Ювелиръ. 1808 (СИ) - Гросов Виктор

Желания ехать куда-то еще не было ни малейшего, однако спорить с Воронцовым — затея безнадежная. С досадой буркнув что-то невразумительное про вредных капитанов, я натянул тяжелый тулуп. Воронцов тихо посмеивался.

Сани неслись по вечернему Невскому, залитому огнями фонарей и витрин. Воронцов нарушил молчание первым:

— Ну что, как твой старик? Не съел еще тебя с потрохами?

— Работает, — пожал я плечами. — Заперся у себя и что-то мастерит. Никог не пускает.

— Еще бы, — хмыкнул Воронцов. — Тайну хранит.

Он вынул несколько сложенных вдвое листов бумаги и протянул их мне.

— На, полюбуйся на своего гения. Из Мануфактур-коллегии прислали, на согласование.

В тусклом свете уличного фонаря я пробежал глазами строки. «Прошение… на получение привилегии… на самопишущее перо упрощенной конструкции…». Так вот оно что. Старый лис. Пока я витал в облаках высокого искусства, он занимался делом. Дойдя до графы «изобретатели», я удивленно вскинул брови. Там, выведенные каллиграфическим почерком, стояли два имени: «механик Иван Петрович Кулибин и мастер ювелир Григорий Пантелеевич, прозванный Саламандра».

Мой взгляд медленно поднялся на Воронцова.

— Он… вписал меня?

— А ты сомневался? — Капитан усмехнулся. — Старик твой хоть и ворчун, но не подлец. Он прекрасно понимает, что без твоей идеи он бы не додумался до итогового решения. Он взял твою «душу» и облек ее в простое и надежное «тело». Честный дележ. По-моему, у вас складывается неплохой союз.

Откинувшись на спинку сиденья, я смотрел на проносящиеся за окном огни. Душу затопило неожиданное тепло. Этот жест старика говорил больше любой его ворчливой тирады. Он вписал мое имя — публично, перед государевыми чиновниками, признал меня равным. Соавтором.

— Кстати, о союзах, — Воронцов сменил тему. — Как дела у мадам Лавуазье? Прижилась?

— Более чем, — признался я. — Она превратила мой торговый зал в филиал Парижской академии. Княгини теперь едут к нам не за бриллиантами, а за научными лекциями о них.

— Вот и славно, — кивнул он. — Значит, все идет по плану.

Не знаю по какому плану все идет, меня отвлекло то, что я узнал знакомый переулок, в который въехали наши сани. Мы остановились у высокого, глухого особняка без вывески.

— Кофе здесь и впрямь отменный, — бросил Воронцов, спрыгивая.

Швейцар в темной ливрее беззвучно открыл тяжелую дверь. Сегодня здесь было тихо и почти безлюдно, без громкой музыки и шумных компаний. В большом зале у камина сидело всего несколько человек, ведущих тихую беседу. Нас встретила сама хозяйка в простом домашнем платье из темно-зеленого бархата, она походила на хозяйку старинного замка. Волосы были собраны в простой узел. Эта строгость подчеркивала безупречность ее черт.

— Капитан. Григорий, — Элен улыбнулась нам, в ее голосе прозвучали теплые нотки. — Рада вас видеть.

Глава 20

Мы прошли вглубь зала, где у жарко пылающего камина были расставлены глубокие кресла. Воздух здесь был иным, нежели в прошлый мой визит: показная суета уступила место рабочей тишине. Пахло крепким кофе, сандаловым деревом и воском — запахи кабинета, а не салона для утех.

Экономным, лишенным всякой театральности жестом Элен указала нам на кресла. В этой домашней, почти аскетичной простоте чувствовалось больше власти, чем в блеске всех придворных бриллиантов. С видимым облегчением, словно офицер, наконец снявший тесный кирасирский панцирь, Воронцов опустился в глубокое кожаное кресло. Я последовал его примеру, и обволакивающее тепло огня тут же принялось выгонять из костей въевшийся уличный холод.

— Сытин забился в нору, — начал Воронцов без предисловий, принимая из рук Элен тонкую фарфоровую чашку с густым, горьковатым ароматом. — Мои люди докладывают: мечется, как крыса в затопленном подвале. Ищет предателей, рвет и мечет. Он боится. Вчера ночью пытался добиться срочной встречи с Ростопчиным, просидел в приемной два часа, но тот его даже не принял. Велел передать, что «граф утомлен и не принимает по пустякам». Паника — плохой советчик, и сейчас наш купец наделает глупостей.

Сделав глоток, он устремил взгляд на пляшущие в камине языки пламени.

— Мы немного помогли ему запаниковать. Двое его самых ретивых «помощников», что слишком уж назойливо крутились у твоего дома, задержаны городской стражей. Официально — за пьяный дебош и оскорбление представителя власти. Один пытался доказать квартальному, что его сапог стоит дороже всего околотка, второй просто уснул лицом в бочке с кислой капустой. Посидят в холодной пару дней, подумают о своем поведении. Это даст тебе небольшую передышку. Однако расслабляться не стоит. Загнанный в угол зверь становится вдвойне опасен.

Отпивая обжигающий, терпкий кофе, я слушал. Картина вырисовывалась странная. Наш триумф не уничтожил врага, а сорвал с него маску благочинного купца, обнажив оскал хищника. И этот хищник теперь знает, что я не беззащитная овца. Он затаился, зализывает раны и, без сомнения, готовит новый удар. Что ж, хорошо. Ненависть предсказуемее страха. Она действует по прямой.

— Я тоже не сидела сложа руки, — подхватила Элен, и ее низкий, бархатный голос заполнил тишину, заставив забыть о грубой реальности лиговских трактиров. — По городу уже ползет слух. Одна из моих пташек, юная Лиза, вчера «случайно проговорилась» за карточным столом у княгини Мещерской. Сегодня утром уже весь Английский клуб гудит. Шепчут в нужные уши, что маска, которую ты готовишь для Вдовствующей государыни, содержит некую «загадку». Нечто доселе невиданное, способное посрамить самого Бреге.

Она посмотрела на меня с лукавой усмешкой. Не знаю как это могло играть мне на руку, мне кажется, что наоборот, только ухудшало положение. Поэтому я был немного напряжен. Зачем распускать такие слухи?

— Весь свет теперь заинтригован твоим ювелирным талантом, а не насосами. Я подбросила им блестящую безделушку, чтобы они отвлеклись от настоящего сокровища. Пусть ахают, предвкушая новый придворный фокус. Это отвлечет от тебя ненужные глаза и даст время закончить дела поважнее.

Я откинулся на спинку кресла. Если с этого ракурса смотреть, то можно понять. Напряжение, державшее меня последние дни, начало медленно отступать. Передо мной сидели два мастера своего дела: один рубил узлы, как армейский хирург на поле боя, другая плела тончайшую паутину, в которой вязли слухи и чужое любопытство. Кулак и яд. Я больше не был один против всего мира — у меня появились партнеры по очень рискованному предприятию. Информационная завеса. Классика. Воронцов действует силой, Элен — интригой. А я — причина всего этого переполоха.

Допив кофе, Воронцов поднялся.

— Дела не ждут. Рад был видеть, что все под контролем. — Он вежливо поклонился Элен, затем его взгляд остановился на мне. Он с едва заметной усмешкой добавил: — Действуй, мастер. Такие партии дважды не разыгрывают.

Дверь за ним закрылась, оставив нас вдвоем. Тишина в комнате стала плотнее, деловитость уступила место напряженному ожиданию. Я смотрел в огонь, кровь ровно и мощно стучала в висках. Это было волнительно. Нужно подарить перстень и посмотреть на реакцию. Я знал цену своему творению, этот жест должен был определить правила нашей дальнейшей игры.

Моя рука легла на внутренний карман сюртука. Нащупав пальцами холодную, гладкую поверхность лаковой шкатулки, я извлек ее и без лишних слов положил на столик между нами. Простая, черная, без украшений. Сама суть, без мишуры.

Элен вопросительно подняла бровь, ее лицо оставалось бесстрастным.

— Вы видите слабости людей в их желаниях, — спокойно прокомментировал я. — Я вижу их в камнях. Я попытался создать нечто, что поймете только вы. Это не подарок. Это… хм… послание.

Она долго смотрела мне в глаза, пытаясь прочесть то, что не было сказано. Потом ее взгляд опустился на шкатулку.