Опора трона (СИ) - Вязовский Алексей

— Юрий Андреевич, а не хочешь ли ты возглавить будущую ассамблею героев — так ее назовем? Выберешь себе здание, людишек. Нужно ведь и списки вести, и в газеты сообщения давать. Да много что нужно. Возьмешься?

Щербатов замер. Смешно шмыгая носом, совсем не по-аристократически размазывая сопли тыльной стороной ладони, мелко затряс головой. А потом… бросился мне в ноги!

— Пригодился ишо, так и знал, что пригожусь! — причитал он, мацая мои сапоги.

Ну точно старорежимный дедок. Но бессеребренник и патриот, каких поискать.

— Коробицын! Чего застыл! А ну помоги подняться генералу!

(1) Для понимания: со дна рва до верха перекопского вала выходило около 30 метров. Стандартная 9-этажка.

(2) Боевые или гражданские отличия — ордена такого-то святого, вроде Станислава, Анны, Владимира и т.д. — были не просто наградой, а знаком принадлежности к определенному Ордену, имевшему свой устав-статут, руководство, здание и привилегии. За сам знак ордена платил награждаемый. Его могли изгнать из рядов Ордена за преступление. Могли назначить ему пенсию. В некоторых Орденах практиковалось, что его члены вносили деньги на благотворительные дела.

Глава 18

«С Чарторыйским живите, с Радзивиллом — пейте, с Огинским — ешьте, с Жевуским — сплетничайте». Так любили бахвалиться о своей развеселой жизни польские магнаты, не замечая, что в их формуле напрочь отсутствует фамилия того, с кем можно воевать. А зачем? Со времен Петра Великого их комфортное существование обеспечивали русские штыки. Но верные своей спеси и претензии на «французскость» — жить в Париже считалось высшим шиком, — они выдумали дикую теорию. Дескать, предками ясновельможной шляхты были вовсе не славяне, а древние сарматы. Пить-гулять, жрать от пуза, горланить песни, чесать языки непременно по-французски и… уверять всех направо-налево, что сабли в ножнах не заржавели, что потомки достойны славы воинственных пращуров из Причерноморья — смешно, да?

Обхохочешься, если бы не одно «но». Эта элитарность, якобы особая кровь, т.е. истинная «польскость», толкала их на разные безумства, вроде Барской конфедерации, которая закончилась для всех очень плохо. В том числе, конфискацией поместий императрицей у тех магнатов, кто отказался ей присягать.

Последние события в России все изменили. Призывы короля Станислава к отмщению, к созыву посполитого рушения — на это у него права не было, еще у предшественников отобрали — могли бы вызвать только хохот и шутки в корчмах, однако только глупцы еще не поняли, что на Востоке творится страшное. Что бражничать и ничего не делать, как раньше, невместно! Русское быдло режет панов, делит их земли, а их круль-самозванец шляхетство отменил. Дошло даже до мелкопоместных, самых буйных голов. Все от мало до велика решили короля поддержать. «Все» в польском варианте означало один из десяти. Немалая сила!

— На Москву!

Эти вопли не стихали на дороге к Орше, где был объявлен общий сбор. «Потомки» сарматов повытаскивали из сундуков дедовские доспехи, сняли со стен кривые сабли и клевцы, принарядились, как на праздник, оседлали лошадей и двинулись на восток, разбивая придорожные корчмы и вешая вдоль шляха попавшихся под руку евреев, не разбирая ни бедного, ни богатого.

— Шпионы! — так они объясняли заезжим иностранцам, если тем приходила в голову такая глупость, как задавать вопросы. — До москалей бы добраться!

Единственно, перед кем тушевались удалые вешатели и о своих кровожадных планах помалкивали, так это перед большим отрядом русской кавалерии — кирасиры и карабинеры из Польского корпуса по той же дороге сопровождали королевский кортеж Понятовского. В арьергарде следовали пехотинцы-нейшбурцы. Донцов из Санкт-Петербургского легиона Романус брать с собой не решился.

— Насколько я могу рассчитывать на ваших людей, генерал? — снова и снова спрашивал король, игнорируя страшные «украшения» деревьев, проплывавших за окнами его кареты.

Аврам Иванович только разводил руками.

— Мои офицеры денно и нощно внушают солдатам мысль о возвращении домой. Только так мы сможем их удержать. Но что мы им скажем, когда пересечем границу? Русские солдаты всегда отличались послушанием, но у него есть пределы.

— В Орше меня ждет большое совещание с польскими магнатами. Будем решать вопрос о целях нашего наступления. Тогда и объявите своим полкам. Кто будет против, познает нашу ярость.

— Вам есть на кого полагаться, кроме шляхетского ополчения?

— О, да! С юга по Днепру должны выдвигаться люди великого коронного гетмана Браницкого, моего верного товарища.

— Он вернулся из Парижа?

— Как только получил от меня гетманскую булаву. Еще в прошлом году.

Романус промолчал, хотя на языке так и вертелось замечание: Браницкий сражался плечом плечу с Суворовым против Барской конфедерации, а теперь собрался воевать с русскими вместе с вождями оппозиции. Еще и по Днепру решил отправиться. Ставка гетмана в Белой Церкви под Киевом. Выходит, он нагло пересек границу и в настоящее время движется по территории Империи без объявления войны.

А король промолчал о своей главной надежде. О пяти полках от Фридриха, обученных прусскими офицерами и полностью экипированных. Они тоже шагали к Орше, чтобы совместными силами выступить… Куда? Этот вопрос еще требовал согласования с вождями шляхты.

В Орше быстро выяснилось, что магнаты мозги не пропили и способны соображать, руководствуясь здравыми стратегическими соображениями. Никто не помышлял замахиваться на Москву. И никто не брался утверждать, что достаточно ограничиться занятием отобранных русскими при разделе Речи Посполитой территорий. Нет, в Инфлянтское воеводство, а также в Полоцк, Витебск и Мстислав отряды направить нужно, но вот чтобы удержать староства…

— Смоленск всегда был и останется ключом к нашей восточной границе. Враг ослаблен, мы сильны, как никогда. Штурм или правильная осада — и мы вернем нашу древнюю вотчину! — подвел итоги дискуссии престарелый командующий войсками Короны, рожденный еще в прошлом столетии принц Август Чарторыйский.

— Давайте применим военную хитрость, — тут же предложил Франц Браницкий, похожий профилем и роскошным шитьем своего мундира на беркута, которого называют золотым орлом. — Среди нас есть русские. Пусть они выдвинуться вперед и проникнут в Смоленск под видом возвращающихся в Россию полков, готовых присягнуть к самозванцу. Когда мы начнем штурм, они захватят ворота, и мы овладеем крепостью.

— Вы так взяли Краков вместе с Суворовым? Обманом?– уколол гетмана вернувшийся из изгнания Кароль Станислав Радзивилл Пане Коханку, один из главных конфедератов.

— Не время разводить ссоры, панове! — вмешался Анджей Огинский, прославившийся не на военном поприще, а на дипломатическом, в том числе, поездкой в Петербург и личной встречей с Екатериной II (1). — Мы с вами все здесь заодно. У нас украли богатейшие поместья, и их требуется вернуть. Господин генерал-поручик, вы сможете обеспечить нам ключи от Смоленска?

Несчастный Романус не знал, что ответить. Вляпался он по-крупному. Оставалось лишь уповать на приказ, полученный от покойной императрицы, — во всем поддерживать Понятовского. Он понимал, что балансирует на тонкой грани предательства, но обстоятельства были против него.

— Я брошу клич, чтоб вызвались охотники.

К великому его удивлению, среди кавалеристов нашлось немало желающих отправиться в Смоленск. Наскоро собрав из них деташемент, генерал отправил всадников на лихое дело под командованием бригадира Брукендаля. На сердце лежал камень — он столько же не был уверен в успехе предприятия, сколько в своих людях. В своих? В батальонах нейшбурцев, остававшихся в Орше для охраны короля Августа, его за глаза называли не иначе как «цесарцем».

Ясным ноябрьским утром, когда пожухлую траву тронул первый морозец, Романус с оставшейся частью своей кавалерии двинулся вместе с основным польским войском в направлении русско-польской границы. Тяжелую артиллерию погрузили на барки и отправили по Днепру. Легкую и обозы потащили по суше. Под колесами потрескивал ледок, но вскоре потеплело, и дорога очень быстро превратилась в отвратительное месиво из чавкающей грязи.