Бунт (СИ) - Старый Денис

Они преисполнены чувством подданичества. Как же! Царь! Царь тут!

И вот этот вот приход Петра Алексеевича к Спасским воротам сказал сразу нужное и очень много. Порой наглядность куда как больше поможет, чем самая грамотная и пылкая речь. Теперь бойцы знают, за кого конкретно они сражаются.

— Полковник? Ты же полковник? — обошел меня кругом царь, рассматривая. — Как есть стрелецкий десятник. А дядьки называют тебя полковником.

— Так стрельцы и выбрали меня, Ваше Величество…

— Вот! Изнову! — звонким голосом выкрикнул Пётр Алексеевич. — Григорий Григорьевич, а ты слышал сие? Яко он меня! Величеством вашим! Не твоим, а «вашим»!

Пётр Алексеевич явно забавлялся ситуацией. А я подумал, что если бы он видел то сражение, которое только что разворачивалось и уже утихло под стенами Кремля, то не был бы столь разгорячённым и не выглядел бы счастливым.

— Пётр Алексеевич, буде ли у тебя, государь, желание слышать, о чём мы говорить станем? — спросил Матвеев у малолетнего царя.

Конечно же, Петру было очень интересно, о чём же будут говорить и что делать. Для него, было по всему видно, всё происходящее — игра, в которой Петр Алексеевич чувствует себя в полной безопасности, а то, что происходит за стенами Кремля — так это так… баловство.

Может, и не совсем правильная позиция. Это введение государя в заблуждение. Но вполне понятно стремление представлять все игрой, даже человеческие смерти, если парнишке десять годков отроду. И то не полных, а лишь скоро исполнится.

Но позиция Матвеева удивила. Он словно бы очень хотел присутствия Петра. Причем совещание-то нынче можно провести и без царя. Тогда зачем Матвееву Петр рядом? Пытается государя увлечь? Или что-то другое? Матвеев темнит.

— Мы дозволили тебе, полковник, сделать то, что сделано! — кивнув между собой, получив согласие Матвеева и Языкова, говорил между тем Григорий Григорьевич Ромодановский.

Мы располагались всё в той же небольшой палате, где и ранее находился, как я всё ещё это называю, антикризисный штаб. Я с удивлением заметил, что здесь поставлены были ещё столы, на которых разложены карты Москвы. Мало того, тут же на столах были различные бумаги, на которых были цифры и названия полков. Так что не только я действую, но и собирается всевозможная информация по бунтовщикам. Оно и правильно. Все вешать на себя никак нельзя. Пусть и остальные поработают.

— Что дале делать станем? Еще баталию под стенами Кремля? Али на вылазку пойдем? — ёрзая на стуле, спрашивал государь.

— Государь, послушай нас, да и рассудишь, — улыбнувшись, сказал Матвеев.

Нехотя, явно пересиливая собственные желания, Петр Алексеевич вновь сел на предложенное ему кресло. Может, попросить государя пересесть? При охранении Первого лица, сидеть прямо возле двери позволять нельзя.

— Ведаете ли вы, что в Стремянном полке? — между тем спросил я, желая перейти к делу.

Опять, что ли, нарушил какие-то сословные условности? Все переглянулись, и я поймал на себе недовольные взгляды. Вот потому-то Фёдор Алексеевич отменил местничество да книги сжёг с родословными. Действовать нужно быстро, а не манерничать, очереди соблюдая!

— А сдюжишь, полковник, прорваться до Стременных? Они в бунт не ушли. Но и не пришли на выручку. А с ними куда как проворнее оборону держать! — с хитрецой в глазах спрашивал Ромодановский.

— Выдюжу, коли для общего дела потребно! — решительно отвечал я. — В ночь и пойду к ним.

Бояре переглянулись между собой, состроили недоверчивые мины на своих бородатых, умудрённых морщинами многих раздумий лицах.

А вот реакция Петра меня аж позабавила.

— Смел и дерзок! — вскочил со своего стула непоседливый царь. — Ты выборный полковник? Сие не по наряду. Нарекаю тебя полковником!

— Государь, нарекать полковником не по чину, — спокойно, рассудительным голосом сказал Матвеев.

А что это? Я слушал, но заметил — боярин-то посматривает на дверь, словно ожидает кого.

— Слово на том моё! Разве же не встал он на защиту мою и вашу? — сказал, взвизгивая от упорства, худосочный высокий мальчишка.

Но тут мальчик выпучил глаза и так посмотрел на Матвеева… кто бы другой, так и вовсе съёжился бы под напором такого взгляда. Артамон Сергеевич же удовлетворённо кивнул и улыбнулся. Было видно, что подобная реакция государя ему нравится.

А ещё Матвеев стремился угодить государю, полагая себя на месте главного регента при царе. Так что такая мелочь, как желание Петра Алексеевича назначить меня полковником, — сущая безделица по сравнению с тем, какую власть может приобрести Артамон Сергеевич Матвеев, если станет для царя другом и исполнителем царских прихотей.

И раз — снова на дверь косится Матвеев. Ой, нехорошо.

— Государь, пересядь, Богом прошу, от двери! — все же решился я произнести эти слова.

Чуйке нужно доверять. Лучше перестраховаться.

— Да как ты царю говоришь? — вдруг неожиданно взъярился Петр Алексеевич, сверкнув очами. — С чего возомнилось тебе, десятник?

Кажется, и придушить меня готов. А правильно ли я решил, что нужен нам Петр? Возможно, не так уж и неправы были те, кто называл Петра не Великим, а Антихристом. Может быть, и правда, что при нем треть населения страны сгинуло? Что туркам проиграл, а у шведов с великим напряжением выиграл войну. Сына убил, на ямской подстилке женился…

Того ли я человека собираюсь охранять?

Время истекало. Дверь с грохотом распахнулась, в комнату влетели двое мужиков. Оба с пистолетами, с шальными, словно под наркотиками, глазами.

— Сдохни, нарышкинское племя! — выкрикнул один из мужиков и направил ствол в голову Петру Алексеевичу.

Бояре здесь безоружные, у меня на входе забрали оружие. Выбор… Здесь и сейчас…

Выбор!!!

Глава 17

Москва. Кремль

12 мая 1682 года. Ночь

Выбор… На самом деле его не так уж и легко сделать. И я уверен — не пропаду при любом правителе. Ну, может быть, не прямо у трона быть мне и не в Кремле. Но Россия большая, и активные люди нужны много где. Аляска ещё русская не открыта… Ну или Семён Дежнёв не понял, куда он приплыл. В Сибири много дел. Китайцы активничают. Так что имеется, где применять свои умения и навыки.

Для меня, человека воцерковленного в прошлой жизни, пусть в сравнении и с нынешними моими современниками не так уж и верующего, были неприятны нападки на церковь. Всегда осуждал все те слова, тот негатив, который так и норовил произнести каждый безбожник.

И ведь именно Пётр нанёс по церкви такой удар… Впрочем, может, и не зря…

— Умри же! — кричит ещё один сумасшедший.

А зыркает как! Нет, все же эти люди — под какими-то психотропами, может, воскурениями или травками. Все признаки наркотического опьянения налицо.

Вот один, истошно крича, с выпученными глазами, красными от лопнувших капилляров, начинает выжимать спусковой крючок… А курок-то на пистолете не взведён. А в этой конструкции вручную его взводят.

Хватаю фарфоровый кувшин и кидаю в голову одного бандита. Фарфоровый!!! Да вся моя амуниция с оружием — ценой, как одна ручка такого кувшина. Расписной да с завитушками, аж жалко. Ну и хрен с ним! Главное, что один из нападающих «выключен». Он пошатнулся и выпустил из рук пистолет.

Тут же ногой я подбиваю ножку у стула, на котором сидит Пётр. Царь заваливается на спину.

— Бах! — звучит выстрел.

А вот и мимо… Пётр Алексеевич всё ещё лежит на полу. Пуля-то верна была, да только царственного мальца на этой траектории уже нет. А вот стул государя освободился. Подхватываю стул и со всей мочи, бью им стрелявшего.

Тут же бью по коленной чашечке другого, которому прилетело в голову фарфоровым кувшином. Кулаком в челюсть… Раз! Один отключился. В это же время первый, кто опомнился кроме меня, Ромодановский, осколком от фарфоровой вазы убивает стрелявшего в царя убийцу, повредив сонную артерию убийцы. Ну, Григорий Григорьевич, удивил! Толстый, но оказался быстрым и на ум и на принятие решения и на действие.