Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван

Проводил взглядом своего ординарца, вздохнул с тоской.

Эх, кончилась моя вольница. Стоило себя царём объявить, как сразу целой толпой охранников оброс. Ходят теперь всё время за мной как привязанные, в спину сопят. И ноют хуже гнилого зуба, дружно умоляя своей царственной тушкой понапрасну не рисковать. Вон и в город вместе с Подопригорой не пустили, и сейчас готовы костьми на пути к стрелецкой слободе лечь. Опять же Порохня с полутора сотнями воинов охранять захваченный детинец остался. Детинец, как же! Меня он здесь охраняет! А ещё две сотни копейщиков из отряда Кривоноса и стрелецкая сотня Тимофея Кердыбы уже должны сюда же подойти.

И что больше всего бесит, правы мои ближники! На мне всё завязано. Любая шальная пуля или стрела, и всё. Вошедшая в город царская армия в обычную ватажку превратится! Тут уже им никакие заложники не помогут. Сомнут.

— Сейчас чего-нибудь поснедать принесут, государь, — заявил, вернувшись, Семён. — Вся челядь попряталась, — пояснил он мне. — С трудом ключника сыскал.

— Отец Иаков ещё не приехал?

— Нет. Во все глаза его возок высматриваем. Но вскоре должен подъехать. Подопригора, когда в монастырь заезжал, всё архимандриту обсказал. А вот копейщики со стрелками подошли. И ещё Мизинец со своими пушкарями тоже здесь. Пушки на башнях осматривает.

— То дело. В городе, что слышно?

— Тихо пока.

— Я с десяток воинов во все концы города разослал, государь, — забарабанил по столу Порохня. — Кричат, что в город законный царь вернулся, а Васька Шуйский лжец и вор. И не стоит за него свою кровь проливать.

Посидели, напряжённо вслушиваясь в воцарившуюся над столом тишину. Бывшие служивые людишки, похоже, только теперь осознавшие, что сидят за одним столом с самим царём, примолкли, не зная, как себя вести. Я же, не получая вестей, всё больше начинал нервничать, смакуя заманчивую мысль; плюнуть на нытьё Порохни и Семёна и всё же рвануть в город. Нет ничего хуже, чем вот так ждать, гадая справились ли Подопригора с Глебом со своей задачей, сумели ли разоружить остатки костромского гарнизона, обошлось ли у них без кровавых стычек? И где отец Иаков запропал? Что тут ехать-то от монастыря до детинца? Напрямую через реку даже пешим ходом за полчаса дойти можно.

В скрипнувшую дверь заглянул седовласый старик в добротном, длиннополом кафтане, замялся, не решаясь войти в помещение, нашёл глазами Семёна.

— Что встал? Пусть на стол подают, раз готово. Не видишь, государь ждёт.

Старик закивал, затряс жиденькой бородкой, сунулся было обратно, но дверь закрыть не успел, пропустив тяжело дышащего воина.

— Что?

Я даже странное облегчение почувствовал, поднимаясь навстречу ратнику. Уж лучше плохие новости, чем эта нескончаемая мука неопределённости. Теперь я хоть размеры постигшей нас катастрофы оценить смогу, действовать начну, что-то делать.

— Меня Подопригора послал, государь.

— Да понятно, что не по своей воле прискакал, — съязвил я, чувствуя как поднимается внутри меня раздражение. — Дело говори!

— Дык не смогли мы в стрелецкую слободу пробиться. На въезде дозор стоял. Увидели нас, рогатками дорогу перекрыли и давай в било бить.

— И сколько в том дозоре людишек было? — мрачно поинтересовался Порохня.

— С десяток стрельцов.

— И вы их не перебили?

— Дык Яким Остапович не велел! Только с десятником ихним здорово полаялся.

Я лишь хмыкнул, мысленно соглашаясь с решением Подопригоры. Перебить стрелецкий дозор ему труда не составило бы; каждый в полусотне, что с ним была, луком владеет. Даже если у стрельцов пищали заранее заряжены, на то, чтобы порох в затравку засыпать и фитили зажечь, время нужно. Их к тому моменту стрелами в ёжиков превратить успели бы.

Вот только ни к чему хорошему этакая победа не привела. Врасплох слободских уже было не застать. И пусть, на тот момент, большинства служивых в самой слободе и не было, навстречу врагам (а после убийства их братьев и отцов, в эту категорию сразу всё моё войско переходило) все от мала до велика бы поднялись. И что в этом случае прикажите делать?

— Это что же выходит, до сих пор перед этими рогатками стоите? — продолжил допрос мой воевода.

— Так народишку воинского к стрельцам привалило. А к нам копейщики со стрелковыми сотнями подошли. Вот и стоим теперь супротив друг друга. Мы им о тебе, государь кричим, а они смеются да ругаются.

— А смеются-то чего? — удивился Порохня.

Воин замялся. опасливо косясь в мою сторону.

— Говори, — не на шутку заинтересовался и я.

— Прости, государь. Бают, что слишком часто покойники воскресать стали.

— И ведь не поспоришь. И впрямь, часто. А дальше ещё хуже будет, — я нарочито вздохнул: — Ладно. Что Подопригора велел передать?

— Сотник просит тебя, царь-батюшка, отца Иакова побыстрее туда прислать. Выстрелит кто сдуру, потом не остановишь.

— Так нет покуда, отца Иакова, — возразил я, мысленно кляня медлительность архимандрита. — Не приехал ещё. Ладно, сами справимся! — выскочил я из-за стола. — На коней!

На самом деле, большой надежды на то, что удастся мирно договориться со стрельцами без настоятеля Ипатьевского монастыря, я не имел. Это Борис Годунов не раз в Кострому приезжал, а Фёдору здесь бывать не приходилось. Поэтому, и не узнает никто. А значит, не поверит. Тем более, что грамотку от бывшего патриарха я отцу-настоятелю на хранение оставил.

Но и просто сидеть в княжеском тереме, тупо ожидая чем там дальше дело обернётся, было просто невыносимо. Уж лучше я своими глазами на сложившуюся обстановку погляжу. А там, может, и придумаю что-нибудь.

— Семён, — оглянулся я на своего ординарца, — Этого, как его… Ефимку-дьяка из поруба выпусти. С нами поскачет, — я вывалился в сени и зло процедил: — Хоть какой-то видок будет.

На княжеском подворье народу прибавилось. Прямо напротив входа в княжеские хоромы расположились стрельцы, сгрудившись возле нескольких небольших костров. Ближе к выходу из усадьбы, недобро поглядывая на подошедших к забору вооружённых холопов, стояли копейщики. В ту же сторону косились и всадники, уже успев вслед за Порохнёй вскочить на коней.

— Это что там за людишки толпятся? — озадачился и мой воевода. — Разоружить бы их, государь.

— Холопы-то боярские, — отмахнулся я, заметив среди воинов Ивана Лупаря. — Не до них нам сейчас. Кердыба, — подозвал я сотника стрелков. — Пока я не вернусь, за начального человека в детинце будешь. Оставь здесь десяток воинов, а остальных на стены уведи. Главное, чтобы на территорию кремля никто не ворвался. Нечего пустые хоромы охранять. Холопы боярские вряд ли нападут. Здесь не лес, по-тихому сразбойничать не получится. Да и про то, что я царь, наверняка, уже прослышали. Вдруг их господа ко мне под руку пойти надумают? Они тогда такого самовольства им точно не простят. Но ты всё же опаску имей.

— Понял, государь.

— Привёл, государь.

— Ну, тогда с Богом, — кивнул я Тимофею и, вскочив на коня, оглянулся на голос. — Повезло тебе, Ефимка, — буркнул я в спину согнувшемуся на коленях дьяку. — Служба твоя мне нужна. Сделаешь всё как нужно, помилую.

— Всё что прикажешь, царь-батюшка! Со всем радением исполню!

— Ладно, посмотрим. Порохня, посадите дьяка на коня. И пошли воинов навстречу архимандриту. Пусть тоже к стрелецкой слободе едет.

На въезде в слободу было шумно. Мы ещё и половины пути не проскакали, как всё сильнее начал нарастать гул тысячеголосой толпы. Грозный, леденящий душу, жаждущий крови.

— А ну, стойте! Не то всех побьём!

Я придержал коня, решив не испытывать судьбу. Зачем ломиться на выставленные поперёк дороги испанские козлы? Чтобы нарваться на залп трёх десятков пищалей? Мне ещё для полного счастья от дружественного огня погибнуть не хватало!

— Вы что, ошалели там⁈ — выехал вперёд Семён. — С нами царь.

— Никак, и вправду, царь! Прости, надёжа, не разглядели, — поклонился мне Степан Пудовка, в то время как воины шустро раздвинули козлы в сторону. — А нас здесь Глеб Михайлович дозором поставил. Опаску он имеет, что супостаты в спину ударить могут.