Помещик 3 (СИ) - Шерр Михаил

Я увидел, как один из них выскочил с ружьем из шатра и поднял его для выстрела по Милошу. Но моя пуля оказалась быстрее, и хотя он успел выстрелить, но уже в падении.

Пуля все равно просвистела где-то рядом, потому что серб обернулся на этого турка.

Казаки один за другим спешиваются и устремляются за Драгутином.

И в этот момент я вижу бегущего в нашу сторону Ефима. Его рот перекошен криком, который я еще не слышу, но понимаю, что он зовет меня.

Единственная потеря у нас — это подполковник. Внезапно выскочивший из шатра турок, вероятнее всего янычар и командир тех, кто стоял здесь лагерем, сумел прицельно бросить свой кинжал. Острый клинок по рукоятку вошел слева в грудь Виктора Николаевича, и он умирал, истекая кровью, когда я бросился к нему.

Зажимая рану, он успел прошептать:

— Моих людей возьмите к себе, не пожалеете. Паша, будь он проклят, наверное, погубил и моего сына. Если сможете… — договорить у него не получается.

Тело подполковника вздрогнуло и обмякло в моих руках.

Я закрыл его глаза, выдернул из раны кинжал, поднялся с колен и повернулся к стоящему сзади Милошу.

— Теперь вы, есаул, командир.

Ко мне подбегает испуганный Андрей. Я весь в крови подполковника, и он решает, что это моя.

— Нет, Андрей. Я цел. Это… — я делаю жест в сторону, и он видит лежащее на траве бездыханное тело подполковника.

В плен мы взяли всего десяток, и все были турками. А вот постреляли и порубили почти полсотни. Сербы не настроены были брать пленных, и удивительно, что еще этих взяли.

Но жить им явно осталось недолго. Милош с еще двумя сербами быстро допросили их, и я услышал его приказ:

— Лазарь, отведи их за камень и там к остальным.

Сказано это на сербском, но я уже его понимаю отлично. Самый старший серб отходит и что-то командует.

Один из десятков, полностью из сербов, идет к нему, и они уводят пленных за рододендрон.

Рядом со мной Ефим. По его грязным щекам текут слезы, но плачет он молча. Увидев, что я смотрю, он срывающимся голосом говорит:

— Их высокоблагородие велели здесь похоронить.

Я кивнул головой и сказал:

— Найди Ефрема и…

Что «и…» у меня почему-то не выговорилось. Такого жизненного опыта у меня еще нет.

Дело почти сделано. Драгутин пулей пролетел по тропе между двумя полянами, успел занять позицию и метров с десяти уложить первого подбегающего турка.

Остальные в замешательстве остановились, и этого хватило, чтобы к Драгутину подбежали горцы и двое пластунов. Их недружный залп обратил врага в бегство. Преследовать убегающих никто не стал.

Общие потери турок составили пятьдесят шесть человек вместе с тем, кого уложил выстрел Драгутина.

Милош приказал тщательно обыскать захваченную поляну, на ней были кусты, и вполне в них кто-то мог укрыться. Также он лично убедился, что все турки мертвы и среди тел нет еще живых.

К моему удивлению, был всего лишь второй час пополудни, когда мы закончили все дела на захваченной поляне, и Милош позвал к костру, в который упал первый подстреленный мною турок, меня и Драгутина.

— Часть дела сделана. Кто, что думает, как дальше?

Я ничего не думал и развел руками. Понятно, что теперь надо брать других турок, но как.

— Сейчас подойдут наши горцы, — Драгутин обернулся и помахал рукой горцам, вышедшим в это время на поляну. — Они точно знают, что здесь как, доложат нам и решим.

Два дня, проведенных бок о бок, растопили лед недоверия и неприязни, и горцы с сербами отлично ладят.

Бекболат и Залимхан откровенно довольны исходом первого боя. Первый раз я увидел на их лицах улыбки, когда стало понятно, что наша взяла, и слезы в глазах при виде погибшего подполковника.

Но эти эмоции в прошлом, сейчас они шли к нам после проведенной разведки.

— Все есаул лучше чэм могло, — начал говорить Бекболат. Залимхан все понимает, но говорит по-русски очень плохо. — Турки если не сдадутся, то за дэнь два мы их пострэляэм. Опасны только тэ, на вэрхних тропах.

— А взять их можно? — спросил я, опередив сербов.

— Конэшно, если сдадутся тэ. На эти тропы можно попасть с поляны.

— А уйти они могут?

— Нэт. Они могут стрэлчть по аул. Но аул тожэ, — горец волнуется и с каждой фразой говорит все хуже.

— Ты говоришь, — уточняет Милош, — что стрелки в вашем селе не дадут уйти тем, кто засел на верзних тропах?

— Да, только ночь. Но… — Бекболат не может подыскать нужное слово, но понятно и так.

— А ты подойдешь к ним ночью? — хитро прищурившись, спрашивает Драгутин.

— Подойду, если со мной будут джигиты из села, — неожиданно совершенно чисто говорит горец. — Там были те, кто по любой тропе мог пройти ночью.

В том-то и дело, что были. Я вспомнил свой вопрос подполковнику и ответ на него.

Когда он принес мне чай, я спросил:

— Виктор Николаевич, я никак не могу понять, если зимой горные тропы непроходимы, то как по ним прошли беглецы и турки, которые сумели заблокировать их в селе?

— Так это же всё случилось осенью. Беглецы поняли, что по горным тропам вряд ли успеют пройти, у них, полагаю, были раненые, да и сил уже не было. То, что видим мы, это цветочки, по сравнению с осенью. А Осману просто повезло, что он сумел пройти, можно сказать, в самый последний момент и заблокировать их. Вполне мог погибнуть с таким огромным отрядом.

— То есть эта осада длится уже несколько месяцев? — удивился я.

— Да, и неизвестно, кто там в селе живой.

Драгутин зло прищурился и, оскалившись, тряхнул головой.

— Лазарь у нас турецкий знает лучше всех, и голосище у него, недаром столько лет певчим был. Пошли к нашим d в начале тропы, будем предъявлять туркам ультиматум. Скажем, что всех, кто был тут, мы порешили. Их ждет та же судьба. Ясно, думаю, всем, что за день-два мы перестреляем всех до одного. Позиция там отличная. Сдадутся — мы всех оставим в живых, запрем в саклях и уйдем, тех на тропах это тоже касается. Они, я думаю, Бекболата поймут, когда он им объяснит. А если не поймут, то выберем одну тропу, перебьем их, а другим покажем. Так глядишь и Османа возьмем.

Глава 24

К моему огромнейшему удивлению, турки после короткого раздумья приняли условия ультиматума Другутина. Особенно быстро это сделали те, кто сидел в засадах на верхних тропах. Мы были просто потрясены сверх всякой меры.

Наш штаб разместился в шатре-палатке командира турецкой полусотни, занимавшей маленькую поляну, и всё стало ясно, когда пленные турки принесли носилки с изможденным, умирающим человеком.

Это был Осман-паша, раненый прицельным выстрелом осажденных месяц назад.

Милош позвал Лазаря, и тот спросил турка, зачем он охотился исключительно на русских гвардейских офицеров.

Турок с трудом обвел нас своим угасающим взором и очень тихо прошептал:

— Мне за них хорошо платили. После первой победы над султаном египтяне стали мне их заказывать. Я их отвозил в Александрию и продавал посланцам Солиман-бея.

— Солиман-бею? — удивился Милош. — Он же враг твоего султана.

— У меня нет султана, я сам себе султан, — голос паши начал слабеть, и было видно, что он вот-вот умрет.

— А последнюю партию тоже ты должен был продать Солиману? — быстро спросил Драгутин. — И как ты узнавал, кто из офицеров служил в гвардии?

— Нет, эти уже были не нужны Солиману. Египтяне проиграли. Их должны были купить уже англичане. А кто гвардеец, я узнавал от одного человека из Петербурга. Он присылал мне список, а я платил за каждого, кто попадал мне в руки.

Это были последние слова, которые нам удалось понять. Осман еще пытался что-то сказать, но никто ничего не разобрал. Через полчаса он затих и вскорости умер.

Пока мы допрашивали умирающего Османа, Лазарь договаривался с турками, сидящими на верхних тропах. Узнав, что он умер, они согласились сдаться и еще до темноты спустились на поляну.

«Всё, — подумал я, когда последний турок бросил свой штуцер в груду оружия, сложенную пленными. — Осталось узнать, жив ли Василий, и уйти отсюда».