В огне (СИ) - Старый Денис

Бута подумал о том, что сейчас мог бы сделать три-четыре выстрела из лука еще до столкновения с французами. Но пику нельзя отпускать, она залог таранного удара.

— Вперед! — раздался крик, и русская кавалерия устремилась вперед, как единое целое.

Лошади рванулись в галопе, копыта стучали по земле, создавая оглушительный звук. В этот миг все мысли о страхе и сомнении исчезли; осталась лишь цель — победа. Бута поймал себя на мысли, что больше сил и переживаний было в моменты ожидании боя. Теперь все эмоции, будто бы выветривает из головы встречный ветер.

— Пики товсь! — раздалась команда и все вокруг, как и Бута, приподняли пики, встали в стремена, изготавливаясь к столкновению.

Уже кто-то неподалеку от молодого воина был выбит из седла вражеской пулей, но большинство продолжали движение.

— Ура! — закричали все вокруг, но Бута не успел удивиться, что боевой клич Степи теперь используют и люди Леса и люди Гор.

И тут пика молодого воина, черканув по горлу первого врага, ударила в голову второго. Вряд ли кто так филигранно работал пикой, как Бута, который не только тренировался, но и имел талант.

Ржанье коней, крики и стоны людей, звуки ломающихся пик, выстрелы, грохот падение раненных животных… все смешалось в единую какофонию смерти.

Бута словно отключил лишние чувства, эмоции. Воин ощущал, как адреналин наполняет его тело, придавая сил. Каждый удар пики, каждое движение было отточено до автоматизма, и он действовал, как будто находился в трансе. Вокруг него разгорелась настоящая мясорубка, но он не мог позволить себе отвлечься на ужас, что царил вокруг. Вместо этого он сосредоточился на своих действиях. И все получалось и у него и русских калмыков. Здесь и сейчас французские гусары с саблями ничего не могли противопоставить тем воинам, которых недооценили и русское командование и французское.

Бута двигался вперед, уже сломалась его пика, он подхватил похожую у сраженного соплеменника. И разил… разил… потеряв счет убитым и раненым врагам. Общая динамика русского удара уже иссякла, теперь все решало лучшее вооружение и личная выучка кавалеристов. Все еще звучали выстрелы и Бута понимал, что стреляют скорее всего его союзники. Русские имели револьверы на вооружении, некоторые, так и по два. Потому двенадцать выстрелов могли сделать.

В какой-то момент сражение начало смещаться в сторону. Бута приподнялся в стременах, чтобы рассмотреть. Он был рослым парнем, а еще и обладал отличным зрением. Дед воина говорил, что в их роду были когда-то люди-соколы, потому в семье никогда не было слепых и вообще проблемы со зрением обходили стороной род Буты.

Он увидел, как самоотверженно сражаются где-то в двухстах метрах, как именно туда стекаются французские кавалеристы. Если только что свалка была вокруг молодого сильного и удачливого калмыка, то сейчас его словно и не замечали, все стремились прочь, в новую свалку. А вокруг почти и не осталось соплеменников, многие были убиты, забирая порой и две жизни врага. Иные направлялись следом за французами, или оставались на месте, ожидая приказа и клича командиров на сбор.

Откинув в сторону пику, Бута взял лук и натянул тетиву. Соколиным зрением он посмотрел на наконечник стрелы, направленный на одного из французов и на выдохе спустил тетиву. Стрела устремилась вперед и уже через пару секунд француз, в которого и целился Бута, свалился. Калмыцкий воин почувствовал, как он посчитал, зов предков, их силу. Он стал разить из лука врага и каждый выстрел находил свою жертву.

— Чего встал? Вперед! — прокричал скачущий мимо казак.

Бута немного знал русский язык, понял, что потребовал казак. Но он пошел вперед не потому, что прозвучал приказ, он сам этого хотел, его вели предки. К неувядаемой славе. И вот это столпотворение. В стороне стреляли конные стрелки, звучали выстрелы револьверов, но уже намного реже, чем раньше. А вот у Буты было три десятка стрел, уже чуть больше двадцати, и он понимал, сколько много врагов может сразить.

Воин в очередной раз натянул тетиву, словно сроднился с луком, на скаку умудрился затаить дыхание… Тетива отправила стрелу в полет, но при этом оборвалась. Оборвалась и надежда воина прославить себя. Как же так… Теперь у него нет пики, нет лука, а сабля — это не то оружие, которым Бута хорошо владел. Но он целился и должен был попасть в какого-то важного врага, офицера.

* * *

Белоруссия. Западнее города Горки

18 сентября 1800 года.

Конная сеча была страшная. Я наблюдал за ней в бинокль и сердце билось чаще обычного. Да, погибают мои воины, сотни погибают, но держатся и похоже, что вот-вот и чаша весов склонится в нашу пользу.

— Отправьте меня! — взмолился Кантаков. — Ваше высокопревосходительство, дайте только один конный дивизион, или тачанки.

Я долго не отвечал. Прекрасно понимал Мишу, его эмоции. Сложно, очень наблюдать за битвой, иметь резерв, но не помогать своим, умирающим на поле боя.

— Если ты не успокоишься, я прикажу Карпу увести тебя! — сказал я, а Карп Милентьевич подобрался, готовый выполнить любой мой приказ.

Нужно выждать следующего удара со стороны противника. И только когда я пойму, что будет делать враг, я получу возможность использовать свои резервы. Много, очень много французов передо мной. Тройное превосходство может быть только нивелировано выходом французов на наши оборонительные рубежи. В обороне мы несокрушимы уже потому, что можем создать феноменальную плотность огня.

— Что происходит? — спросил я у офицера, отвечающего за связь.

Он задал вопрос флажками на воздушный шар, скоро пришел оттуда ответ.

— Маршал Ланн повел еще одну бригаду кавалерии, сейчас союзные войска, кавалерия, маневрируют прямо на поле боя, чтобы не допустить прорыва французов. Что приказать? — спрашивал офицер, впервые за время боя проявляя излишние эмоции.

— Ждем! — решительно ответил я.

Время для того, чтобы два батальона стрелков разместились на своих позициях на холмах, уже заканчивалось. Можно было давать приказ на отступление, чтобы французская конница устремилась следом и попала под перекрестный огонь. Но я ждал следующего шага противника.

— Выходит вражеская пехота по правому флангу! — закричал офицер-связист.

— Всем приготовиться, ракеты зарядить, тачанкам выдвинуться по правому флангу и с центра! — отдавал я приказы.

Все, вот теперь мы будем использовать все те свои преимущества, что имеем. Французы все-таки вышли. А могли бы своими силами окружить нас, взять в кольцо и просто выкуривать. Нет, лобовых атак им подавай!

Скоро французы подошли к нашему правому флангу и началось… Там были замаскированные волчьи ямы на расстоянии в двести пятьдесят метров от наших позиций и они остановили продвижение врага. Да, ненадолго, но нам этого времени хватит.

— Командуйте бить со всего, что есть! — обрадованно выкрикнул я.

Полетела картечь от тачанок, стрелки, которые залегли в траве и за любым природным препятствием, открыли огонь и показывали просто феноменальную скорость стрельбы. Складывалось впечатление, что по врагу работают из пулеметов, такая была частота выстрелов.

И французы падали, кто замертво, кто с ранениями. И не было возможности им отступать. Некому отдавать приказы. Первыми выбивали вражеских офицеров, смея дезорганизацию в рядах неприятеля.

— Мясорубка… — сказал я, разглядывая то, что твориться на правом фланге. — Только мясо французское, а мы его перекручиваем.

И вот уже некоторые враги побежали, следом устремились другие.

— Дикие в погоню! — выкрикнул я, имея ввиду кавказские конные дивизионы.

Был у них приказ преследовать только до ста метров линии обороны противника. Но французы вышли сильно вперед и больше двух километров хватит, чтобы детям Кавказа порезвиться всласть.

— Отступление конным с левого фланга, — пришло время и для того, чтобы завлечь в засаду французов.

— Но французские конные отступают, — недоуменно сказал офицер связи, как только с воздушного шара передали информацию.