Бунт (СИ) - Старый Денис

Лёгкий ветер чуть приоткрыл туманную завесу войны: из-за дымов я увидел, что не менее сотни мятежных стрельцов убиты или получили тяжёлые ранения. Те, кто был легко ранен, старались протиснуться назад, расталкивая целыми конечностями других колеблющихся, которые вынужденно шли вперёд, так как их поджимали сзади их же товарищи.

— Буде какие указы? — спросил Никанор.

— Третья линия, товьсь! Без приказа не стрелять! — выкрикнул я.

Уже было очевидно, что противник, который нам сейчас противостоит, максимально дезорганизован. Те стрельцы, что привычно п пытались выставить на сошки пищали, то и дело бывали сбиты другими бунтовщиками, которые либо стремились убежать прочь, либо тоже что-то сделать. Но без приказов, без порядка в рядах, могли прозвучать только одиночные выстрелы.

И в данном случае этой паузой я давал шанс бунтовщикам организоваться хотя бы на отход.

— Третья линия, пали! — выкрикнул я, когда не менее четырёх десятков бунтовщиков рванули в нашу сторону.

— Бах-бах-бах! — прозвучали выстрелы.

— Первая линия, готовься! — сразу после выстрелов последовал мой очередной приказ.

Стрельцов с бердышами смело свинцовыми пулями. Теперь уже не было среди моих бойцов тех, что стреляли бы поверх голов. Даже если ты сомневаешься, стрелять ли в толпу, всё равно выжмешь спусковой крючок, когда на тебя с бешеным взором и с отчаянным криком бегут бородатые мужики с огромными топорами. И их цели и намерения более чем понятны.

Первая линия же теперь ещё была не готова стрелять. Больше половины бойцов не успели перезарядить свои ружья. А ведь времени, по моим подсчётам, у них для этого было предостаточно — не менее сорока секунд.

Ну и как в армии прусского короля Фридриха Великого добивались от солдат четырёх выстрелов в минуту? А ведь оружие наше не столько устарело — нет, не в этом овтет.

Кремнёвое ружьё на вооружении стрельцов было, может, одно на десять человек. Нового образца, возможно, закупленного в Голландии или германских государствах. Новое оружие, как правило, находилось в пользовании молодого и неопытного стрельца. Потому что ветераны предпочитали пользоваться знакомым вооружением. Изменить эту тенденцию в одночасье не получится. Так что я даже не тратил силы. Хотя как раз-таки кремнёвые ружья сейчас уже были готовы стрелять.

— Первая и вторая линии прикрывают! Остальным — отход в Кремль! — выкрикнул я очередной приказ.

И линии зашевелились. О! Такая бы прыть — исполнять другие приказы… Правда, дисциплины всё равно не хватало. Мои бойцы рванули к открытым Спасским воротам. А ведь в моем подчинении лучшие бойцы России, Первый стрелецкий полк. Ну если только можно было поспорить со Стремянным полком, конными стрельцами.

Я подал заранее оговорённый сигнал Рихтеру. Стволы фитильных и кремнёвых ружей уже торчали из башни над Спасскими воротами, немцы приготовились стрелять с позиции на стене.

— Бах-бах-бах! — звучали выстрелы в нашу сторону.

— Вжиу! — просвистела пуля возле моей головы.

Горячий поток воздуха обжёг щёку. Я усмехнулся. Свою пулю никогда не увидишь, никогда не услышишь. А я и услышал, и, казалось, даже увидел в полёте немалого размера свинцовый шарик. Так что поживу еще. Долго ли?

Но ситуация становилась критической. Внутренне похвалив себя за вовремя отданный приказ, я наблюдал, как противник начинает организовываться. Вперёд вышли люди, в большинстве своём даже одетые не как стрельцы.

Казалось эти бунтовщики похожи и по внешнему виду, и даже по каким-то повадкам на тех разбойников, которые напали на меня, которые убили моего отца. Как два сапога пара. В общем, сапоги это были из одной партии и сделанные на одной фабрике.

— Первая линия, пали! — выкрикнул я, закрывая уши и открывая рот.

— Бах-бах-бах! — примерно две трети стрельцов выстрелили в сторону уже почти изготовившихся к стрельбе противников.

Уже не таким болезненным для моих ушей оказался этот залп. Но голова шумела. Видно, лёгкую контузию я получил.

— Первая линия, отход! Вторая линия, прикрывать! — выкрикнул я, оставаясь на месте и наблюдая за раскрывавшейся картиной последствий выстрелов.

— Бах-бах-бах! — около десяти фузей противника разрядились в нашу сторону.

Трое моих бойцов завалились на спину, один схватился за плечо. А ведь это ещё мы прикрывались телегами. Потерь могло бы быть значительно больше.

Я перехватил нарезной мушкет, до того не использовавшийся из-за сложности работы с этим оружием. Но еще сложнее было перезаряжать штуцер. И теперь я стал выцеливать того офицера, который смог навести порядок пусть и среди крайне ограниченного числа бунтовщиков.

Такие деятельные командиры должны уничтожаться первыми.

Я ещё раньше, когда мы только выходили к Кремлю, выискивал хоть один нарезной ствол. Для меня, как человека, научившегося стрелять одновременно с тем, как ещё хилые ручонки мальчишки могли держать первую винтовку, мелкокалиберную ТОЗ-8, была неприемлема стрельба «в ту степь». Только видеть цель и поражать ее.

И такой мушкет, пусть и фитильный, был найден лишь только у двух сотен «синекафтанников», что присоединились к нам. Громоздкое, однако, оружие. Но когда-то из похожего мушкета, правда, с колесцовым замком, я стрелять пробовал.

— Вот ты, гад! — сквозь зубы прошептал я, наблюдая за командиром, который кричал на своих подчинённых и выстраивал их в линию.

— Бах! — прозвучал выстрел.

Несколько искр от сгоревшего пороха обожгли мне висок. В плечо мушкет лягнул так, что промелькнула мысль — не сломать бы.

Дым от сгоревшего пороха устремился в сторону, и я увидел корчившегося от боли командира бунтовщиков. Есть. Куда прицеливался, туда и попал. Наверняка живот у него разворотило.

— Пали! — отдал я приказ.

И как только прозвучали выстрелы второй линии, я приказал и им отходить.

Бойцы ринулись ко всё ещё открытым воротам. Я же отходил степенно, наблюдая за тем, как не менее двухсот стрельцов, которые только что стремились спастись и спрятаться за спиной своих товарищей, рванули к телегам.

Да, они увидели, что больше защитников нет, оставался лишь только я один, а все бойцы либо уже покинули позиции, либо прямо сейчас заходили в Спасские ворота.

И всё-таки позёрство и демонстрацию своей смелости нужно использовать дозировано. Ведь сейчас было бы очень логичным начать закрывать ворота, даже если за их пределами остаюсь я.

Так что ноги в руки — и бегом!

— Бах-бах-бах! — раздались выстрелы с башни и стен Кремля.

Рихтер выполнял свою задачу. Он этим залпом отсекал меня от жаждущих расквитаться за все свои страхи бунташных стрельцов.

И вот я внутри Кремля. Выстрелы со стены ещё звучали, но явно бунтовщики не пойдут прямо сейчас на штурм. Нет у них для этого должной организации.

— Расступись! Дорогу! — требовательно взывал кто-то.

Стрельцы и вправду расступались. Большинство смотрели в мою сторону. Ждут ли чего, слова от меня? Я собирался подбодрить бойцов, но уже видел залысину Матвеева, а после показалась его пышная, но с прядями седых волос борода.

— Полковник… — обратился ко мне Матвеев, но из-за его спины вдруг выскочил царственный ураган.

— А! Ты славно дрался! Но я видел, что можно было сделать на два залпа побольше! — скороговоркой, быстро переминаясь с ноги на ногу, как будто бы прямо сейчас готов бежать спринтерскую дистанцию, говорил Пётр Алексеевич.

— Ваше Величество! — сказал я, кланяясь царю.

— Величество? Артамон Сергеич, боярин-то яко меня назвали? — будто бы похваляясь, сказал Пётр Алексеевич.

— Зело чудной наказной полковник. По-иноземному до тебя, твоё Величие, обращается, — хитро прищурившись, говорил Матвеев.

Но после боярин понял, что не об этом сейчас должна идти речь. И множество глаз стрельцов смотрели на меня, на боярина, на царя.

Ай да Матвеев! Ай да сукин сын! А ведь он специально Петра притащил сюда. Сейчас стрельцы смотрели на государя, прятали глаза, переминались с ноги на ногу. Эти люди только что убивали, строго говоря, своих товарищей, они видели в своих рядах пусть и небольшие, но потери. Сейчас же у них другие эмоции.