Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

И я её понял. Мне самому перспектива ночёвки моих новообретённых родителей тоже не улыбалась.

Надо было что-то решать. Срочно. Пока они ещё не начали переставлять мебель в квартире, высвобождая себе угол.

— Ну так… знакомьтесь, — развёл я руками и подмигнул. — Вот она, моя… э-э… радость.

Кивнул на Машку.

Головы родичей повернулись на девушку. Даже сама Маша будто заново посмотрела на себя.

— Она? — ошарашенно проговорила Анастасия Егоровна, упёрлась взглядом в Машку, который, наверное, проломил бы бетон. — Вот эта твоя соседка?

— Ну да… — пожал плечами я, стараясь не разулыбаться уж слишком в сей торжественный момент.

Если сильно радуешься, то тут уж сразу ясно — что-то не то. Так что я сократил мышцы на лице и переспросил:

— Маш, ты чего молчишь? Скажи…

Машка скромно улыбнулась и тихо проговорила:

— Здрасьте.

Отец даже украдкой улыбнулся и подмигнул, мол, молодец, сын. Такую кралю зацепил. А мать скептически поджала губы. И я понял: не верит. Не до конца. Тогда быстренько подтянул Машку к себе, плотненько приобнял за талию, чтобы у матушки не осталось ни одного сомнения. Ладонь уверенно легла на поясницу, а пальцы сползли чуть ниже, коснулись Машкиных округлостей. А ничего так, упругенько.

Маша чуть дёрнулась, но сообразила, не вырывалась. Я посмотрел ей в глаза, наклонился и поцеловал.

Не по-детски, а как и положено помолвленному с цыганкой — крепко. Она не сопротивлялась. И даже, кажется, прильнула ко мне, чуть растаяла. Или мне показалось? Но точно не отстранилась. Факт.

Я оторвался от ее губ первым. Снова тишина. Даже муха на окне притихла — офигела наверное.

— А-а… — выдохнула мать, таращась то на меня, то на Машу. Казалось, силы на сегодня ее покинули.

Ещё чуть-чуть, и Боливар не вывезет.

— Да вы не волнуйтесь, — как ни в чем ни бывало проговорил я. — Свадьбы мы пока не планируем. Притираемся, так сказать. Ага… Так что, всё… можете спокойно ехать домой сегодня. Во сколько у вас там электричка? Чаю же вы больше не хотите?

Анастасия Егоровна сидела словно каменная статуя. А потом тихо проговорила:

— Мария… а ты вообще… готовить умеешь?

Когда семейный вечер подошёл к концу, мы с Машкой, как путняя пара, взявшись за руки, вышли в прихожую провожать родителей. Улыбались искренне. Оно и понятно — радовались, что встреча, наконец, закончилась.

— Ну всё, до свидания, — мать обулась, прихватила сумку и будто нехотя обняла меня одной рукой, коснувшись плеча. Еле-еле. Как будто стеснялась нежностей. — Сын, мы поехали, на электричку успеть надо. Маша, ты его не забывай кормить. Овощи на рынке бери, не в магазине. Я тебе все свои рецепты скину… Ты есть в «Одноклассниках»?

— Где?.. А, да… Зарегистрируюсь, — поспешно закивала Машка.

— И ещё… — Анастасия Егоровна вскинула палец, как на уроке. — Форточки ночью не открывай в разных комнатах. У Максима почки может продуть. И чтобы кепку носил — голову не напекло бы. Лето ведь.

— Не волнуйся, мам, у меня есть кепка. С кокардой, — хмыкнул я.

— Сережа, ну ты что там возишься⁈ — бросила мать в сторону супруга, который разбирался со шнурками. — Всё, я пошла. Фух, жарко у вас. Проветрили бы хоть… Пока!

Анастасия Егоровна вышла.

Батя только тогда оторвался от шнурков и поднял на меня многозначительный взгляд, будто что-то хотел сказать. Что-то своё, важное. Ладно, понял.

Выдернул руку из Машкиной ладони, легонько хлопнул её по попе:

— Машунь, глянь, пожалуйста, во сколько там футбол начинается.

Другого в голову не пришло, но Машка-то тоже не дурочка, сообразительная.

— Ага, сейчас! — отозвалась она и ушла в комнату.

Мы остались с отцом вдвоём. Отец прикрыл квартирную дверь, оставив щелку, прислушиваясь, и мы оба замерли. Снаружи уже удалялся быстрый цокот каблуков на лестничном марше — Анастасия Егоровна отступала. Словно гарнизон от крепости после короткой, но ожесточённой осады.

— Молодец, сын, — негромко выдохнул батя, косясь на дверь, будто опасался, что она сейчас распахнётся. — Я всегда верил в тебя… Ты это… Молодец. Сам всю жизнь мечтал погоны носить, но родители в свое время не разрешили. Только матери не говори, что я это, так сказать, одобряю твоё занятие. Ну… службу, то есть. Лады?

— Первое правило бойцовского клуба — никому не рассказывать о бойцовском клубе, — кивнул я и ухмыльнулся, вспомнив цитату из одной занимательной книжки из моего времени, по которой потом, вроде, даже фильм сняли, но это уже подсказывала память Максимки. — Ты тоже молодец, батя. Дал дрозда.

Пожали друг другу руки. Крепко, по-мужски.

— Пока, — сказал он, выпрямляясь.

— Держись там, — ответил я.

Закрыл за ним дверь, повернул замок. Щёлкнуло.

Всё! Фух… Контакт случился. Штирлиц не провалился.

Позади появилась Машка.

— А ты клёво целуешься, — улыбнулась она, прислонившись к косяку и выставив бедро. — У тебя точно не было подружки? Где целоваться научился?

— На помидорках тренировался, — пожал я плечами.

— На… помидорках? — аккуратные брови соседки встали домиком.

— Угу. За поддержку спасибо. Ты это… халат переодень, — глянул я на неё и подмигнул. — Тот коротыш мне больше нравился.

— Ага… — пробормотала она, вдруг как-то немного растерянно. Щёки вспыхнули румянцем. — А ты… изменился, Макс.

Сказала — и упорхнула переодеваться.

г. Новознаменск. Центр реабилитации медико-санитарной части УМВД.

Кобра сидела на лавочке больничного скверика. Щурила глаза солнышку, с наслаждением откинувшись на деревянную спинку.

— Ну привет, это тебе витаминчики, — рядом с Коброй на лавочку опустилась сетка с апельсинами.

Она открыла глаза. Перед ней стоял и улыбался респектабельный и статный мужчина лет сорока, но слишком чистый, слишком ухоженный — от идеально уложенных волос до белоснежных зубов. Всё в нём говорило: «я — подарок». В модных очках с оправой без углов. Брендовый летний костюм оттенка дымчатой мяты. Из-под пиджака — белоснежная рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. Дорогие часы с золотым браслетом поблёскивали на запястье, на ногах отражали солнце безупречные туфли Salvatore Ferragamo. И лёгкий, почти незаметный аромат дорогого одеколона.

Он присел на лавочку рядом с Коброй, небрежно закинул ногу на ногу и попытался приобнять её за плечи.

— Соколов… — поморщилась Кобра, отстранившись. — Ведь так хорошо день начинался.

— Это тебе, — он протянул сетку с апельсинами, будто вручал трофей.

— Серьёзно? — Кобра скривилась. — Соколов, я по-твоему, больная?

— Ну-у… ты же лечишься…

— Это тебе лечиться надо, — отрезала она. — Я апельсины не ем. Мог бы уже запомнить.

— Вот я дурак… Прости. Но у меня есть кое-что ещё, — с немного деланым раскаянием улыбнулся он.

Он небрежно швырнул сетку апельсинов в мусорку у лавки и достал из внутреннего кармана пиджака бархатную коробочку. Красную. Маленькую.

Глава 19

— Оксан… Знаешь, я тут долго думал… Мы не с того начали. То есть с того, но как-то все у нас пошло наперекосяк.

— Наперекосяк? Это когда я тебя с секретуткой твоей застукала, вот это ты называешь — «наперекосяк»?

— Каюсь… бес попутал. Но, знаешь, я готов меняться, ради тебя, я готов загладить вину… вот.

Коробочка из красного бархата лежала в руке. На солнце бархат казался чуть темнее, почти бордовым. Крышка щёлкнула — и показалось кольцо. Оно поймало свет. Тонкая оправа из белого золота удерживала бриллиант. Чистый, ослепительный, он сразу вспыхнул россыпью бликов. Камень не огромный, но дорогой — без слов ясно. Вещь весомая.

— Вот… Это тебе. В честь праздника.

— Какого праздника? День шлюхопрощения? Или день защиты кобелей? Что-то не припоминаю таких праздников.

Кобра была непреклонна.

— Ну, Оксан…

— Тс-с, — она подняла палец. — Не перебивай. Ты, может, и дорогой подарок притащил. Но, Соколов, дорогие вещи не отменяют дешевого поведения. А насчет праздника… Дай угадаю… Ты в монастырь собрался? Это действительно был бы повод отпраздновать. Потому что таким, как ты, размножаться строго противопоказано. Природа против…