Большая черная дыра (СИ) - "Amazerak"

Люди бежали через поле, лезли по болотам, а повсюду поднимались столбы земли, и шрапнель накрывала просторы, со всех сторон стучали пулемётные очереди. Цепи редели, оставляя за собой шлейф убитых и раненых, таяли на глазах. А следом шли новые части, запоздавшие к пиршеству смерти, шли по трупам и тоже стирались, устилая поле сплошным серым ковром, среди которого тут и там торчали редкие перевёрнутые повозки.

Человеческие вопли и ржание подстреленных лошадей слились в истошном вое, словно здесь работала огромная пыточная камера. Страх, боль и обречённая тоска сотен гибнущих судеб смешались воедино и поднимались к небу хором необъятных страданий.

Из лесу выскочила ватага всадников и с шашками наголо поскакали в свою последнюю атаку. Вскоре лошади и люди закувыркались в снегу, срезаемые безжалостными пулями и шрапнелью. Левее подразделение пехоты лезло прямиком через болото. Люди барахтались в ледяной воде, звали на помощь, кричали от ран и захлёбывались в мёрзлой трясине.

А живые продолжали двигаться кто пешком, кто ползком, но куда именно, Георгий не видел. Растительность и дым скрывали уходящих вдаль солдат, где их ждали вражеские пулемёты и штыки.

Всё происходило словно во сне. Георгий за последние десять дней повидал немало смертей и страданий человеческих, и, казалось, его уже ничего не могло ужаснуть, но представшая перед ним картина проняла до глубины души, заставила сердце сжаться. Он благодарил судьбу и собственную сообразительность за то, что не пошёл вместе со всеми, убежал в последний момент и теперь стоит здесь, наблюдая за происходящим со стороны, а не лежит среди тысяч покусанных пулями, шрапнелью и осколками тел, коим уже никто не поможет.

— Пресвятая Богородица! — раздался рядом сдавленный голос.

Георгий обернулся и увидел Руслана, который, стискивая в пальцах папаху, глядел на происходящее вытаращенным глазами. В этом взгляде, устремлённом вдаль, отражался весь ужас представшей перед ним картины. Рядом находились Сашка и Иван.

— Это конец, — проговорил Георгий и закашлялся. — Конец всему корпусу.

— Неправильно это всё, — качал головой Иван. — Нельзя так. Не по-божески это и не по-человечески.

— И не говори, — согласился Сашка.

— Война — она не про человечность, — произнёс Георгий. — Она про уничтожение друг друга.

— Кто-то должен за это ответить, — процедил Руслан, и по грязным щекам его катились слёзы. — Как же такое допустили, господа генералы? Что ж вы наделали? Сколько народу сгубили? Да вас самих расстреливать надо!

У Георгия и самого внутри закипало бессильное негодование. Он был солидарен с Русланом, только вот не припоминал, чтобы в пятнадцатом году кого-то из генералов расстреляли или посадили за провалы на фронте. С другой стороны, кто виноват в случившемся, уже и не поймёшь. Воспоминания и дневники будут опубликованы лишь спустя многие годы, и их вряд ли удастся прочесть, как и вернуться в будущее, чтобы изучить поподробнее тему.

Да и думать сейчас следовало не о причинах поражения, а о том, как покинуть проклятый лес. Отставшие от полка солдаты не избежали гибели, а лишь отсрочили её. Им всё ещё предстояло найти выход из окружения, ведь германцы перерезали главную дорогу к Гродно, а, возможно, и все прочие маршруты.

— Надо идти, — сказал Георгий. — Выйдем обратно на дорогу и попробуем найти окольный путь.

— Думаешь, германцы ещё не все дороги перерезали? — спросил Сашка. — А что, если прямо через лес топать?

— Тут болота сплошные. Вряд ли пройдём. Заблудиться не хотелось бы. Думаю, шанс есть. В крайнем случае разделимся и просочимся малыми группами. На худой конец переоденемся в штатское, — Георгий говорил это, а у самого испарина выступала на лбу. Со дня попадания в новое тело у него впервые появилась надежда, но болезнь могла подвести и убить в тот момент, когда спасение замаячит перед глазами.

На дорогу вышли совсем не в там, откуда бежали. Здесь среди сосен сидели несколько десятков солдат. Некоторые разводили костры, другие спали, сгрудившись кучками, чтобы не замёрзнуть.

— Чего ждём, братцы? — спросил Сашка.

— А куда идти? — пробасил обросший бородой солдат с исхудалым лицом. — Там германец, тут германец. Патронов нет, еды нет, силёнок нет. Как воевать? Пускай уж поскорее приходят в плен берут.

Георгий облокотился на дерево, и глаза стали закрываться сами собой. Тело болело от макушки до пят. «А зачем куда-то идти? — проскочила предательская мысль. — Если в плену накормят и дадут выспаться, почему бы и не сдаться? Не пристрелят же, в конце концов, тех, кто не собирается сопротивляться». Но потом подумал, что противник, если возьмёт в плен, снова куда-нибудь погонит, возможно, в саму Германию. Изодранные в кровь ноги точно не выдержат столь длинный путь, да и вряд ли там будет нормальное лечение. До Гродно же вёрст двадцать осталось, и преодолеть их всяко легче, чем дорогу в неизвестность.

— Пойдёмте, — сказал Георгий. — Надо идти. Не успеем. Скоро здесь будет противник.

— Нет, братцы, я здесь останусь, — Иван уселся рядом с робким костерком, пляшущим на сырых веточках. — Как хотите, а мне помирать неохота. Вот война закончится, домой вернусь к своим. А тут не ровён час голову сложишь не пойми за какие шиши.

— Сдаться, значит, хочешь? — процедил Руслан. — На милость врага? Да это… это позор для солдата!

— А я не солдат! Я всю жизнь пахал да сеял, и так бы и продолжал, а ружей да пушей вовек бы не видел, была б моя воля! Мне что под царём-батюшкой, что под кайзером — один шиш. Мы люди подневольные и там, и там.

— Пойдём, — Георгий потянул Руслана за рукав. — Времени нет. Пусть остаётся.

— Ну и пожалуйста! — Руслан сплюнул. — Пожалуйста! Хочешь на германца спину гнуть, так тьфу на тебя.

Но Иван оказался не одинок в своём желании сдаться: пятеро последовали его примеру. Остальные же отправились искать ближайший перекрёсток. Георгий считал, что малым количеством выбраться из окружения будет легче. Беглецы днём могли спрятаться в зарослях или в каком-нибудь заброшенном сарае, а ночью проползти по кустам через германские позиции. Он убеждал себя, что этот вариант — самый надёжный, что у горстки солдат получится просочиться где угодно, но глубоко в душе понимал, сколь малы шансы на успех. Старательно гнал от себя упаднические мысли, но те назойливо липли на воспалённое сознание.

По дороге брели мелкие разрозненные подразделения по несколько десятков человек, напоминающие толпы живых мертвецов, что не видели перед собой ни смысла, ни цели. Некоторых вёл какой-нибудь офицер или унтер, другие были сами по себе. Попадались и повозки с раненными или теми, кто уже не мог или не хотел топать пешком. Скрипучими, расшатанными катафалками этот скорбный транспорт катился к своим похоронам. А те, кому не хватило места, либо плелись следом, чернея засохшей кровью на бинтах, либо садились на обочину и ждали своей участи.

— Братцы, вы откуда? — спросил усатый солдат с оторванным погоном, ведущий пару десятков усталых бойцов.

— Отступаем, — сказал Георгий. — Германцы там.

— Так и там германцы, — ткнул солдат себе за спину большим пальцем с почерневшим, отломанным ногтем.

— Значит, они везде. Только дальше, я тебе скажу, дороги нет. Всех, кто выходит из леса, расстреливают из пулемётов.

— Вот те на! И что делать?

— Другую дорогу искать. Не видел по пути перекрёсток?

— Был тут поворот. Мы прошли его. Думали, раз все туда идут, значит, путь свободен.

— Мы пойдём другой дорогой.

— А ты уверен, что там свободно?

— Да ни в чём я не уверен. Надо смотреть.

— Тогда и мы с вами.

— Дело ваше.

Георгий был недоволен пополнением: боялся, что с таким количеством народу план по скрытному просачиванию провалится. Но прогнать прицепившихся вояк не мог, да и как бы он это сделал?

Навстречу двигалось крупное подразделение: тёмно-серая гурьба народу с торчащими над головами штыками угрюмо пёрла по заскорузлой дорожной грязи. Впереди шагали рослый капитан лет сорока с бородкой, усами и жёсткой щетиной по щекам, за ним плелись три унтер-офицера и молодой, щуплый подпоручик со свёрнутым знаменем.