Русь. Строительство империи 3 (СИ) - Гросов Виктор

— Знаю, Добрыня, — ответил я. — Но это наш шанс.

— А если Одолев откажется? — спросила Веслава. — Или обманет нас?

— А вот чтобы этого не произошло, — я вздохнул. — Тебе Веслава надо проследить за этим рыжим пройдохой и узнать подробнее все, что он из себя представляет. Если все правда — пусть идет к Одолеву, а если нет…

Веслава кивнула. Она поняла и без слов. Девушка встала и вышла из терема. Я отпустил товарищей. День был тяжелый.

На следующий день я проснулся от ужаснейшего шума. Будто наступил конец света.

И это был не штурм печенегов. Это было нечто хуже.

Глава 19

Утро в Переяславце началось не с гудения печенежских стрел, а с дикого грохота и треска, от которого я подскочил в кровати, едва не свалившись на пол. Сквозь щели ставен в терем вполз едкий запах дыма, а за окном уже орала толпа. Я рванул к окну, распахнул его настежь. У восточных ворот полыхали склады. Те самые, где мы держали зерно, мясо и рыбу — всё, что могло прокормить город в осаде. Огонь лизал деревянные стены, жрал их, как голодный зверь, а ветер гнал искры к соседним постройкам. Если пламя доберется до остальных складов, нам конец.

— Твою ж налево, — вырвалось у меня.

Я выскочил во двор, на ходу покрикивая дружинникам:

— К складам! Все к складам!

Улицы уже кишели народом. Кто-то тащил ведра, кто-то орал, женщины выволакивали детей из домов, мужики пытались увести скот подальше от огня. Я пробился к горящим складам через толпу, чувствуя, как жар бьет в лицо. Пламя гудело, трещало, выбрасывая вверх столбы черного дыма. Добрыня с Алешей уже были тут, вместе с десятком дружинников, оттаскивали горящие бревна голыми руками. Я не стал раздумывать — кинулся к ближайшему складу, где огонь еще не добрался до крыши, и схватив свой топор начал рубить тлеющую стену, чтобы отсечь пламя. Топор вгрызался в дерево, щепки летели в лицо, а жар опалял кожу. Руки обожгло. Если сейчас не справимся, всё пропало. К счастью, мой пример возымел действие. Народ перестал глазеть, а начал помогать.

Из толпы вынырнул Степа, таща два ведра, за ним бежали горожане с чем попало — кто с корытом, кто с котелком, полным воды. Я выхватил одно ведро и плеснул на тлеющую стену, но это было как плевок в костер — шипение, пар, и всё. Времени на хитрые штуки вроде желобов с реки не было, да и некому их мастерить — все либо тушили огонь, либо орали. Я бросил ведро и снова взялся за топор, рубя всё, что могло рухнуть и разнести пламя дальше. Рядом Алеша выдернул из огня целое бревно и швырнул его в сторону, чуть не пришибив какого-то зеваку. Добрыня хрипло отдавал команды, пытаясь выстроить цепочку людей с водой, но колодец был почти пуст — слишком много рук тянулось к нему.

Час мы бились с огнем, как с живым врагом. Пот заливал глаза, сажа забивалась в горло, а руки дрожали от усталости. Наконец пламя удалось загнать в угол — один склад сгорел дотла, второй обратился в угли, но третий, самый большой, мы отстояли. Я сидел на земле, упершись руками в землю, и тяжело дышал, глядя на дымящиеся остатки. Запасы сократились вдвое — неделю продержимся, если экономить. А если печенеги затянут осаду, то и того меньше. Поэтому надо будет отправить всех купцов за провиантом. К счастью, западные ворота без присмотра врага.

— Княже, ты цел? — Добрыня присел рядом, вытирая пот с лица.

Его рубаха была в дырах, а руки — в ожогах.

— Жив, — прохрипел я. — Люди как?

— Все целы, почти, — он кивнул на дружинников, что отходили от огня, кашляя и сплевывая черную мокроту. — Но это не случайность. Смотри.

Он указал на груду обугленных бревен у сгоревшего склада. Я пригляделся. Среди пепла валялись два тела — обгоревшие, но узнаваемые. Один — коренастый, с остатками бороды, второй — худой, с длинными руками. Митро и Прохор. Те самые гады, что устроили засаду в лесу и сбежали. На земле рядом с ними — разбитые кувшины, от которых воняло маслом, и обрывки тряпок, пропитанных чем-то горючим. Поджигатели, мать их. Как еще тела сохранились и не обуглились до состояния неузнаваемости? Наверное задохнулись от угарного газа.

— Вот же… твари, — выругался я. — Сами себя спалили, идиоты.

— Похоже, — кивнул Добрыня. — Видать, хотели нас без еды оставить. Только не учли, что ветер переменчивый.

Предатели до последнего пытались мне насолить, и чуть не угробили весь город. Но их смерть не радовала — она лишь напоминала, как я их проглядел. Надо было раньше их прикончить, еще в Совином или после засады. А теперь вот, расплачиваемся за мою мягкость. Хотя, с другой стороны, искали же их.

— Уберите их, — бросил я дружинникам. — И найдите, кто еще мог с ними знаться. Не верю, что они одни были.

Я побрел к терему. Каждый шаг отдается болью в обожженных руках. Нужно было собрать людей и решить, что делать дальше. Пожар показал, как хрупок Переяславец — деревянные стены, склады, дома, всё горит, как солома. Если так пойдет, печенеги и штурмовать не будут — просто подожгут нас и уйдут, глядя, как мы дохнем от голода.

В тереме было душно, несмотря на распахнутые окна. Дым всё еще висел в воздухе, пропитывая одежду и волосы. Я сидел на лавке, глядя на своих соратников — Добрыню, Степу, Ратибора и Милаву. Все молчали, только угли в очаге потрескивали да где-то за стеной кашлял дружинник, наглотавшийся дыма. Пожар мы потушили, но запасы еды превратились в пепел.

— Сколько осталось? — спросил я, глядя на Добрыню. Голос мой хрипел, горло першило от сажи.

— Два склада сгорели подчистую, — ответил он, потирая обожженную руку, которая уже была намазана Милавой чем-то пряным. — Третий наполовину уцелел. Если считать по уму, то на седьмицу хватит. А если печенеги затянут осаду, то и того меньше. Надо что-то решать с этим. Мы нашли Митро и Прохора. Видать, сами себя поджарили, когда огонь перекинулся.

— Они работали на печенегов, — предположил Ратибор. — Или на Игоря. Не просто так они это затеяли. Хотели нас ослабить.

— Ну, не вышло у них. — заметил Добрыня. — Сами сгорели, как крысы в погребе. Только нам от этого не легче. Надо понять, кто еще с ними был. Не верю, что они одни тут орудовали.

— Я уже велел дружинникам обыскать их добро, — кивнул Ратибор. — Может, найдем что-то. Письма, знаки, хоть что-нибудь.

— Хорошо, — буркнул я.

Я подошел к окну, глядя на дымящиеся остатки складов. Город был жив, но хрупок. Деревянные стены, деревянные дома, деревянные склады — всё это горит, как солома, стоит только искре упасть. Сегодня мы справились, а завтра? Если печенеги снова подожгут нас, или если найдутся новые предатели, вроде Митро? Нельзя так больше. Надо строить заново, по-умному.

— Антон, — тихо позвала Милава, подходя ко мне. Она держала в руках миску с водой и чистую тряпку. — Дай руки промою, а то вон как обгорели.

Я кивнул, протягивая ладони. Она осторожно обмыла их, смывая сажу и кровь, а я смотрел на нее и думал: вот бы все были такими, как она — верными, честными. Но нет, приходится жить среди змей.

— Степа, — позвал я, пока Милава бинтовала мне руки. — Помнишь, мы известняк видели в В Березовке?

Он поднял голову, отрываясь от своих мыслей. Лицо у него было серое от усталости, но глаза загорелись.

— Помню, княже, — кивнул он. — Там его полно, целые горы. Я тогда говорил, что из него можно стены укреплять, дома строить.

— Вот именно, — в голове начинает складываться план. — Если мы привезем известняк сюда и замешаем раствор, можно обмазать стены, склады, дома. Пусть попробуют тогда поджечь. А если еще и каменные фундаменты заложить, то Переяславец станет крепостью, а не костром.

— Дельно, — согласился Добрыня, задумчиво потирая подбородок. — Только как его сюда доставить? Печенеги кругом, а дорога до Березовки не ближняя.

— Через тайный ход, — ответил я. — Возле моста есть выход к реке. По воде можно ладьи отправить, Радомир поможет загрузить. Небольшой отряд, пара лодок — и дело сделано. Печенеги не заметят, если ночью идти.