Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей

Генерал-аншефом пожаловала Екатерина — сразу после свержения муженька. Купила. А он продался. Как сейчас Румянцев. Так можно ли его за это осуждать?

Что же делать, Вася? За кого воевать? За Романовых? Он не забыл слов Елизаветы на просьбу о полном прощении рода: «не я судила и ссылала, не мне и приговор отменять». Сука! Все они суки! Вся эта гнилая немчура, впившаяся в трон великих Московских царей, влившая свою жиденькую кровь в русские вены Романовых.

Он снова повертел в пальцах пулю. Отчего-то она его завораживала, словно открывала врата в иной, неизвестный никому мир. Мир, из которого пришел человек, только прикидывающийся Петром III, но поступающий во всем вопреки всей бессмысленно-праздной жизни, которую вели русские императоры и императрицы после Великого Петра.

Сделал над собой усилие, но протянул руку к стопке чистых листов. Взял хорошо заточенное денщиком перо. Ему будет трудно, ибо он так и не научился грамотно писать. Но он справится. Обязан справиться.

Рука уже выводила первые строчки: «Его Императорскому Величеству, Российском самодержцу…»

Люди обожают самообман, самоуспокоение. И я, каюсь, подвержен такому греху. Мечталось мне: вот с армиями мятежными разберемся, Катьку на тот свет спровадим, Петербург под свою руку возьмем, шведу по суслам смажем — и заживем!

А на деле? От поступавших докладов впору орать в полный голос. С урожаем во многих местах беда — увлеклись мужички грабиловкой. А где войска прошли, там и вовсе по сусекам скрести нечего. Одна надежда на Левобережную Малороссию с Прибалтикой. С податями опять же все плохо. Многих чиновников-камериров в губерниях повесили одними из первых, а прочие попрятались. А они, между прочем, наблюдали за всеми сборами, за продовольствованием войск, за государственными имуществами и отдачей на откуп казенных статей, за хозяйством общественных учреждений. Как налоги-то собирать? Из чего бюджет формировать, если денежная река превратилась в ручеек? На местах безвластие, самосуд, вооруженные стычки из-за земли. Из заграницы поступают сведения, что наши кровью добытые вольности начинают серьезно беспокоить земельных магнатов и даже мелкопоместную шляхту…

— Государь, к тебе один старичок-генерал на прием просится, — Почиталин заглянул в кабинет. — Насчет гербов дворянских. Еще про какой-то гербовник для военной коллегии сказала, я толком не понял.

— Что⁈ — взревел я. — Не до геральдики мне. Две войны и третья на носу. И бардак в стране…

— Старинушка больно непростой. Князь Щербатов. Из Рюриковичей!

У меня брови взлетели от удивления.

— А ну проси!

В кабинет зашел седой как лунь и высохший дед с неопрятной бороденкой. За ним топал Коробицын, зажав под мышкой большой картонный планшет. Эта ноша помешала ему среагировать, когда старичок бросился целовать мне руку.

— Благодарю, всенежнейше благодарю тебя, Государь, что бороды разрешил. Мне-то с моими морщинами бриться в тягость, — приговаривал он, постоянно кланяясь.

Экий старорежимный дед в заштопанном генеральском мундире с потускневшими пуговицами. Бороду нормальную отпустит, будет на уютного Санта-Клауса похож. Я невольно тронул рукой свою. Отросла уже знатно — не лопата, как у купцов-старообрядцев, но и не жидкий клок, вроде мушкетерского. На уровне ключиц подравнивал, слегка закругляя, и усам воли не давал. Вышло нечто вроде а-ля Александр III. Художник с Монетного двора сделал эскиз моего героического профиля с бородой, и начался чекан нового золотого рубля с моим ликом, чем-то напоминавший римских патрициев.

— С чем пожаловал, уважаемый? Как тебя звать-величать?

— Щербатов. Юрий Андреевич. С рабским поклоном принес труд всей своей жизни. Я понимаю, что дворянству, государь, положил ты конец. Счастливым себя почитал бы, сохранив в памяти поколений то, что от благородного сословия осталось. Фамильные и родовые гербы. Михайло, вон, племянник, историю Отечества пишет. Сиим знанием обладая, составил эскизы знамен для новых полков по заказу военной коллегии. Все в той папке, что твой молодец держит. Вдруг пригодится?

— Что ж он сам не пришел?

— Гордый. За дворянство горою стоит. А как начнут выбирать депутатов в Земское собрание, первым побежит. Дворяне-то тоже избираться будут.

— А ты, значит, не гордый? — усмехнулся я.

В стариковских выцветший глазах сверкнула искорка. Он как-то подобрался, распрямился.

— Можно подумать, у Мишки Романова были какие особые права на престол, так все одно ему служили, — лукаво усмехнулся князь. — Я тебе так скажу, государь, токмо ты не обижайся. Что гербы, увлечение мое, что самодержец — все есмь символы, на коих стояла и стоять будет русская земля. Без символов нельзя. Герб государства, знамя, скипетр и держава, престол и шапка Мономахова, мечи государственные, короны сибирские, астраханские и прочие… Из грубого невежества выросши, закон Христианский принявши, основали предки государство Российское. Ему и след службу несть, и символы евоные свято чтить и хранить.

— Значит, и меня как символ готов хранить?

Щербатов задумался, пожевал губами.

— Старый я уже, но коль призовешь, могу и послужить. В меру сил своих. Награды не попрошу. Мне и не надо ничего. Кашкой жидкой питаюсь, слуг не держу. Были двое дворовых, да и тем волную давно дал. Живут при мне, ухаживают за стариком.

После этих слов я заинтересовался папкой. Попросил Коробицына открыть. Полистал эскизы знамен. Не впечатлился. Странные какие-то знамена вышли у племянника князя. Больше на городские гербы похожи. Вот три грозди винограда — Изюмский полк. Вот семь башен — Семипалатинский, три сумки — Сумской. Были и вовсе мудреные.

— Не нравится, — честно признался князю. — Нет тут воинского духа. Разве что рука в доспехах и с саблей. Но почему это символ для Славянского полка?

— Можно подумать, твой серп и молот армии подходит, — сварливо подколол меня дед.

Спорить и что-то объяснять не стал. Завел разговор о другом.

— Есть у меня один урок для вас, геральдистов…

Я рассказал Щербатову, как храбро и отчаянно бился батальон премьер-майора Синичкина в полуокружении, как мертвые хранили живых от пуль, как мало осталось выживших, а из офицеров и вовсе один. И во что превратилось их знамя.

Дед загорелся. Подумал немного, попросил лист бумаги. И нарисовал необычный крест, будто вписанный в круг.

— Называется сей крест лапчатым. Такой был у тамплиеров. Красный. Служил символом готовности кровь проливать.

— Стоит ли нам, православным, орденские символы себе брать? От католиков.

— У тебя, государь, на столе георгиевские кресты лежат для награды, — указал князь на солдатские Егории из темной бронзы, которые по моему заказу изготовили на Монетном дворе. — Тож орденские знаки, как и многие другие.

Я посчитал, что белые эмалевые кресты, носимые на боку — это не самый лучший вид награды. И солдатам не подходят. А орден нужен, и нечего огород городить — традиции, даже еще не родившиеся, следует чтить. Тут дедок прав. Но тамплиеры, Орден…

— Возьмете старое знамя и из него соорудите крест, как я нарисовал, да на белое полотнище. Красное на белом. Мужество, отвага, благородство.

Идея была неплохой, но требовала развития. Мы зацепились языками, итогом проговорили без малого час. Начали со знамени, перешли к орденам, заспорили об Орденах с их капитулами и командорами (1). Мне такая структура не нравилась категорически. От нее веяло средневековьем и крестовыми походами. Но единая организация для героев нужна, свой дом им тоже нужен, где можно и переночевать, если случилась командировка, и дни свои ветерану или инвалиду дожить, и именины с боевыми товарищами отметить. Дворцов в окрестностях Питера полно, выбирай не хочу. Хоть «мой» бывший Петерштадт в Ораниенбауме или Меншиковский дворец.

Щербатов так проникся, что аж прослезился.

— Странный ты, Петр Федорович. Балов не даешь, фейерверки не жжешь, о людях печешься. Может, и правду люди говорят, называя тебя царем истинным?