Интервенция (СИ) - Алексин Иван

— Держи строй! — проревел Колтовский, оскалившись по-волчьи. — Плотнее держитесь, сукины дети!

На крик воеводы откликнулось с полсотни всадников, сомкнули ряды, ощетинившись десятком копий.

Ничего. У литвина воинов не больше будет и копий совсем нет. Главное уйти не дать, чтобы в бою увязли. А там со всех сторон псковичи навалятся, быстро сомнём.

Копий у литвинов не было. Зато были пистоли. Недружный залп отозвался стонами, выбив несколько всадников с коней. Колтовский зарычал, почувствовав боль в боку, сшиб с коня усатого шляхтича, не успевшего вытянуть из-за пояса второй пистоль, полоснул клинком, не дав подняться. Завязался яростный бой. Литвины теснили, яростно напирая, но в бой ввязывались всё новые и новые всадники, вставая на пути беглецов, втаптывая их в траву.

— Не уйти вам! — рявкнул Иван, окружённому со всех сторон вражескому воеводе. — Сдавайся, вражина.

— А ты кто таков, чтобы самого Ляцкого в полон брать⁈ — выплюнул тот ответ.

— Ляцкой? — зло прищурился Колтовский. — Уж не сын ли ты иуды, Ивашки Ляцкого, что вместе с отцом к ляхам переметнулся? Дед, выходит, эти земли когда-то от литвинов боронил, а ты сам сюда с ними войной пришёл.

— Не тебе, пёс московский, о моём батюшке брехать!

— Ну, тогда гляди, — Колтовский оглянулся, убедившись, что намеченный литвинами прорыв захлебнулся и все они либо убиты, либо сдались в плен. — Дайте место, православные. Сам с ним биться буду.

— Так ты же ранен, воевода, — сунулся к немцу было один из псковичей.

— Этого выродка с коня свалить, сил хватит.

Иван тронул коня и тут же с трудом парировал рубящий, нанесённый на подскоке удар. Литвин тут же ловко развернул коня, полоснул уже сбоку, метя в плохо защищённое бедро, скрежетнул лезвием по встреченной стали. Колтовский ударил в ответ, неожиданно сунув острием сабли в лицо, дёрнул коня, сближаясь с отшатнувшимся литвином. Тот принял бой, умело отыскивая клинком брешь во вражеской защите, рубанул от души, ударив по раненому боку и тут же соскальзывает с седла, захлёбываясь собственной кровью.

— Ловко ты его, Иван Семёнович, одолел, — прогудел кто-то из окруживших место схватки воинов. — И саблями толком помахать не успели, как всё закончилось.

— Ловко? — переспросил, тяжело дыша, воевода. — Как бы не бронька отцовская, мне бы сейчас под копытами лежать. Ладно. Нечего тут без дела толпится, — Иван, развернул коня, машинально потянулся рукой к многострадальному боку. — Ворогов мы порубили. Кто ушёл, значит, срок его ещё не настал. Вон дворянская конница из-за лесочка показалась. Наверняка, и князь Куракин где-то там. Поскакали. Нам ещё думать, как Смоленск ловчей из осады выручать.

Глава 20

22 августа 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Вот же ироды проклятые! Камня на камне не оставили! Всё, что смогли, поломали! Ну, ничего, придёт время, я Сигизмундушке за всё сторицей воздам! В этакий разор ввёл, образина шведская!

— Почему шведская, государь? — тут же не на шутку заинтересовался Никифор. — Он же в Речи Посполитой царствует.

Я хмыкнул, покосившись в сторону главного рынды. Вот же, злыдень. Все молча царскому гневу внимают, стараясь лишний раз не отсвечивать, а этому всё неймётся. Может мне его всё же проучить разок показательно, чтобы на будущее урок был?

Я машинально коснулся надорванной мочки уха, пряча улыбку.

Нельзя. Этак мне потом и поговорить нормально не с кем будет. Василий Грязной умер, Порохня в Сечи, Тараско со Скопином-Шуйским вдогонку за польским войском ушёл. А Янис, похоже, так и не простил до конца ту историю с Елизаветой. Даже когда за его подвиги в окольничие возводил, слово лишнего не сказал. Разве что за какого-то польского пана попросил, чтобы в чести держали, а не гнобили вместе с остальными. Да и уедет он скоро к Каспийскому морю на остров Джамбайский. Я его во главе нового морского приказа поставлю. Вот пусть на месте за постройкой первых кораблей и наблюдает. Через пару лет, если всё по плану пойдёт, мне этот опыт уже на Чёрном море пригодится.

Да и знает главный рында ту грань, через которую не стоит переходить. Научился, подлец, с первого взгляда определять, когда царь-батюшка, и вправду, в бешенстве кулаками трясёт, а когда так, больше для порядка гневается.

Сегодняшняя буря разразилась как раз «для порядку». Потому как, хоть и порезвились поляки на стройках железодельного и ружейного заводов, ничего особо важного так и не сломали. Не успели там ничего серьёзного построить. А струмент и мастеров Жеребцов заблаговременно в Тулу перевёз, за что я ему даже больше, чем за взятие Калуги, благодарен.

Но разгневаться всё не нужно. Я для того в Тулу и приехал, чтобы новый импульс этим стройкам придать. Иначе зачахнет всё, захиреет, с угрозой превратиться в долгострой.

— Всё исправить, ваше величество, — англицкий мастер, Джон Пертон, несмотря на свою комплекцию, был на редкость подвижен и энергичен, подтверждая каждое сказанное слово хаотичным движением рук. — Лорд Же-реб-цов, — по слогам выговорил он трудную фамилию, — успевай помогать, прятать всё в Туле. Всё увезти, — закивал он головой. — Нужно много э… — на секунду зависнув, он ткнул пальцем в одного из копошащихся рабочих. — Это…

— Мастеровых? — подсказал ему Никифор.

— Вот! — обрадовался ему как родному Пертон. — Мастеровых. Много. И весна завод будем готов.

— Ишь ты, — подивился Василий Грязной. Его старший брат, Борис, остался вместе с Иваном Куракиным блюсти Москву, а младшего определил на своё место, мою тушку охранять. Ну, и я был не против, так как за себя тоже порядком переживаю. Совсем не факт, что ещё одну запасную жизнь выдадут! — Вроде басурманин, а по нашему шибко лопочет.

— Да какой он басурманин, Васька? — удивился я. — В Англии тоже во Христа веруют. Только немного по другому, чем у нас или в той же Польше или Швеции. А говорит, и впрямь, хорошо. Едва полгода не прошло, как к нам приехал, а поди ж ты! Прямо вундеркинд.

— Чего?

— Того! — оборвал я главного рынду. — Где людей брать будем? У меня этих заводиков в этом году знаешь сколько намечается? И все быстро построить надо! Где я ему много народишку наберу?

— Там может пленных ляхов сюда пригнать? Чего их задарма кормить?

— А что? — оживился я, удивляясь, как сам до такой мысли не додумался. У нас пленных поляков около двух тысяч наберётся. Все темницы ими забиты. И главное, каждый день их кормить приходится. Головин и тут меня своим нытьём достать уже успел. Так пусть лучше ударным трудом свою миску с кашей отрабатывают. — Это ты хорошо придумал, Никифор. Хоть раз в жизни что-то умное сказал!

— Чего, раз в жизни то, государь? — не на шутку обиделся тот. — Когда по иному было?

— Будут тебе людишки, мастер, — успокоил я Пертона. — И тебе работников найду, — перевёл я взгляд на Жана Лоне. Бретонец в отличие от англичанина был хмур и сильно подавлен. — И помешать вам больше никто не должен. Но чтобы к весне заводы запустили. А ты, раз вместо воеводы в Туле остался, — обернулся я к Василию Куракину, — пригляди, чтобы мастерам сим никто не мешал. Проведаю, что из-за твоей лености и нерадения дело встало, за Камень (Уральские горы) воеводой уедешь. И ни дед, ни дядя не помогут.

Куракин мне сразу не приглянулся. Блёклый он какой-то, вялый, без огонька в глазах. Да и молод он для такой должности. Но раз Жеребцов его вместо себя в Туле за воеводу оставил, теперь быстро не переиграешь. Всё же князь Василий, родной внук моего новгородского воеводы Андрея Куракина и троюродный племянник большого воеводы Ивана Куракина, что за Москвой сейчас смотрит. Не пришло ещё время, со своими сторонниками ссориться.

— Не беспокойся, царь-батюшка, — склонился в поклоне Куракин. — Сил не пожалею, а наказ твой исполню.

Ну, ну. Все вы так говорите. А потом шведы Кемскую волость требуют. Но раз такое дело, я с Тулы глаз не спущу. Тому же Лызлову парочку своих соглядатаев послать велю. Но первый звоночек прозвучал. Всё больше Куракиных на ключевые должности садится. Нельзя одному роду столько власти давать.