В огне (СИ) - Старый Денис

Но дело было сделано, дымовые бомбы начинали застилать пространство белым туманом. Уже скоро были скинуты тела немцев, но французы палили, даже не видя своих противников.

Ошибкой ли было то, что Галымов и ещё четверо его ближних воинов стали разыскивать в кромешном тумане раненых бойцов? Отдав приказ остальному отряду на отступление, Пётр подвергал себя опасности. Но предыдущий опыт подлой войны с французами говорил о том, что лягушатники не осмелятся идти в штыковую атаку в туман.

Осмелились, уж больно матерых солдат-ветеранов в этой засаде использовали французы. Оккупанты думали, что в районе действует один русский отряд и предписывали ему все диверсии, хотя это результат трех особых рот. Так что злые были французы необычайно.

Шестерых успел убить Пётр, пока его прикладом не оглушил один французский офицер. Когда подъесаул очнулся, его и ещё четверых его ближних пытали, избивали, пытались унизить, но все держались стойко, наотрез отказываясь становиться на колени. Уже бойцы покончили собой. У каждого были свои способы, как это сделать. Но ждали команды от командира, а Петр все не давал приказа ни словом ни жестом.

И вот Петра Емельяновича Галымова привели к самому маршалу. Сомнений не было — нужно постараться убить Маршала Даву. И как это сделать, Пётр знал. Недаром его учили подлой войне. В исподнем, возле тесёмок у Петра всегда находился маленький ножик, всего четыре сантиметра лезвия, и без рукоятки чтобы можно было сажать лезвие между пальцев и нанести последний удар.

— Мсье, уже завтра нашим корпусом будет нанесён удар по Витебску. С одной стороны, будет Дикий корпус, с другой стороны подойдут войска из крепости Опочки, — сначала громко, потом всё тише и тише говорил Пётр Емельянович Галымов.

Этому приёму его также научили в воинской школе в Надеждово. Когда начинаешь говорить громко, потом уменьшаешь тон, собеседник невольно будет тянуться ближе, чтобы расслышать следующие слова. Так и произошло, и маршал Даву уже находился чуть дальше, чем на вытянутую руку подъесаула.

Будто бы картинкой из будущего казак увидел счастливую младшую сестрёнку Агафью, которая выходила замуж в пышном белом платье, а рядом с ней стояла сестричка постарше, с которой находился здоровый и любознательный мальчуган, так и норовивший из-под материнской руки куда-нибудь сбежать. Тут же были и младшие братья, но уже рослые, сильные мужчины в форме императорских офицеров: майора и подполковника.

«Значит все делаю правильно!» — успел подумать подъесаул.

Галымов собрал всю волю в кулак, отрезал из сознания все болезненные ощущения. Он стоял на одном колене перед маршалом, но вторая нога имела опору. Петр словно взлетел, в одно мгновение достигая маршала.

Ушибленная правая рука со сжатым между пальцами острым лезвием направилась к горлу одного из любимых военачальников французского императора. Росчерк… Не успел Петр завершить удар, как уже кровь на его разбитом лице смешивалась с пульсирующей в разные стороны кровью французского маршала. Разрез горла был такой, что Галымов перерезал маршалу даже гортань. Спасти Луи Николу Даву было невозможно.

Два штыка воткнулись в спину русскому воину.

— За царя и Отечество до конца! — булькая кровью, умирая, всё же смог сказать Пётр Емельянович Галымов.

Он не знал того, что у командующего Дикой дивизией, канцлера Российской империи Сперанского, уже были готовы документы на присвоение звания ротмистра казаку Галымову, а вместе с тем и дарование личного дворянства.

Впрочем, после такого подвига Петра Емельяновича Галымова будут поминать, как потомственного дворянина. Дворянами же станут и все его родные. Благодарностью от императора будет дарование роду Галымовых немалого поместья. Более того, населят эту деревню лучшими и справными арендаторами и отменят любые подати на пять лет. И на въезде в это поместье будет стоять большой камень с высеченными на нём словами «Слава Великому герою Петру Емельяновичу Галымову»

Глава 17

Глава 17

Белоруссия. Западнее города Горки

18 сентября 1800 года.

— Готовьте ракеты! Двум дивизионам тачанок выдвинуться вперед! — командовал я.

Начинался бой, жесткий и беспощадный, но в котором у нас была цель даже не победить, а выстоять, отступить без значительных потерь. Противник бросил на нас силы, которых можно было испугаться. И никто и не сказал бы, что Сперанский трус. Говорили бы, что Сперанский не дурак биться с более чем втрое превосходящими силами. Но ошибались бы те, кто мог дать прогнозы моим действиям, так как отступать я собираюсь, но не побитой собакой и перед этим перейти в атаку.

Максимально хорошо оборудовать позиции нам не дали французы. Они весьма споро подошли к нам. Хотя разведка сообщала, что резервный усиленный корпус маршала Ланна прибудет по город Горки не раньше, чем через день. Ну а целые сутки, да умеючи… За это время можно сногое накопать и подготовить. Но враг появился раньше.

— Воздушный шар передает атаку сразу двух вражеских конных бригад по левому флангу! — сообщил офицер, ответственный за сбор сведений с места сражения.

— Бригады полковников Фоконне и Трейяра, — определил я командующих бригадами. — Больше тут некому оказаться. Калмыкам готовиться! Им в поддержку конных стрелков два дивизиона.

Как бы не хотелось избежать столкновения лоб в лоб, именно к этому нас противник не вынудил, или, скорее, обстоятельства. Тот участок нашей обороны, на который нацелился противник в составе конных соединений почти в три тысячи легкой конницы, был мало пригоден для работы снайперов и стрелков. Это если только враг прорвется уже почти что к нам в тыл, то получит перекрестный огонь. Но проблема в том, что быстро насытить холмистое место с пролесками стрелками, не получится. Вот и придется минут двадцать биться в поле на встречных.

Неприятель знал, смог рассмотреть, что именно наш левый фланг выглядел, по сравнению с центром и правым флангом, незащищенным. Вот вражеская кавалерия и набирала скорость для удара в уязвимую точно. И оставалось два километра до наших позиций. Либо французы сильно рисковали, загоняя коней, либо кони были собраны в две конных вражеских бригадах самые лучшие. За два километра пускать коней в галом? А какие силы у животных останутся на сам бой. Но не отправлять же вестового к врагу, чтобы поинтересоваться теми мыслями, которыми руководствовались французы при начале атаки.

— Ракетам пуск! — выкрикнул я.

Через минуту в небе показались росчерки летящих снарядов. На этот раз мы не тратили много таких боеприпасов, закономерно оставляя на главное сражение этой войны. Уверен, что в течении месяца начнется «Битва за Смоленск».

— Кавалерии левофланговой вперед! — прокричал я, увлекаясь боем.

Словил себя на мысли, не самой правильной, что будто бы в игре. Управляю солдатиками, которые для меня дороги настолько, насколько можно дорожить недешевыми оловянными поделками. Но я взял себя в руки и продолжил командовать, понимая, что не оловянные солдатики сейчас будут умирать, а живые, преданные Отечеству, или мне, да пусть даже и за деньги, но люди.

Еще до первых взрывов ракет пришла в движение калмыкско-персидско-русская кавалерия. Вот и посмотрим, насколько якобы отсталые в военном плане калмыки, окажутся хуже французской кавалерии. Именно воины этого степного народа, сейчас по большей степени живущего по соседству с донскими казаками, составляю костяк левофланговой кавалерии.

— Бах-ба-Бах! — разрывались ракеты почти что по центру конных коробочек противника.

Подкашивались конские копыта, сбрасывая своих всадников, иные кони занервничали и отказывались слушаться наездника. Подпирающие сзади своих соплеменников вражеские кавалеристы порой не успевали отвести своих животных в сторону. Локально, но образовались столпотворения.

Это не решало задачи по разгрому противника, но замедляло французскую атаку и частью сравнивало численность противостоящих сил. Я посылал в общей сложности две с половиной тысячи конных, придерживая полторы тысячи кавалерии в резерве. Уже две французские бригады были многолюднее, чем наши силы.