Кровавая ассамблея (СИ) - Иванников Николай Павлович

Встречных экипажей нам попадалось немного, а когда переправились по мосту на Васильевский остров и свернули на дорогу, ведущую к дому раджи Матхая Мукержи, они и вовсе исчезли.

Несмотря на то, что ночь выдалась светлой, на дороге было достаточно мрачно. Высокие деревья подступали к ней достаточно близко, а порой кроны их и вовсе смыкались над головой, образуя непроницаемый свод, и тогда становилось совсем уж темно. Благо такие участки дороги не были продолжительными, лошади даже не успевали начать волноваться и сворачивать куда ни попадя. Лес быстро расступался, и вновь становилось достаточно светло.

У дома раджи я попрощался с Гаврилой, прошел заросшим, словно индийские джунгли, садиком и постучал в тяжелую изрядно потертую дверь. Открыл мне слуга в белоснежных одеждах и с таким же белоснежными зубами. А может они просто казались такими на фоне очень загорелого лица.

Мы не обмолвились они словом. И хотя виделись уже далеко не в первый раз, я до сих пор не знал имени этого слуги. По-русски он не говорил совсем, а расспрашивать у раджи о его слугах я не решался. Собственно, я и с самим раджой не особо много разговаривал. Все наше общение заключалась в том, что он коротко кланялся, сложив перед лицом ладони, а затем открывал «тайную тропу». Каждый раз это случалось в разных комнатах его огромного особняка. И я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь заходил в одну комнату дважды.

Вот и сегодня слуга проводил меня в новую комнату, которая больше всего напоминала кладовую. Возможно, таковой она и являлась, потому что на многочисленных полках, навешанных по всем стенам от потолка и почти до самого пола, были наставлены какие-то бутылки, крынки, ящики, короба. На крюках висели колбасы и окорока, а про связки лука и ароматных трав я уже и упоминать не стану.

Едва я вошел в эту кладовую, как из темного угла на свет шагнул раджа и сказал несколько раздраженно:

— Вы сегодня задержались, аспирант! Я уже было решил, что вы вообще не явитесь.

— Прошу простить меня, — я почтительно шаркнул ногой. — Всю ночь глаз не сомкнул, занимаясь делами службы, и под вечер меня совсем сморил сон.

О том, что если опоздание и было, то лишь на считанные минуты, я говорить не стал. Однако спросил другое:

— Можно я задам вам один вопрос, уважаемый раджа?

— Вопрос? Что ж, попробуйте, аспирант.

— Граф Румянцев Александр Никифорович действительно являлся бакалавром магии?

Раджа Матхай Мукержи замер и долгое время смотрел на меня совершенно неподвижно, будто и не смотрел вовсе, а просто окаменел на несколько минут. Мне даже не по себе стало. Но потом по лицу его пробежала мелкая рябь, отчего оно слегка поплыло, как бывает, когда смотришь на свое отражение в воде, а где-то рядом в нее упадет камень.

Но все это быстро прекратилось. Рябь исчезла, вместе с ней ушла и окаменелость лица, и раджа сразу расслабился. Но отвечать мне не стал. Вместо этого он взмахнул рукой, и прямо в воздухе между нами очертился светящийся круг. Поток воздуха оттуда ударил в меня и сразу растекся по помещению, оставив после себя легкий запах мокрой травы.

Мешкать было нельзя. Я шагнул в образовавшийся проем, прошел по тропе с десяток шагов и неожиданно вывалился из прохода прямо на лесную лужайку. Воздух плотно колыхнулся за моей спиной, принеся с собой из кладовой аромат копченого мяса.

— Заждался я тебя, аспирант! — услышал я голос Амосова откуда-то слева и сразу повернулся в ту же сторону.

Петр Андреевич сидел на краю поляны в кресле-качалке, а рядом с ним стоял небольшой круглый столик, по примеру того, какой брал с собой в дорогу покойный император для обедов на свежем воздухе. На столике поблескивала боками бутылка белого вина и наполненный бокал на длинной ножке.

Куратор выглядел шикарно, будто только что сбежал со званого ужина из царского дворца. Синий камзол его, расшитый красными и золотыми нитями, выглядел «с иголочки» и сидел так, будто Петр Андреевич прямо в нем и появился на свет. Идеальные кудри белого парика ниспадали на широкие плечи, оставляя на них разводы дорогой пудры.

— Где ж ты пропадаешь, сучий сын Сумароков?

Куратор взял бокал за ножку, отпил почти половину и вернул его на стол.

— Так я ж и не опоздал вовсе, — возразил я, не забывая при этом озираться.

Место, где я очутился, выглядело умиротворяюще. Лужайка была круглой и не очень большой, около двух десятков шагов в поперечнике. По левую руку, за спиной Петра Андреевича, ее закрывали разлапистые деревья в три человеческих роста, а справа оградой служили пушистые кустики, каких я ранее нигде не встречал. А в голубой дали за этими кустами торчал снежный пик, который казался нарисованным рукой гениального мастера.

Здесь явно был разгар дня — солнце хоть и пряталось за пухлыми облаками, но находилось почти в зените.

— Что это? — удивленно спросил я, рукой указав на гору.

— Монблан, — не повернув головы, отозвался Амосов. — Или Фудзияма какая-нибудь. Да и какая тебе, к черту, разница⁈ Все равно мы здесь долго не задержимся. Экзамен уже начался, а потому простейшее предлагаю пропустить. И перейдем мы с тобой, Алешка, сразу же ко второму вопросу… Лови!

Благодарим за внимание к нашему творчеству! На этом открываем подписку. Спасибо всем, кто поддерживает наше творчество рублём! Отдельная благодарность за ваши награды!

Глава 23

Экзамен по эфирной магии и подсадные сущности

Петр Андреевич лениво махнул в мою сторону ладошкой, и я едва успел пригнуться, когда над головой у меня пронесся огненный шар. Обдав жаром, он врезался в землю и тут же пропал. Осталось после него только черное пятно на траве, да струйки дыма, уходящие вверх.

Недовольно поморщившись, Амосов дунул в сторону этого дыма, и тот сразу исчез. Как и пятно на траве.

— Плохо, аспирант, очень плохо! — строго сказал куратор. — Это экзамен по эфирной магии, а не занятия гимнастикой! Ты должен был устранить направленное против тебя магическое воздействие, а не спрятаться от него. Вспоминай живо, чему я тебя учил!

— Вас понял, Петр Андреевич! — Я выпрямился и потер руки. — Растерялся слегка, извиняйте. Уж больно Монблан красиво смотрится. Или Фудзияма… У меня вообще чрезвычайно развито чувство прекрасного!

С этим словами я, щелкнув пальцами, послал в сторону куратора огненную дугу. Это был отвлекающий маневр, и я знал, что Амосову потребуется пара мгновений, чтобы развеять ее, и потому одновременно с этим метнул ему прямо в лицо «лунный маяк».

«Лунный маяк» не имеет плазменного происхождения, и нанести вред человеку, врезавшись в него, не может. Во всяком случае, не в той мере, чтобы этому следовало придавать значение. Но все же крайне малоприятно, когда тебе в голову впечатывается светящаяся аморфная масса с кислым запахом и стекает шипящими потеками.

Именно такую картину я и рассчитывал увидеть секунду спустя. Но Амосов такой возможности мне не дал. Вот что значит магистр! Он даже не стал разделять направленные против него атаки на две составляющие — основную и отвлекающую — а простым движением пальцев избавился от их обеих одновременно.

Огненная дуга, не пролетев и половину пути, из потока превратилась сначала в струйку, потом стала тоньше тлеющей нити, а затем и вовсе исчезла, оставив после себя лишь дымную полоску.

А вот «лунный маяк» не развеялся. Однако он изменил траекторию своего полета, свечкой взвился в высоту и быстро пропал из вида.

— Ты допустил две ошибки, — объявил Амосов, снова взялся за бокал и сделал небольшой глоток. — Вступив со мной в беседу ты не использовал ментальное воздействие, хотя на занятиях показывал заметные успехи в этом направлении. Ты просто отвлекал меня словами, как самый обычный человек. Это тоже имеет свое влияние, но вкладывать эти слова ты должен был не в уши, а прямо в мозг!

Постучав пальцем себе по лбу, он глотнул еще немного вина. И продолжил: