Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

Я качнул головой.

— С такого взять нечего. Посмеётся да забудет. Но это ещё ладно.

— А вот в худшем… — Морозов покачал головой, — он сделает вывод, что человек его за зверушку домашнюю принял. Как Мурзика, только посерьёзнее. И за такое он обязательно накажет. Не злобно, в скорее… воспитательно. Чтобы в следующий раз знал, с кем за стол садится. И сколько стоит уважение.

Морозов горько вздохнул, который на себе испытал такое «воспитательное наказание».

— Ваш дядюшка знал, как подать дар, чтобы не обидеть, — продолжил он. — Там не в подарке суть. А в отношении. Хоть ты мед нечисти поднеси — если с уважением, с толком, да в нужное время, примет. А если из вежливости, как коту миску… считай, подписал себе головную боль на годы вперёд.

Я кивнул, запоминая. В этом доме, как выясняется, даже у дара должна быть интонация.

Морозов молча поднял крышку, под которой, как и положено в этом доме, прятался чайник. В воздух тотчас качнулся мягкий, тёплый аромат мяты, душицы и ещё чего-то еле уловимого, но незнакомого.

Владимир разлил отвар по чашкам с тем неторопливым уважением, с каким старожилы делят между собой последний кусок пирога.

— Напиток сегодня на редкость хорош, — довольно заметил воевода, устраиваясь поудобнее. — Это Никифор для вас расстарался. Чтобы вы поняли, какой он талантливый, заботливый и вообще в быту незаменимый. Даже несмотря на то, что вас пока ещё за важного не считает.

Я взял чашку, сделал осторожный глоток, который оказался горьковатым, но с лёгкой медовой нотой в послевкусии, и буркнул скорее для порядка:

— Я же клятву принёс.

Морозов криво усмехнулся:

— Вы принесли клятву дружине. А нечисть, что живет в доме, пока только к вам присматривается. Ваши с ними договоры еще впереди.

Я только покачал головой, делая ещё один глоток. Воевода же помолчал, глядя в огонь, потом тихо добавил:

— Но сдаётся мне, что он всё ещё скучает по старому князю. Они часто вечерами сидели в гостиной и беседовали. Иногда даже в шахматы играли. Порой доска покрывалась пылью, но никто не трогал фигуры до следующего хода. Иногда по неделе приходилось одному из них ответного хода ждать.

Я чуть нахмурился и признался с лёгким вздохом:

— А я вот в шахматы не особо умею.

Морозов тут же усмехнулся, глядя на меня с тем самым выражением, каким смотрят на человека, который только что наступил в тайную зону ответственности домового:

— Никифор может научить. Если вы ему по сердцу придётесь. Он, конечно, не всё сразу покажет. Сначала будет вам пешками выкладывать странные фигуры, потом на доске порядок менять… Но, если потерпите, он научит. А если совсем повезёт, то и по чуть-чуть поддаваться начнёт. Из уважения.

Я негромко рассмеялся:

— Поддавки от домового — это, пожалуй, признание на высшем уровне.

— Это уже почти договор, — подмигнул Морозов. — Даже куда крепче обычного договора.

— Я всё равно хочу нанять кухарку, — спокойно сказал я, глядя на чаинку, что кружилась на дне чашки. — Желательно не домового. Чтобы в ответственный момент опять исчезнет в стене. И секретаря тоже.

Морозов кивнул:

— Помню. Завтра займусь поиском персонала. Секретарь должен жить в особняке?

— Думаю, да, — кивнул я. — Или быть постоянно на связи. Чтобы я знал, кто куда и зачем.

Воевода приподнял бровь, усмехнулся:

— Это можно устроить. Кандидаты найдутся. Главное, чтобы у них было чутьё. А то ведь у нас здесь не канцелярия, а… — он оглядел комнату, — дом с характером. Не каждый выдержит.

— Я сам пока не уверен, выдержу ли, — заметил я, потягивая отвар.

Морозов встал, слегка потянулся и произнёс:

— Займёмся этим завтра. А сегодня пора спать, юный князь. День был длинным, и вы его отработали на полную. Даже с лешим успели пообщаться.

— С двумя, — напомнил я.

— Ну вот, — усмехнулся он. — А говорят, что первые дни на службе бывают лёгкими. Врут.

В этом я был полностью согласен с воеводой. Спорить не хотелось — ни с ним, ни с усталостью, которая словно мягким пледом легла на плечи. Я быстро допил горячий отвар, почувствовав, как он растекается теплом до самых пальцев. Перевернул чашку и поставил ее на блюдце, под одобрительный взгляд Морозова. Затем встал с кресла и направился на второй этаж.

Дом дышал ночной тишиной. Ступени не скрипели, только мягко отзывались под ногами. В своей комнате я почти на автомате разделся, сложил одежду на стул и прошёл в ванную. Холодная вода взбодрила, унесла с собой остатки дневной суеты и запах леса, костра, тревожных разговоров. Всё это оставалось позади, как будто и не со мной было.

Вернувшись в спальню, я на секунду замер у двери: на столе снова стоял ужин. Скатерть была ровно расправлена, приборы лежали точно, а запах — тёплый, домашний — разливался по комнате.

— Благодарю, — сказал я вслух, чуть громче обычного, точно зная, кто постарался. Пусть и не показывался.

Похлёбка была наваристой, с ароматными грибами, кусочками курицы и зеленью. Пирог с капустой — пышный, тёплый, будто его только что вынули из печи. На десерт было наливное яблоко, глянцевое, с тонким ароматом лета. Всё было просто. Но в этой простоте ощущалась забота. Такая, что становится немного теплее даже в совершенно незнакомом доме.

Я ел неторопливо, с благодарностью. Потом собрал всё на поднос, отнёс к двери и выставил в коридор. Не из лени — просто понял: так здесь принято.

Потом я завалился в кровать. Я вытянул руку к тумбочке, открыл ящик и достал дневник князя — тот самый, что стал мне путеводной нитью в этом странном крае. Кожа обложки потеплела в ладонях, страницы приятно шуршали, когда я перелистывал их. Записи были сделаны разным почерком, видно, писались в разные годы, под разное настроение. Где-то строго, где-то с иронией. Но все — с опытом.

Я принялся читать заметки о нечисти, что водится в этих местах. О тех, кого видят краем глаза. Кто выходит из леса только в сумерках, и тех, кто, наоборот, никогда его не покидает. Были упомянуты старые поконные правила, предостережения, наблюдения. И среди строчек — тихая мудрость: не бояться, а понимать.

Но почитать долго не удалось.

Усталость, словно терпеливый сторож, дождалась, пока я расслаблюсь, и мягко подтолкнула в спину. Веки тяжело опустились сами собой. Строки поплыли, мысли растаяли, и дневник выскользнул из рук, аккуратно упав рядом на одеяло.

Я провалился в сон без сновидений. Тихий, глубокий, будто сам дом, наконец, позволил мне отдохнуть, приняв за своего.

Глава 18

Инвентаризация

Меня разбудили падающие на кровать солнечные лучи. Я с неохотой открыл глаза и какое-то время просто лежал, слушая, как ветер колышет ветви за приоткрытым окном. Со двора доносились редкие, но уверенные голоса птиц. К слову, я не помнил, что распахивал раму.

Я зевнул, потянулся и сел на кровати. Зябко поежился: в комнате было прохладно. Потер ладонями лицо, быстро встал, наскоро оделся и направился в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Холодная вода быстро согнала остатки сна. А пара капель, которые попали за ворот рубахи, придали мне бодрости. Я наскоро вытер лицо и направился к выходу из комнаты.

Открыв дверь в коридор, я на пару секунд замер. Воздух в нем был наполнен ароматом прогретого дерева, старого воска и чего-то свежего — будто в доме развесили пучки крапивы и мяты. Сквозняк неторопливо прошелся по ногам. А где-то внизу, в гостиной, приглушённо постукивала посуда. Скорее всего, Морозов уже был на ногах.

Я поправил ворот рубашки и зашагал к лестнице. И пока я спускался по поскрипывающим ступеням в голове медленно выстраивался план на день. Впрочем, для начала нужно выпить чаю. И желательно избежать компании Мурзика.

Воевода и правда уже был на ногах. Он сидел у камина в белой рубахе, поверх которой был надет потертый жилет. В руке воевода держал чашку с чаем. Лучи света пробивались через окно, высвечивая седину в его волосах.