиснула грудь, сдавила сердце. Силы ее иссякли, и Снейк рухнула навзничь. Она попыталась подняться, но тело не слушалось ее, движения были замедленными; она изо всех сил боролась с тошнотой и головокружением и почти преуспела в этом – как вдруг почувствовала странную легкость и погрузилась в кромешную тьму.

Она ощущала прикосновение песка – там, где он впивался ей в щеку и царапал ладони, но прикосновение это почему-то было мягким. Внезапно она услышала голос:

– Снейк, я могу теперь ее отпустить?

Ей показалось, что вопрос обращен к кому-то другому, не к ней, хотя раздвоенным сознанием понимала, что кроме нее здесь не к кому обращаться, здесь нет никого другого по имени Снейк. Она почувствовала прикосновение чьих-то рук, и ей захотелось ответить на эту нежность, но она слишком устала. Ей необходимо было поспать – и она отвела эти руки. Однако руки продолжали поддерживать ее голову и лили ей в рот воду. Снейк закашлялась, подавившись, и выплюнула влагу.

Резким движением она приподнялась на локте. В голове у нее прояснилось, и она почувствовала, что ее всю трясет. Ощущение было точно такое же, как в тот раз, когда ее впервые укусила змея, – еще до того, как у нее выработался иммунитет. Юноша стоял возле нее на коленях с флягой в руках. Кобра за его спиной уползала в ночь.

Забыв про боль, Снейк похлопала ладонью по песку:

– Дымка!

Юноша вздрогнул и испуганно обернулся. Кобра нависла над ним, грозно раздув капюшон, раскачиваясь из стороны в сторону, ловя каждое движение, разъяренная, готовая укусить, – извилистая белая линия на черном как ночь песке.

Нечеловеческим усилием Снейк заставила себя встать, борясь со своим незнакомым, таким непослушным телом. Она едва не упала снова, но все-таки устояла на ногах и повернулась к кобре, чьи глаза оказались на одном уровне с ее.

– Ты не смеешь сейчас охотиться, – строго сказала она. – Тебе предстоит работа.

Она отвела руку в сторону – отвлекающий жест на тот случай, если кобра бросится на нее. Рука как свинцом налилась от боли. У Снейк засосало под ложечкой: она страшилась не укуса Дымки, а утраты драгоценного содержимого ядовитых мешочков змеи.

– Иди-ка сюда, – приказала она. – Иди сюда и уйми свою злость. – Тут Снейк вдруг заметила струйку крови, стекавшую между пальцев, и страх за Стэвина пронзил ее с новой силой. – Ты что, уже укусила меня, чудовище?

Однако ощущение было иное: от яда рука немеет, но свежая сыворотка всего лишь жжет…