Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Ну как ты тут? — мать смотрела, как я уплетаю борщ, и впервые в её глазах мелькнуло что-то теплое.

— Все норм, работаю, — пробубнил я, не отрываясь от тарелки.

— Ой, да что это за работа такая, под пули лезть? — она всплеснула руками. — Я ж телевизор смотрю. Сериалы эти все…

— Не верь сериалам. И к тому же, я в штабе сижу. Бланки, приказы, инструкции.

— Знаю я ваше это «в штабе». Сегодня вы, значит, в кабинете, а завтра — на улицу, в оцепление. Чуть что — и уже где-то в бронежилете показывают. А платят? За слёзы матери платят? За ночи бессонные? За каждую тревогу, когда телефон не берёшь?

— На работе завал, — отбрехался я. — Закрытие полугодия на носу. Отчеты.

— Знаешь, Максим, я могу договориться. С нашим директором. Возьмут тебя в школу. Поступишь заочно на педагога. Будешь ОБЖ вести. Или физкультуру пока. Дети хорошие, зарплата стабильная, отпуск всегда летом…

— Стоп, — моя ложка звякнула о край тарелки и застыла. — Смирись. Твой сын уже не мальчик. И дорогу себе сам выбирает. Договорились?

Тишина. Режущая.

Только муха где-то за шторкой упорно билась о стекло, не понимая, что выход совсем не там, где свет.

— Кхе-кхе, — нарушив молчание, смущённо кашлянул отец, неловко опустив взгляд в тарелку. — Настёна… ну парень же всегда хотел в полицию. Пусть работает. Чего ты?..

— А на мать, значит, наплевать? — вскинулась она. — Вот так, да? Вот так, всю жизнь надрываешься, стараешься, живёшь его жизнью, а потом — «пусть работает». Конечно! Мама теперь не нужна! Мама вырастила, выкормила, характер вложила, а теперь — давай, до свидания, мама!

— Ну не драматизируй, Насть, — попытался сгладить отец.

— А ты вообще не лезь! — отрезала она, не поворачивая головы. — Это ты виноват!

— Я?.. — растерялся он.

— А кто ещё вечерами «Улицы разбитых фонарей» смотрел вместо того, чтобы с ребёнком музыкой заниматься? Вот и впитал он в себя эту… грубость, агрессию! Неокрепшая психика вобрала, как губка. А у нас, между прочим, весь род — учительский! И отец мой, и дед. А прадед в Императорском Царскосельском лицее преподавал. Императорском!

— Ну-у… Я… вообще-то не учитель, — пробормотал отец, но было видно — сам знал, что в этой системе координат он не в счет. Просто тень при завуче.

А я молчал. Пока молчал. Пусть спорят умные. А мудрые посидят в сторонке, понаблюдают.

— Вообще-то, — неожиданно вставила свои пять копеек Машка, — ваш сын недавно задержал опасного преступника. Вооруженного.

— О Господи! — всплеснула руками мать и скрестила их на груди. — Этого нам ещё не хватало… А если бы он выстрелил⁈

— Так он и стрелял, — весело добавила соседка, не удержавшись.

Та ещё стервочка. Знает, куда поддеть. Молодец.

— Стрелял⁈ — мать схватилась за сердце, покачнулась и наконец посмотрела на мужа. — Сережа!.. Сережа, ты слышал⁈

— Ерунда, — хмыкнул я, доев борщ и переключившись на масалыгу, от которой сочное мясо само отваливалось. — В воздух стрелял. Холостыми. Один раз.

— Всё! — решительно встала мать. — Я больше это терпеть не намерена. Собирайся. Едем домой. Я никому не позволю стрелять в своего сына! Ни-ко-му! Слышите? Сережа, что ты молчишь⁈ Скажи хоть что-нибудь! Хоть раз!

— Я-а… — батя почесал затылок, плечи опустились. — Ну-у…

— О, боже ты мой, что ты мямлишь! — выкрикнула она, будто он враз разбил фамильный сервиз из стенки.

Но тут произошло неожиданное. Отец вдруг выпрямил спину, как будто его позвоночник вспомнил, что в мужике произрастает.

— Знаешь что, Настя… — отец сказал это неожиданно ровно, даже тихо. Но в голосе впервые за весь вечер появилась твердость. — Пусть сам решает.

— Что⁈ — Анастасия Егоровна застыла с приоткрытым ртом, как будто прямо за столом только что началась революция.

Казалось, ещё немного, и она швырнёт белую салфетку ему в лицо и объявит военное положение.

— Так, стоп, — сказал я, вонзив вилку в кость. — Отставить панику. Я — лейтенант полиции. И никуда не поеду. У меня и здесь дел хватает. Всё. Закрыли тему.

И снова тишина, и снова слышен таран глупой мухи о стекло.

Анастасия Егоровна заморгала. Замерла, а потом рот раскрыла, будто сейчас исторгнет кучу доводов и упрёков — но почему-то не смогла. Ни слова. Видимо, впервые в жизни её сын сказал что-то своё, вопреки. Не по привычному семейному сценарию.

А я уплетал говядинку, макая в горчицу. И думал, что любая мать любит своего ребёнка. Но главное — чтобы этот ребёнок от любви не пострадал.

Анастасия Егоровна ещё немного поохала, повздыхала, пару раз поднесла салфетку к глазам. В ход пошла другая тактика — давить на жалость. Но я произнёс:

— М-м, какой борщ был вкусный, спасибо, мам. Сейчас ещё и чаю нальём.

И она поняла — номер не проходит.

И муж ее не поддерживает, сидит себе, в тряпочку помалкивает, но как-то так, стратегически, а не как обычно. Машка тем временем щебечет: мол, зарплату скоро в полиции поднимут, и выслуга капает, и путевки в санатории ведомственные дают, и вообще у нас на службе всё не так уж плохо.

Видимо, почувствовала Анастасия Егоровна, что провалилась с наскоку. И вот тут она вдруг подобрела. Смягчилась. Или включила новую роль.

Налила всем чаю, отец порывался ей помочь, но та осадила его одним лишь взглядом.

— Вот, посмотри, сын, — проговорила тихо, доставая из сумки распечатанные фотокарточки и аккуратно раскладывая на столе.

Подготовилась маман. На одной — пухленькая, веснушчатая девушка, улыбка от уха до уха, волосы, как у одуванчика. На второй — девчушка тоненькая, как школьная указка, в очках. Но взгляд… Взгляд — профессорский. Умный шибко, но страсть какой скучный.

— Это кто? — спросил я.

Подумал было, что пошли в ход ветви родового древа. То ли кузины, то ли племяшки. Или ещё какая родня. Но ошибся.

— Наташа и Света, — сказала мать с мягкой интонацией, как будто и не она пару минут назад пыталась совершить переворот на кухне. — Умницы. Красавицы. Вот это — дочка Валерия Львовича, нашего директора «Проммаша». А это — дочь заведующей ДК. Из хороших семей… Не курят, не пьют.

Она выдержала паузу, потом добавила буднично:

— На выходные к нам на дачу приедут. Ты тоже приезжай. Я вас познакомлю. Ну, пообщаетесь. Посмотришь. А?

А в голосе — ни нажима, ни приказа. Только ласковое «пообщаетесь». Почти мед. Мать-то у меня настоящая актриса. Безруков в юбке.

— Не понял? — я отхлебнул из кружки. — Ты меня сватаешь, что ли?

— А что такого? — мать даже не смутилась. — У тебя ведь ни в школе, ни в институте… в этом вашем… подружки не было, сын. Мама помочь хочет.

— У меня не было? — переспросил я.

— Конечно, — кивнула она.

Я скосил взгляд на отца. Тот — кивнул. Медленно, тяжело, будто признав, что да, мол, правду мать говорит, не сорван цветочек, а мы внуков хотим. В перспективе.

И смотрят, главное, такие на меня — вопросительно и просяще. Даже Машка смотрит. так, а ей-то что надо?

Вот этого мне только и не хватало — чтобы провинциальных барышень подсовывали, как поросят на ярмарке.

Нет, лично против девчуль ничего не имею. Уверен, они хорошие. Может быть. Люди-человеки. Это я… плохой. Ха!..

Но тут дело принципа, такие поползновения надо гасить в зародыше. Иначе разойдётся моя дорогая маменька, как бульдозер по пустырю.

— Вообще-то, мам, пап, — я обвёл их немного торжественным взглядом, чуть склонив голову и прищурившись, — у меня уже есть девушка.

— Кто⁈ — выдохнули они в унисон: отец — с надеждой в глазах, мать — с тревогой, будто я сообщил ей о помолвке с цыганкой-шаманкой.

Или того хуже — с Машей.

— Ну, есть одна… С работы, — туманно бросил я.

— Я её немедленно должна увидеть, — решительно заявила мать, поджимая губы. — Так… мы, значит, сегодня уже домой не поедем. Переночуем у тебя. А завтра…

При этих словах Машка, и так до сих пор молчавшая, как школьница в кабинете директора, совсем сникла. Словно из неё воздух выпустили.