Дорога за горизонт - Батыршин Борис

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92

Вернёмся немного назад, то есть в Дар-эс-Салам, я откуда отправил предыдущую депешу. Городишко сей гнусен до чрезвычайности; но по счастью в нём имеется представитель немецкого Ллойда, которому мы и сдали корреспонденцию. Немцы – нард аккуратный, особенно в казённых делах, так что смею надеяться, письмо попадёт к тебе в срок.

И это будет последнее послание, отосланное с дороги, дорогой Картошкин; теперь, подобно юношам, творящим свои бессмертные шедевры по ночам, при тусклой свече, я обречён писать «в стол». Точнее – в заплечный мешок, ибо и стола здесь не сыскать до самого восточного побережья. С тех пор, как мы сошли с «Леопольдины» на берег, я только и делаю, что отвыкаю от дурных привычек, навязанных цивилизацией: сплю на охапке камыша, ем из котелка и забыл уже, как выглядит зеркало. Оно, правда, в отряде имеется, и надо думать, не одно – вряд ли мадмуазель Берта производит утренний туалет, глядя в лужи. Но мне неловко просить у дамы в пользование столь деликатный предмет, вот и обхожусь как могу, подстригая бородёнку на ощупь. О бритье мы давно позабыли, и только кондукто?р Кондрат Филимоныч хранит верность флотскому обычаю и носит одни усы. Бреет его урядник, а Кабанга всякий раз устраивается в сторонке, чтобы посмотреть на этот ритуал. Судя тому, с каким благоговением наш суахелец взирает, как казак сначала разводит в плошке мыльную пену, а потом, как заправский цирюльник, скребёт щетину клиента, деликатно взяв того двумя пальцами за кончик носа – Кабанга считает бритьё чем-то вроде религиозного обряда, сродни жертвоприношению. У него самого борода с усами не растут вовсе; для здешних обитателей это дело обычное.

Прости великодушно, опять я отвлекся; наша нынешняя жизнь способствует неспешному течению мысли, так что та нередко уходит в сторону. Глядь – а уже и забыл, с чего начал рассказ, перейдя на какой-нибудь подвернувшийся к слову предмет.

С яхтой мы расстались в Дар-эс-Саламе; мадемуазель Берта велела капитану (никак не могу запомнить фамилию этого господина с лошадиной физиономией; ну да бог с ним совсем) идти вокруг африканского континента с Востока на Запад, из Индийского Оияну в Атлантический. Сначала «Леопольдина» должна встать на ремонт в городишке Кейптаун, на мысе Доброй Надежды; потом, пройдя на север, ждать нас у западного берега Конго. Потому как путь наш лежит теперь за озера Виктория-Ньяза и Альберт-Нианца, в верховья реки Уэлле, и далее, вниз, до реки Убанги, в бельгийские владения. О цели путешествия господин Семёнов если и говорит, то недомолвками. С некоторых пор я уже ни чему не удивляюсь; объявит, что предстоит раздобыть сокровища негритянской царицы или свитки Пресвитера Иоанна – поверю с лёгкостью и отправлюсь на поиски. Хотя, кажется, оный древний муж обитал не в этих краях а много севернее, в Абиссинии…

В Дар-эс-Саламе мы сменили гардероб. Представь, брат Картошкин, я одет теперь как форменный прощелыга: в короткие, чуть ниже колена, портки, кургузый пиджачишко без рукавов, зато с большим количеством карманов для часов, патронов, компаса, записной книжки и прочего мелкого имущества. Такое платье продают в немецкой фактории специально для белых, работающих в дикой местности; на него идёт крепкая серая ткань. К дорожному снаряжению относятся также красные и синие карандаши. Я ношу их как компас или часы – на шнурках, свисающих с пуговичных петель. Шнурки нарочно делаю разной длины, так что в руки без ошибки попадает нужный предмет. Вместо привычных кепи мы обзавелись колониальными французскими шлемами; обувь – высокие, до середины икры, английские башмаки рыжей кожи на толстенной подошве. Надобно видеть физиономии наших казачков, когда им предложили эдакое непотребство: станичники только что не плевались. Тем не менее, климат вскорости взял своё, и забайкальцы, вслед за нами, сменили фуражки на пробковые каски, а шаровары – на короткие портки европейских охотников на бегемотов. Только урядник остался верен шароварам из казённого сукна, и упорно сносит насмешки сослуживцев по поводу преющих…хм, ну, ты понимаешь чего.

Господин Семёнов и здесь меня удивил – его собственная одежда и амуниция, привезенная с собой хоть и напоминает купленную, а всё же сильно от неё отличается. И сделана до того добротно и необычно, что мне остаётся лишь удивляться по себя, а казачкам – восхищённо цокать языками да завидовать.

Когда Олег Иваныч распаковал большие кофры, каждому из нас достались всякого рода полезные мелочи, которые теперь сильно облегчают нам жизнь. Например, удивительная гальваническая лампа; ночью она светит ярче самого мощного калильного фонаря, а днём господин Семёнов подпитывает её электричеством, добывая его из солнечного света. Для этого он расстилает на земле блестящую, как зеркало, переливающуюся радужными разводами ткан, и подключает к ней лампу особым проводком. Полежав несколько часов на солнцепёке, лампа светит потом всю ночь. И чего только не придумают люди!

Нам с урядником достались маленькие плоские чёрные коробочки; господин начальник экспедиции навал их «рации». Поверь, брат Картошкин, вот где настоящее чудодейство! Через эьт коробочки можно переговариваться друг с другом на расстоянии нескольких вёрст, а если на открытой равнине – так и того дальше. Голос слышен хорошо, хотя порой и перебивается хрипами, как в новомодном телефоне господина Белла; только нет ни жестяных раструбов, ни вертячих ручек. Коробочек всего три – у меня, у урядника и у самого господина Семёнова; их велено беречь пуще глазу и без нужды не показывать даже другим членам экспедиции. Работают коробочки тоже от гальванизма, от тех же радужных полотнищ; полного заряда, если говорить не слишком часто, хватает дня на два, а то и поболе.

Перед тем, как отправиться в путь, господин Семёнов напичкал всех нас пилюлями. Вроде – в предупреждение опасных лихорадок, которых в этих краях превеликое множество. А ещё больше всякой заразы будет там, куда мы направляемся – в дождевых джунглях бассейнов рек Арувими, Уэлле, Конго. Так что, если неведомые пилюли столь же хороши, как и эти «рации» – остаётся поблагодарить Бога и Николая-угодника за эдакую удачу.

Пожалуй, скажу пару слов на тему, относящуюся к моей профессии, а именно – картографии. Как раз для неё и нужны разноцветные карандаши: синий употребляется для обозначения рек и воды, красный – для возделанных полей и селений. Дорога же, земельные угодья, горы и все остальное удостаивается простого карандаша. Для съемки дороги здесь, в Африки лишь в особых случаях применяются углы пеленгования, так как местные тропы и пешеходные дороги никогда не следуют по прямой, но непрерывно извиваются. В высокой траве видно не дальше пяти шагов; что же до ориентиров для пеленгования, то их в саванне сыскать мудрено. А потому, дорогу приходится наносить по ориентировочным углам, выводя их в среднем, как сумму наблюдённых углов, как итог непрерывного слежения за магнитной стрелкой.

Что ж, друг мой Картошкин – пора заканчивать сию эпистолу. И ляжет она во внутренний карман заплечного мешка и будет храниться там, пока не доберёмся мы до цивилизованных мест – а случится это, боюсь, ой как не скоро…»

Ну что за спешка, дорогой барон? – спросил Каретников, входя в кабинет начальника Департамента Особых Проектов. – Нет-нет, не стоит, я сам…

Предупредительный порученец в лазоревом мундире – у Департамента пока не было своей высочайше утверждённой формы, – щёлкнул каблуками и вернулся за столик у двери. По положению о внутреннем распорядке Д. О. П. шефа департамента на службе ни на минуту не сдедует оставлять одного.

– Да, Григорий Константинович, спасибо. И пусть нам подадут чаю, если вас не затруднит…

Жандарм снова щёлкнул каблуками и удалился. Устав не нарушен – Андрей Макарович Каретников числится одним из заместителей Корфа, лицо, безусловно, доверенное.

– Присаживайтесь, Андрей Макарыч – Корф указал на кресло напротив монументального стола. Серебристый «МакЭйр» смотрелся на нём чужеродно, даже дико. – В ногах правды нет, разговор предстоит длинный.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92