— Да не попал ты в артерию, царапнул рядом! Я ж говорю, что ты не убийца. Будь борцом и дальше, тебе так будет лучше! — произнёс Толя Кусок.
— Чё, получается, проехали? — спросил я.
— Конечно. Мы же ещё там порешали? Славяне не должны бить славян, — произнёс Кусок.
Я не нашёл, что на это ответить парням, которые с десяток минут назад пытались задавить голубоглазого светловолосого парня в костюме СССР.
— Ну, будь здоров, Медведь! — тачка тронулась с места.
Пальцы моей правой руки, до боли стиснувшие рукоять ножа в сумке, разжались, ощущая свежесть. Я посмотрел на часы: ещё была пара часов до смены в цеху. И пошёл дальше, в общагу.
Войдя в комнату, я увидел там всех троих моих друзей: Аню, Гену, Женю. Аня сразу же бросилась ко мне на шею, прижимаясь ко мне своим приятным девичьим телом.
— Саш, ну как ты, удалось сбежать? — спросил меня Гена.
— Слушайте анекдот, — улыбнулся я:
«Старый морской пехотинец США рассказывает своему внуку историю: "И вот вьетконговцы поймали меня и говорят: "Ну, выбирай, проклятый янки, выбирай — или мы тебя всей ротой до утра иметь будем, но зато потом отпустим, или расстреляем!» И тот, его внук, спрашивает, перебивая: «Дед, а дед, а как же ты выбрался из этой щекотливой ситуации?» И старый американский солдат говорит внуку: «А меня, внучёк, расстреляли!»
— А! — закрыла ладонью лицо Женя, проводя неладные ассоциации.
В комнате повисла тревожная тишина.
— Ребят, да я шучу! Поговорили с афганцами — да разошлись. Вова к тебе, Ань, больше не подойдёт! — улыбнулся я.
— Вот ты пугать! — выдохнул Гена.
— Стой, а это что? — спросила Аня, указывая на нож в сумке со следами крови. — Ты их что?..
— Так! Ну-ка, отставить панику! Я ж говорю — поговорили и разошлись. Они с шашлыков ехали, ножом мясо резали, и в честь того, что случилось недопонимание, мне его и подарили. И давайте закроем тему. Мне скоро на работу, а я костюм подрал на икре. Буду благодарен, Ань, тебе, если зашьёшь. И принесите мне бинты с йодом или зелёнкой.
Они больше не задавали вопросов. Аня сбегала куда-то и принесла и иголки с нитками, и бинты. Я же, сняв штаны, отдал их моей девушке, а сам принялся оказывать себе помощь: обрабатывать йодом края раны, бинтовать царапину — следствие неудачного прыжка сквозь стекло «Жиги».
А потом я взял и залез под матрац, откуда вытащил кучу компромата с аппликациями, и, надев брюки, направился в комнату студорга Светы.
Светлана не открыла мне дверь, она просто крикнула: «Открыто!» И я вошёл, наблюдая, как девушка сидит с какими-то записями, а перед ней на полу разложен плакат на следующую стенгазету. Там уже были наброски — наброски моих курокрадов, как они стоят, а все показывают на них пальцами, при этом они изображены в виде сеньёров-помидоров, но пока ещё не раскрашенные.
— Быстро ты! — похвалил я карикатуры.
— Привет ещё раз, Саш. Да, а что там — прибежала и набросала бегло, с твоего дебюта на товарищеском суде. Я думала, ты на нём будешь следующий, а вот видишь, как случается — не угадала, — произнесла она.
— Я присяду? — попросился я.
— Только на ватман не наступи.
— Красиво у тебя получается изобличать человеческие пороки, — похвалил я рисунок садясь на кровать.
— Я хотела в школу искусств имени Силина поступать, но папа настоял на приборостроительном. Теперь вот рисую для души… — улыбнулась она, как будто подумала о чём-то далёком и светлом, но быстро «откатилась» на свои строгие настройки. — Ты что-то хотел?
— Свет, у меня к тебе разговор морально-этический, как к студоргу. Меня Борис Инокентьевич хочет на должность поставить — с тобой работать. Говорит, что работы завал и ты одна всё тянешь.
— Всё так, Саш, ребята выпустились, я тут одна осталась.
— Да, Боря говорил. Но я не про это, я о том, что я тоже занят спором весь, и спросить тебя хотел. Вот представь, что мне приходится делать выбор на грани серой морали. Ну, вот, к примеру, совершить морально правильный поступок, но это усложнит мне и вообще всем жизнь или, по крайней мере, не поможет. Что мне делать — смириться, что мир несовершенен, и подумать об общественном благе или пойти на принцип, сохранив честь и совесть, но потерять возможность делать добро? — произнёс витиевато я, а в левой руке уже начинали потеть листы аппликаций, свёрнутые в трубочку.
— Саш, мы всегда должны руководствоваться моральным кодексом строителя коммунизма. У тебя его не спрашивали, когда принимали, но я бы тебе как человек человеку советовала бы никогда не отступать от морали, даже если это несёт всеобщее благо.
Кодекс, говоришь, Свет? Это же значит, что если я тебе сейчас аппликации с компроматами отдам, как лампу от джина, ты возьмёшь и выпустишь джина — в моём случае двух джинов, любящих курятину, и пофиг, что их можно ещё два курса использовать как рабочую силу во благо всех и вся. И риторика с тобой не сработает, логические уговоры всякие, что курокрады полезными тебе рабами могут быть. Ты, Свет, будешь горбатиться одна, но дебилов моих под «ножи», как только узнаешь всю правду, пустишь. А с другой стороны, эти балбесы меня Кузьмичу сдали — стоит ли их жалеть?
Я взглянул на бумажную трубочку и, глубоко вздохнув, произнёс:
Глава 21
Здравствуйте, Цифры
— Спасибо тебе за советы. Если что-то надо — помогу, говори.
— Эх, умел бы ты рисовать, — вздохнула она.
— Нет такого таланта у меня, — дружелюбно улыбнулся я и покинул комнату Светы.
Слишком правильная она для управления двумя бесятами. Такая только узнает, что они нечисть, — сразу же на костёр их потащит сжигать. Но нечисть нуждается в постоянной мотивации, и, к сожалению, по-хорошему с ними не получается. Ну не понимают они, если над ними властный демонюга с плеткой не стоит. Не видят смысла слушаться.
С этими мыслями я дошёл до комнат миньонов, которые были буквально тут же, на третьем этаже, и толкнул первую дверь. Она оказалась закрытой. Тогда я прошёл дальше и толкнул вторую.
Вторая дверь открылась, и, войдя, я увидел картину: два злыдня-курокрада-шантажиста сидят напротив друг друга и играют в карты.
— Привет, Саш. В дурака будешь? — спросил Олег.
— Подкидного? — уточнил я.
— Ну да, и подкидного, и переводного, — ответил Егор.
— Вы что, совсем охренели? Вы же только с суда чести — и уже успели в карты начать играть! Вам хоть капельку стыдно?
— Очень, — кивнул Олег, побив дамой треф валета треф.
— Чрезвычайно, — согласился Егор, подкинув ещё валета и даму бубнов и червей.
Я аккуратно положил аппликации на их стол, прямо перед ними.
— Это что? — спросил Олег.
— Краткий список ваших грехов, бесы!
А следом, я почти одновременно отвесил обоим по подзатыльнику.
— Ай, Саша, за что⁈
— Ты чё, блин, делаешь⁈
И снова по их головам прилетели шлепки.
— Спасибо тебе, Саша, что отстоял нас на товарищеском суде! — произнёс я, пнув по полужопию правого, Егора.
— Прости нас за то, что мы на тебя стуканули Фёдору Кузьмичу! — пробил я поджопник «маваши» левому, Олегу.
— Так это же тебе тоже нужно было! — залепетал Егор и получил от меня тут же ещё одну затрещину.
— Быстро встали и побежали: забрали машинку с пятого и утащили её лаборантам в технарь. Скажите, что на голосовании комсомола принято решение чинить своими руками, не ждать завхоза. А если будут артачиться — скажите, что студорги поручили. Потом придёте ко мне и доложите об исполнении! Ясно?
— Ясно, — выдохнули они вместе.
— Теперь второе: кто ворует еду из холодильников? — спросил я.
И Егор с Олегом так же дружно показали на друг друга.
— Короче, бесы! Человеческую еду вы больше не крадёте! — произнёс я.
