Арбитр Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович

Сталь — это хорошо, а вот что-то про государя-батюшку последнее время не слышно. Раньше он, как неутомимый челнок, полжизни проводил в различных поездках, а его верный клеврет Аракчеев ночами не спал, пытаясь доказать Императору и самому себе, что у него всё под контролем.

Очень похоже на то, что выдохлась его небольшая команда, пытаясь в несколько лиц управлять огромной страной. Нет, видимость они пытаются создавать, а вот реальных дел за ними мало.

Нет, видимость они пытаются создавать — указы пишутся, резолюции накладываются, а вот реальных дел за ними мало. Будто пружина, что всё это время была сжата до предела, вдруг ослабла. Империя по инерции продолжает движение, но руль отпущен.

Зато Великий князь Николай последнее время на коне. У него на счету не только погашенное Польское восстание, но и целая программа военных разработок и реформ. А организованный им Союз… Там уже больше трёхсот активных участников, и все делом заняты.

И самое главное — Николай на виду. Он постоянно в войсках, на смотрах, на заводах. Его имя не сходит со страниц газет. Он молод, энергичен и выглядит единственным, кто знает, куда надо двигаться дальше. Народ, уставший от неопределённости, начинает видеть в нём твёрдую руку. А элита, вечно ищущая сильного покровителя, уже вовсю делает ставки и перетекает в его лагерь.

Сижу я тут, смотрю на эту смену декораций и понимаю: мои мелкие «коррекции» курса Александра, возможно, сработали куда лучше, чем я планировал. Я хотел лишь слегка отвалить его от англичан и остановить безумие с поселениями. А вместо этого, кажется, случайно убрал единственного человека, который хоть как-то сдерживал амбиции своего младшего брата.

Я невольно расчистил дорогу Николаю. И его Союз, этот прообраз будущего Генштаба, куда более эффективен и опасен, чем всё, что было при Александре. Он не пытается переубедить или угодить — он просто строит свою вертикаль, кирпичик за кирпичиком.

И самый главный вопрос, который теперь не даёт мне спать: чью именно «пользу» я, в конечном счёте, принёс? Той ли России, о которой мечтал? Или же, сам того не желая, стал прогрессором совсем для другого будущего — будущего «жандарма Европы» и железной дисциплины?

Похоже, бабочка Брэдбери не просто умерла. Она, чёрт возьми, успела дать потомство. И это потомство начинает менять ландшафт куда радикальнее, чем я мог предположить. Пора срочно пересчитывать риски. И, возможно, готовиться к новой игре — с новым монархом.

Приглашение на вечернее чаепитие к Императрице — матери я получил загодя, за два дня. Вовремя я успел вернуться с Урала. Очень интересно, о чём со мной решила поговорить Мария Фёдоровна. Наверняка же она станет меня о чём-то спрашивать, а из вопросов порой можно узнать больше, чем из ответов. По крайней мере станет понятно, куда ветер дует.

Два дня я провёл в лёгком напряжении, строя догадки. Мария Фёдоровна славилась своим острым умом, политической хваткой и огромным влиянием, которое она сохраняла даже после смерти Императора Павла. Её салон был центром, где переплетались нити придворных интриг. Если она вызывает меня лично — дело не в пустом любопытстве.

Ровно в назначенный час меня проводили в уютную, но отнюдь не роскошную гостиную императрицы. Воздух был наполнен ароматом свежезаваренного чая и старого паркета. Мария Фёдоровна, облачённая в тёмное платье без лишних украшений, встретила меня с холодноватой, безупречной вежливостью.

— Благодарю, что нашли время, — начала она после обмена первыми любезностями. — Мой сын, государь император, в последнее время часто упоминает ваше имя в разговорах о пользе технических новшеств.

Она сделала небольшую паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я лишь почтительно склонил голову.

— Меня, как мать, беспокоит его здоровье, — продолжила она, наливая чай. — Он стал много времени проводить в уединении, в молитвах. Отказывается от поездок, которые всегда его оживляли. Вы, я знаю, имеете самое непосредственное отношение к летательному аппарату, что изготовили государю? Не находите ли вы, что стремительный прогресс может утомлять душу, а не только облегчать тело? Откуда вдруг в нём изменения?

Вопрос был задан с лёгкой, почти материнской улыбкой, но глаза её оставались твёрдыми и проницательными. Вот оно. Меня не спрашивают о технологиях. Меня спрашивают о влиянии этих технологий на императора. Ищут причину его отстранённости.

— Ваше Императорское Величество, — осторожно начал я, — Прогресс — лишь инструмент. Как перо или карета. Он может сберечь время и силы для дел важных, но не может направить мысли. Государь, как мне видится, лишь обрёл возможность больше времени уделять тому, что считает главным для своей души в сей момент.

— Главным… — задумчиво повторила она, отодвинув блюдце. — Или же он разуверился в делах мирских? — Она посмотрела на меня прямо. — Вы много общаетесь с разными людьми, в том числе и с моим сыном Николаем. Его деятельность, его Союз… Как вы считаете, это и есть то самое полезное применение сил, которое ищет государь?

Лёд тронулся. Ветром, который мне нужно было уловить, оказался ветер перемен, дующий в сторону Николая. Императрица-мать, всегда бывшая оплотом традиций и законности, зондировала почву. Её беспокоила не только апатия Александра, но и растущая активность Николая и его окружения. Она пыталась понять, является ли это естественным течением событий или чьим-то умелым направлением. И подозревала, что я могу быть если не рулевым, то хотя бы фонарём, освещающим путь.

— Великий князь Николай Павлович полон энергии и желания служить Отечеству, — сказал я, тщательно подбирая слова. — Его труды на ниве военного дела очевидны и приносят ощутимую пользу. Что же до Союза… это собрание единомышленников, радеющих за мощь империи. Его собираемой когорты союзников. Их деятельность пока сосредоточена на вопросах сугубо практических, военных. Они строят, а не разрушают. И это важно!

Я сделал акцент на последнем, давая понять, что не вижу в этом прямой угрозы. Мария Фёдоровна медленно кивнула, но в её взгляде не читалась полная уверенность.

— Строить можно по-разному, — заметила она. — Одни строят, опираясь на фундамент, заложенный предками. Другие же начинают с расчистки места, не ценя то, что было возведено до них. Меня радует рвение Николая, но порой его методы… излишне прямолинейны. Боюсь, ему не хватает мудрости, которая приходит лишь с годами и опытом правления.

Она снова посмотрела на меня, и в её взгляде теперь читался уже не допрос, а скорее… предупреждение.

И я её прекрасно понимаю. Как мать она беспокоится, что Николай ещё довольно юн, порывист и может не справится с тем бременем власти, которая на него свалится.

— Опыт — вещь незаменимая, — согласился я. — И его, конечно, не заменить самыми благими порывами. Нужна основательность и выверенная стратегия.

— Именно так, — заключила она, услышав от меня, что хотела, и беседа плавно перетекла на нейтральные темы: садоводство, погоду и виды Петербурга.

Уезжая, я не знал больше, чем до разговора, но понимал гораздо лучше. Мария Фёдоровна не просто беспокоилась. Она ощущала смещение центра тяжести. Она видела, как тень Николая становится всё длиннее, затмевая собой фигуру удалившегося от дел императора. И её вопрос был вопросом человека, пытающегося понять, является ли это естественным ходом вещей или же игрой со стороны таких, как я.

Теперь я знал наверняка: двор уже живёт в преддверии новой эры. И моя роль в этой предстоящей смене декораций волновала её куда больше, чем мои летательные аппараты и копировальные машины и образцовое хозяйствование в моём Велье.

Глава 16

Наступило Рождество Христово.

Я встретил его не в столичном блеске Санкт-Петербурга, а в Велье. В местной церкви. Среди своих крестьян, дворни, егерей и работников.