Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

Один из бойцов, опомнившись, дал длинную очередь из автомата. Пули прошили воздух, но кота там уже не было. Он просто растворился, будто его и не было. В следующее мгновение он материализовался прямо за спиной еще одного из стрелков.

Мощная лапа, вооруженная когтями, похожими на изогнутые бритвы, взметнулась и обрушилась на спину наемника. Бронежилет из кевлара и пластика не стал преградой — он разошелся с сухим, хрустящим звуком, словно вскрывали консервную банку острым ножом.

Когти вошли глубоко в плоть, с хрустом ломая ребра и разрывая мышцы. Кровавый веер брызг взметнулся в воздух, а из страшной раны на спине бойца, вместе с клочьями ткани и осколками брони, вывалились куски легкого и часть позвоночника. Человек рухнул на землю, даже не успев издать звук.

Матроскин вновь исчез. Пули же прошивали пустое место, не сумев подловить стремительного кота. В следующий раз он возник уже в самой гуще атакующих. Его лапы превратились в размытые смертоносные веера. Один взмах — и у ближайшего к нему наемника была отсечена рука, держащая автомат, вместе с кевларовым наплечником.

Рука отлетела в сторону, пальцы еще судорожно сжимались на спусковом крючке. Второй взмах — и глубокий рассекающий удар по бедру очередного бойца перебил артерию. Из располосованной плоти хлынул алый фонтан, а человек с диким воплем забился на земле.

Кот не останавливался, двигаясь с непостижимой скоростью, оставляя за собой только кровавые брызги и горы разорванной плоти. Броня не спасала от его когтей — она рвалась, как гнилая тряпка. И от этого становилось еще страшнее. Я даже и не думал, что Матроскин настолько мощная и смертоносная машина, когда случайно спас его из рук кромешной Стрыги.

А дальше… дальше кот действовал еще стремительнее и ошеломляюще. Он, словно тень, скользнул за спину огромного штурмовика, вооруженного пулеметом. Лапы обхватили его шлем с двух сторон. Раздался оглушительный скрежет — когти пробили титановый сплав, словно это была тонкая жесть. Мощные мышцы на плечах Матроскина взбугрились.

Послышался резкий, сухой хруст рвущихся связок и ломающихся шейных позвонков. Голова крепкого бойца была оторвана одним молниеносным движением. На мгновение она задержалась в воздухе (кот тем временем уже испарился), застывшая в маске ужаса и непонимания, с широко раскрытыми глазами и оскаленным ртом. Затем тяжелый шлем с головой и торчащими из неё обрубком позвоночника и клочьями плоти с грохотом упал на землю, пока тело еще стояло, из шеи била мощно фонтанирующая темная струя крови.

А дальше было еще страшнее. Матроскин, с ног до головы уделанный кровью, вскочил на грудь очередному бойцу, сбив его с ног. Кот обрушился на него с такой скоростью, что буквально вышиб из него дух. Наёмник, лишь мельком заглянувший в бездну тех зелёных глаз, закричал — тонко, по-бабьи, заливаясь истеричным визгом.

Но кот не стал его слушать. Одна лапа придавила грудь, впиваясь когтями в броню, а другая, с растопыренными когтями, пробила горло. Крики стихли, превратившись в громкое бульканье. А следом раздался влажный тягучий звук, от которого даже у меня застыла кровь в жилах.

Голова с хрустом отделилась от тела, увлекая за собой клочья кожи и трахею, растянувшуюся, как розовая резинка, когда кот, не разжимая когтей потянул лапу к себе. Через мгновение «кровавая резинка» порвалась, брызнув слизью и кровью. Матроскин, держа чудовищный трофей в лапах, отшвырнул его в сторону наступающих. Голова покатилась по земле, наводя ужас даже на самых отпетых головорезов.

Атака захлебнулась. Стальной каток остановился, упершись в живую, пушистую и невероятно кровожадную стену. Профессионалы Ремезова впервые за всю операцию, а, возможно, и за всю свою жизнь, дрогнули и начали отступать под натиском этого пушистого ужаса.

Прокопьич замер, не в силах пошевелиться или отвести взгляд от кровавого спектакля. Его мозг, отточенный годами службы и сотнями боевых операций, отказывался принимать увиденное. Это было похоже на галлюцинацию… но, нет — резкий запах крови, бивший в нос, был до жути реальным.

А ведь это был тот самый упитанный и совершенно безобидный бездельник, часами валявшийся на солнышке на крыльце и которого он угощал парным молоком. А теперь этот «безобидный бездельник» одним движением лапы отрывал головы прожженным головорезам, закованным в пуленепробиваемую броню.

Мысли Прокопьича путались, пытаясь совместить два совершенно несовместимых образа. Даже его собственное воскрешение из мертвых не настолько поразило старика. И от этого контраста мир вокруг закачался. Это было не просто изумление. Это была тотальная ломка восприятия.

А дальше… Прокопьич, действительно ошеломленный чудовищным преображением мирного кота, не видел больше ничего. Его сознание, перегруженное адской реальностью, почти отключилось. Он просто стоял, вцепившись в бруствер окопа, с остекленевшим, ничего не видящим взглядом, устремленным в одну точку — туда, где мелькал окровавленный пушистый демон.

Он не услышал звенящей тишины, наступившей после прекращения стрельбы. Не заметил, как один из отступающих наемников, споткнувшись о тело своего безголового товарища, в панике швырнул в гранату в Матроскина. Бросок был слепым, отчаянным, но точным… Хотя, в кота он так и не попал — смертельный снаряд по высокой дуге залетел прямо в наш укрепленный овражек.

— Прокопьич! Граната! — заорал я во всю глотку, рванувшись к товарищу, но понимал — уже поздно.

Прокопьич, все еще находясь в ступоре, инстинктивно повернулся на крик. Его глаза, еще секунду назад пустые, теперь отразили приближающуюся смерть. Он даже успел понять, что сейчас произошло. И в этот миг понимания граната рухнула к его ногам, воткнувшись в мягкую землю.

Время словно растянулось, неимоверно замедлившись. Прокопьич, уже не думая, сделал единственный и последний рывок, накрывая гранату своим телом. Оглушительный взрыв разорвал железный корпус гранаты изнутри. Горячая волна ударила старика в грудь, ослепила, оглушила.

Когда дым и звон в ушах немного рассеялись, я с трудом поднялся. Контузило меня знатно, но ни одним осколочком не зацепило. Вот, если бы не Прокопьич… Я присел на корточки перед изуродованным телом старика, перевернув его на спину. Один из острых осколков, словно скальпелем рассек ему шею и перебил ключицу. Рваная рана на шее пульсировала алым фонтаном. А подрагивающая кровавая каша в районе груди и живота вообще не поддавалась анализу.

— Держись, старик! Держись! — прохрипел я, судорожно пытаясь зажать рану ладонями, но кровь сочилась сквозь пальцы, горячая и липкая. Да и вообще это — мертвому припарка. А Прокопьич был уже стопудово мертв. Без вариантов!

Старик хрипло, с клокотанием в груди, сделал судорожный вдох. Его глаза, уже теряющие блеск, нашли моё лицо. В них не было ни страха, ни боли.

— Данилыч… — просипел он, и кровавые пузыри вздулись на его губах, а после лопнули. — Ну… и надрал же… им… Матроскин… задницы…

Рука его дрогнула, пытаясь подняться, и бессильно упала. Я сжал в своей руке его уже холодеющие пальцы, подхватил его и прижал к своей груди, как ребенка. Так и сидел, раскачиваясь на месте, залитый с ног до головы его кровью, и смотрел, как он уходит в небытие.

Те силы, с помощью которых мне удалось его воскресить в прошлый раз, так и не откликнулись, как я не старался, как не молил небеса о помощи. Небеса, как обычно, были немы и глухи к моим мольбам. И в этот момент над нашими головами, разрывая в лохмотья небо и барабанные перепонки, пронесся новый, нарастающий звук — не мины, не снаряда, а чего-то большего. Намного-намного большего.

И где-то там, на вражеских позициях, воцарилась мгновенная и паническая суматоха. Крики, беспорядочные выстрелы. Затем жалкие остатки отряда наемников замерли в нерешительности, задрав головы к небу, по которому к земле, оставляя пылающий след, несся огромный огненный болид…

Лес пылал. Тяжелые и удушливые струи дыма вились по земле гигантскими серыми змеями. Сквозь их эфемерные тела проглядывали тусклые языки огня, плясавшие по краям раскаленного кратера, образовавшегося на месте окружающего нас леса. Дым резал глаза, и по нашим закопченным щекам текли слезы, рисуя на щеках неуместно-чистые, дурацкие дорожки.