Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

— А где же труп его? — поинтересовался Игнат — тот самый мужик, которого мы повстречали вчера по дороге.

Он стоял подле воеводы вместе с братом своим Малютой и смотрел на Добруню с большой надеждой.

— А вот труп его, к сожалению, предоставить не могу, — сокрушенно сказал воевода. — Потому как драка была жаркая, и вовкулака пришлось изрубить в куски и сжечь в огне.

Я неприметно усмехнулся. И не подозревал даже, что воевода окажется таким знатным сочинителем.

Малюта с растерянным видом огляделся.

— А где ж тот костер? — поинтересовался он. — Не видать кострища-то…

— Пришлось нам гнать вовкулака до самого леса, — не моргнув глазом, соврал Добруня Васильевич. — Там же его и зарубили. И спалили нечисть поганую. А головешки в землю закопали.

— Это ты ловко проделал, воевода-батюшка! — крикнула какая-то особо бойкая баба. — Честь и хвала тебе, Добруня Васильевич!

— Честь и хвала! — вторили ей остальные жители Соломянки. — Честь и хвала! Честь и хвала!

Не кричал только кузнец Сваржич, что стоял немного в отдалении и наблюдал за нами с опаской. Когда крики смолкли, мы тронули лошадей, и народ сразу же расступился в почтительности. Только Сваржич не тронулся с места.

Воевода подвел к нему лошадь, остановился и слегка свесился над ним с седла.

— У нас все получилось, кузнец, — сказал он негромко. — Немного не так, как мы рассчитывали, но все же получилось.

Сухое неподвижное лицо Сваржича дрогнуло, куцая борода затряслась. Видно было, что чувства переполняют его, но он не мог никак проявить их здесь, при всем честном народе.

— Спаси бог тебя, Добруня Василич! — с жаром прошептал он, схватив воеводу за сапог. — Спаси бог!

— Да ты не меня благодари, — сумрачно ответил ему воевода. — Я-то в Лисьем Носе останусь дела привычные вершить. А им еще до самого Зеркального храма путь держать… — И воевода мотнул головой через плечо назад, на нас.

Сваржич закивал с пониманием и подошел к Насте. Очень нежно, совсем по-отечески, погладил ее по ноге. Неприметно смахнул с щеки слезу.

— Все хорошо, голубушка моя, — сказал он. — Очень скоро ты упокоишься с миром.

Настя в испуге отпрянула, чуть не выпав из седла.

— Мужик, ты чего? — сказала она с опаской. — Я пока на тот свет не собираюсь! А Марьица твоя вон его выбрала… — она кивнула на Кушака. — На жениха моего, значит, глаз положила, стерва.

Сваржич отступил на пару шагов и вопросительно уставился на Кушака. Тот сразу же замахал перед собой руками.

— Нет-нет-нет! К черту твои телячьи нежности! Когда ворочусь живым из Зеркального храма, тогда и передам тебе привет от дочери твоей непутевой. А покуда молчит она здесь, — он пальцем постучал себе по лбу, — то и пусть молчит, а то сладу с ней нет никакого!

На том мы и распрощались с Соломянкой. А уже вскоре воротились в Лисий Нос.

Пускаться в новый путь очертя голову воевода нас отсоветовал.

— До Бусого озера путь неблизкий, — сказал он, с сомнением нас всех осматривая. — Конному весь день ехать нужно, чтобы туда добраться. Если завтра на рассвете выйдете, то к закату уже до места и доберетесь. А если лошадей особо жалеть не станете, то и пораньше. Так что сегодня отдыхайте, отъедайтесь и отсыпайтесь, а завтра чуть свет в путь-дорогу отправитесь.

Откровенно говоря, мне даже полегчало немного после такого напутствия. Страшно было представить, что сейчас придется вновь садится в седло и тащиться черт знает куда в этих богом забытых землях. После ночной драки в Соломянке, а затем еще и потасовки на кладбище, все тело у меня болело и зудело. А еще порой подташнивало — это после того, скорее всего, как я ударился головой о землю.

Хотелось хорошенько отдохнуть, сытно поесть и сладко поспать И еще хотелось в баню! О боже, как мне хотелось в баню! Хотя бы просто посидеть на скамье вдоволь, утонув в пару, и пропотеть так, чтобы потом шатало.

И воевода словно угадал мои желания. Он немедленно отправил работника топить баню, а Расава распорядилась накрывать стол.

Славно отобедав густой овсяной кашей с мясными пирогами, я задремал на часок, а потом и баня подоспела. Мы с воеводой пошли в парилку вдвоем — Беляк уже отбыл к себе домой, а Кушака мы не пригласили по понятным причинам. Ибо нечего девке мертвой на голых мужиков пялиться. Да и Настя выступила резко против.

— Нечего по баням шастать со всякими девками в голове! –заявила она недовольно. — Вон во дворе бочка с дождевой водой стоит — из нее ополоснуться можешь!

— Сама из бочки мойся! — капризно отозвался Кушак женским голосом. — Колотовка проклятущая!

Впрочем, сказав это, Кушак тут же вскинулся и шлепнул себя по щеке. Потом шлепнул по второй.

— Полегче, увалень! — сказал он сам себе. — Не хочешь в баню — ходи как шпынь!

По Настиному виду было понятно, что она понятия не имеет ни то такое «шпынь», ни что такое «колотовка». И потому, подумав немного, она пихнула Кушака кулачком в лоб и объявила:

— Сама ты… такое слово! А вы воду там в бане всю не выливайте! — это она уже нам с воеводой команду дала. — Я после вас схожу, ополоснусь слегка…

И гордо задрав нос, отправилась отдыхать в отведенную ей комнату. Проводив ее взглядом, Кушак сел на ступеньку крыльца и обхватил голову руками.

— Да и бес с ней! — сказал он звонким голосом. — Ни сала, ни мяса в ней нет, только гонору полна корзинушка! Не такая тебе нужна, Кушачок, не такая…

— Да замолчь ты! — тут же закричал он зычно. — Чего ты ко мне прицепилась? Ты мертвячка, и слова тебе молвить никто не давал! Если хочешь упокоиться, как в свой черед все люди добрые, то сиди тихо и жди, покуда я тебя в Зеркальный храм доставлю!

— А ежели передумала я? — спросил он, криво усмехнувшись при этом. — Ежели не хочу я более в небытие оказаться, а с тобой быть хочу, то что мне делать прикажешь, Кушачок?

Добруня Васильевич громко откашлял в кулак, дружески похлопал Кушака по плечу — мол, ты держись, братец, держись — и мы отправились в баню.

На утро меня разбудил, как это ни странно, именно Кушак. Несмотря на то, что солнце еще даже не встало, он пребывал в веселом расположении духа и улыбался во всю ширь своей загорелой обветренной физиономии.

— Ты чего довольный такой? — хмуро спросил я, одеваясь. — Или ты сейчас не ты вовсе, а дочь кузнеца?

— Не, Ляксей — это я, Кушак! — с жаром заверил он меня. — С Марьицей мы договорились, так что теперь она в жизнь мою лезть не станет. На людях не будет высовываться и характер свой проявлять.

— Вот как? — подивился я. — И как же тебе удалось такое?

— Да пригрозил я ей, что ежели не угомонится она, ежели нос свой и впредь совать в мою жизнь будет, то просить жрецов в Зеркальном храме я стану не об упокое души ее, а о вечном огне, который ей уготован за ее преступления посмертные.

— Вот и славно! — ответил я, натянув сапоги и притопывая, чтобы сели удобнее. — Угрозы, они иной раз гораздо действеннее, чем уговоры. Значит, Настасья Алексеевна не станет хмуриться и бранить тебя всю дорогу.

Кушак покивал с довольным видом, и мы отправились на двор. Тихомир уже ждал нас, стоя у колодца неподвижно, словно статуя в саду у сиятельного князя Бахметьева. Какая-то баба набирала там воду и посматривала на призрачного чародея опаской. Плечистый работник выводил из конюшни наших лошадей, сытых и оседланных.

Вскоре вышел и воевода — проводить нас в путь-дорогу. Попивая молоко из глиняной крынки, он дал нам последние напутствия:

— Идите все время на восток и с дороги никуда не сворачивайте, даже если другая дорога вам покажется шире и лучше. Дорог здесь много, но только одна ведет к Бусому озеру. Заплутать легко, и если в пути задержитесь, если время потеряете, то к вечеру до озера не доберетесь. И ночевать вам в лесу придется, а это плохая затея. Вокруг озера того очень дурной лес, люди там частенько без следа пропадают. А если от кого следы и остаются, так лучше бы и не было их, потому как из крови они и внутренностей человечьих… Я распорядился вам мешки переметные с провизией и пивом на лошадей погрузить, так что голодно вам в пути не будет.