Там, у края дивана, почти растворившись в светотени, сидела его беременная жена с золотыми крыльями, тонкая, бледная до прозрачности, как призрачный свет, скользящий по стеклу.
— Как ты, дорогая? — тихо произнёс он, приблизившись без звука.
— Ты же знаешь… — прошептала она, не отрывая взгляда от собственной ладони, которая медленно и бережно скользила по округлившемуся животу. — Нашей девочке придётся пройти слишком многое, слишком рано.
Эрос не ответил, лишь медленно кивнул, словно приняв приговор, который невозможно оспорить. Он положил руку ей на плечо — тяжёлую, осторожную, сдержанную.
— Скоро тот человек отдаст нам Колыбель, — произнёс он глухо. И, развернувшись, пошёл прочь, вглубь поместья, в свой кабинет, где его уже ждали с докладом.
Тяжёлая дверь скрипнула.
Внутри, у стола, стоял Архил — грудь туго перевязана, лицо утопало в тени, один крылатый отросток вздыблен, растрёпан; второго же не было вовсе. Поодаль, почти сливаясь со стеной, стоял старик Бронз в сером дорожном плаще, с видом человека, который мечтает исчезнуть.
Эрос не сел. Он остался стоять в дверях, как олицетворённый приговор.
— Докладывайте.
— Человек ушёл, брат, — хмуро отозвался Архил, не поднимая взгляда.
— Архил, — произнёс Эрос. — Где Колыбель? Почему я её не вижу здесь, в доме?
— Я допустил ошибку, брат… — едва выдавил из себя тот, вжав голову в плечи.
Эрос не сделал ни шага, не дёрнулся, только медленно повернул голову в сторону Бронза, словно ожидая, что именно у старика хватит смелости назвать вещи своими именами.
— Что он натворил?
Бронз замялся, прочистил горло, прежде чем ответить:
— Сир Архил напал на человека, милорд…
— Напал⁈ — Эрос шагнул вперёд, и напряжение в зале сразу стало ощутимым.
— Я не смог его заставить отдать Колыбель… — пробурчал Архил.
— Я тебя, Архил, куда посылал? На переговоры! Какой, прости Свет, «заставить»⁈
Архил вскинул голову:
— Он же просто человек! Мы не должны просить! Мы — херувимы, брат! Мы сильны, мы обязаны были забрать Колыбель!
— Я тебя отправлял говорить с Филиновым и предложить плату — любую. А ты что сделал?
Архил стиснул зубы, понизил голос:
— Мы слишком сильны, чтобы просить… Мы должны брать силой.
Эрос скептически хмыкнул.
— И что ты взял силой? Где твоё крыло?
— … у человека, — прошептал Архил.
Эрос медленно выдохнул сквозь зубы.
— Ты ходячий косяк, брат, — беззлобно, но без капли сочувствия произнёс он. — Ввязался в бой с тем, кто уже победил Ангела Лунокрылых, и теперь мне остаётся только склонить голову перед этим самым человеком. Так, получается?
Бронз осторожно подался вперёд, словно надеялся предложить путь выхода из ситуации, пока она не перешла в катастрофу:
— Милорд, существует один слух. Возможно, его можно использовать.
— Говори.
— Лунокрылые всеми силами добиваются боя между своим наследником и Филиновым. Им нужен реванш, чтобы Ангел оставался достойным претендовать на пост главы Дома. И, возможно, на этом можно сыграть.
Эрос, не отвечая сразу, обошёл стол и, наконец, опустился в кресло, движение далось ему тяжело, будто даже сидеть теперь стало делом, требующим воли.
— Хорошо, — тихо сказал он, глядя в одну точку. — Раз другого пути нет, попробуем это.
Глава 17
Рю но Сиро «Замок Дракона», Япония
Утром Ледзор поднимается с постели, лениво потягиваясь. Кострицы, как обычно, рядом нет. Сбежала, чертовка, ещё до рассвета, оставив после себя только примятую простыню да остаточное тепло. Одиннадцатипалый хмыкает. Даже дверь, покрытая слоем льда, не остановила эту зажигалку — расплавила к чертям. Хрусть да треск, что за женщина! Может, в следующий раз заморозить не дверь, а пол? Тогда, если попытается улизнуть ночью, как минимум поскользнётся и грохнется. Авось ногу подвернёт — останется долеживать до утра.
Он натягивает халат — местный, японский, с иероглифами, которые наверняка значат что-то странное вроде «умиротворение чаепития» или «мощь хризантемы». Сандалии гета — вообще отдельная пытка. Как ходить на этих деревянных скамеечках, знает только извращенец-дворецкий Венглад, который продолжает настаивать: «В Замке Дракона во всём свято соблюдаются традиции предков». Но переобуваться в экипировку и берцы Ледзору лень.
Стуча по ступенькам гета, Ледзор выходит во двор. Круглый, как шарик, гомункул по имени Второй тренируется с трезубцем, делая плавные, как танец, движения. Рядом стоит Гумалин, лениво наблюдая за процессом, шевеля бородой и помечая что-то в своей тетради.
— Ну что, Второй! Пора прощаться с зубочисткой, — бросает Ледзор, позевывая.
Второй молча замирает и с грустной моськой протягивает трезубец. Он уже в курсе, что шеф обещал вернуть трезубец князю Икрису.
— Эй, не хнычь, — отзывается Гумалин. — Сделаю тебе копию через пару месяцев. Если, конечно, шеф опять не завалит меня заказами. Атлантскую технологию я почти раскусил. Почти. Осталась фигня… ну, и ещё пару бессонных ночей.
Ледзор принимает оружие и с пренебрежением крутит его.
— Зубочистка отправится к княжичу Гребню.
В этот момент с неба раздаётся знакомый рёв — и на посадку заходит огромный Золотой Дракон. Крылья гремят, как обвал лавины, пыль летит во все стороны.
— Ну хоть одну коровку, человек⁈ — раздаётся над головой, с надеждой и укором одновременно.
Ледзор закатывает глаза.
— Хрусть да треск! Шеф же велел — никакой говядины, — ворчит он, разводя руками. — Пойми, ящерица, я тут вообще никто. Хочешь жевать — иди клюй свой биокорм.
Одиннадцатипалый, заметив приближающихся гомункулов-разведчиков — круглых, как теннисные шарики, — тут же отворачивается к ним, делая вид, что вовсе и не заметил страдальческую морду Дракона.
— Командир! Новая флотилия филиппинцев приближается! На юге!
Ледзор, будто только этого и ждал, усмехается, поправляя халат.
— Хо-хо… Повеселимся!
Золотой Дракон фыркает, раскатывая грозовой рык. Крылья взмывают в воздух, и горячая волна жара прокатывается по двору, заставляя гравий на дорожках задрожать.
— И не мечтай, бородатый человек! Я сам всех букашек выжгу! — рычит он, сверкнув глазами. — А тебе — ни одного не оставлю!
Ледзор прищуривается, наклоняя голову чуть набок:
— Ты чего такой сердитый, а? Не выспался?
Дракон ощеривается, блеснув клыками размером с лодку:
— Ну, допустим, я оставлю тебе этих фрикаделек…
— Филиппинцев, хо-хо.
— … Но взамен — ты мне отдашь коровку. Всего одну.
Ледзор устало качает головой, завязывая на поясе халат:
— Ну ты и торгаш… Я ж не могу нарушать приказ шефа. Но… — он делает паузу и вздыхает. — Так и быть, попрошу у него для тебя одну корову.
* * *
Я позвал Масасу в гости в Молодильный сад. Хотел порасспрашивать леди-«шоколадку» о херувимах: чем живут, да и вообще кто по жизни. А то мой трофейный банк памяти оказался не очень насыщен на эту тему. От убитых Организаторов мне доставались обрывки воспоминаний, а рыбка помельче не очень шарит в крылатых бестиях. Дело в том, что они живут замкнуто и не впускают в свой мир кого попало.
Тут вдруг Ледзор выходит на связь по мыслеречи:
— Зубочистка передана, граф. Атланты забрали довольные, как тюлени. Гумалин уже сдувает пыль с инструментов — говорит, сможет воспроизвести артефакт. Атлантская технология вроде несложная… но это молотобоец лучше меня расскажет.
Я киваю, слушая краем сознания, а сам наблюдаю, как Лакомка выставляет на стол корзинку с молодильными яблоками — не в смысле волшебно омолаживающими, а просто выращенными в Молодильном саду. Всё происходит в одной из уютных стеклянных веранд посёлка.
— Ага, пусть делает. Будет Второму утешение, а там, авось, и остальных твоих гомункулов вооружим.
Ледзор хмыкает.
— Ещё Золотой снова просит говядину. Совсем не держится, ящерица. Уже грозится всех филиппинцев пожечь и ни одного мне не оставить.
