Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ) - Тарасов Ник

На деревьях, нависающих над тропами, они подвесили «качели» — огромные брёвна, утыканные острыми сучьями. Один удар топора по удерживающей верёвке — и эта махина сносила всё на своём пути.

Вторая группа, под моим личным командованием, занималась укреплением самого лагеря. Мы обнесли его высоким, в два человеческих роста, частоколом из заострённых брёвен. Это была адская работа. Валить деревья, тащить их, вкапывать, скреплять. Но мужики работали с яростным остервенением. Они строили не просто забор. Они строили стену своего нового мира.

По углам частокола мы возвели две сторожевые вышки. С них простреливались все подступы к лагерю. В самом частоколе мы оставили только одни, узкие ворота, которые можно было запереть на массивный засов. Но главный секрет был не в этом. По моему приказу, в стене были проделаны десятки узких, незаметных снаружи бойниц. Не только на уровне груди, но и у самой земли.

— Они пойдут в атаку, пригибаясь, — объяснял я Игнату. — Будут ползти. И получат пулю в упор оттуда, откуда не ждут.

Третьей группой командовал Елизар. Он и его люди, используя его знания тайги как свои пять пальцев, занимались логистикой и разведкой. Они проложили запасной, тайный путь отхода к старообрядческому скиту. Они создали несколько схронов с продовольствием и боеприпасами в лесу, на случай если нам придётся оставить лагерь. И они, как призраки, патрулировали дальние подступы, докладывая о малейшем подозрительном движении.

Работа кипела днём и ночью. Свет факелов и костров превращал нашу поляну в огненный остров посреди чёрного океана тайги. Мы почти не спали, ели на ходу. Усталость была нечеловеческая, но её перекрывал адреналин. Осознание того, что мы готовимся к битве за собственную жизнь, удесятеряло силы.

На третий день я собрал всех, кто не был занят на строительстве.

— Рябов будет бить не только силой. Он будет бить огнём. Он попытается нас сжечь.

Мы вырубили все кусты и деревья в радиусе пятидесяти шагов от частокола, создав «мёртвую зону». Мы выкопали вокруг лагеря глубокую канаву и заполнили её водой. Мы поставили у каждой постройки бочки с водой и развесили на стенах мокрые рогожи. Мы готовились к аду.

Я сам почти не спал. Я ходил от одного участка к другому, проверял, советовал, подгонял. Я рисовал чертежи, рассчитывал углы обстрела, проверял натяжение тетив на самострелах. Мой мозг работал как суперкомпьютер, перебирая сотни вариантов возможной атаки и ища для каждого контрмеры.

И всё это время я ждал. Ждал гонца от Рябова. Он должен был приехать на третий день. Но он не приехал. Ни на третий. Ни на четвёртый.

Это молчание было страшнее любой угрозы.

— Он играет с нами, — сказал Игнат вечером четвёртого дня, когда мы сидели в моей конторе над картой обороны. — Хочет, чтобы мы вымотались. Потеряли бдительность. А потом ударит.

— Значит, мы дадим ему то, чего он хочет, — ответил я.

На утро пятого дня я отдал приказ, который поверг всех в шок.

— Отбой. Все работы прекратить. Сегодня — баня и отдых.

Мужики смотрели на меня, как на сумасшедшего.

— Командир, ты чего? — не выдержал Егор. — Война на носу, а ты — баня?

— Именно. Мы сделали всё, что могли. Теперь нужно восстановить силы. Уставший солдат — плохой солдат. Игнат, выставить усиленные дозоры. Остальным — мыться, стираться, спать.

Это было рискованно. Но я знал, что загнанная лошадь далеко не ускачет. Мои люди были на пределе. Ещё один день такой работы — и они бы просто свалились.

Баня, которую мы наскоро срубили ещё неделю назад, дымила весь день. Мужики, отмытые, распаренные, одетые во всё чистое, ели горячее варево и заваливались спать. Напряжение спало. Лагерь погрузился в тишину.

Атака началась на рассвете шестого дня.

Меня разбудил не крик дозорного. Меня разбудил странный, нарастающий треск. Я выскочил из конторы и замер.

Лес вокруг нас горел.

С трёх сторон, полукольцом, к нашему лагерю подбиралась стена огня. Ветер, как назло, дул в нашу сторону, неся на частокол тучи едкого дыма и снопы искр.

— Тревога! — заорал я, и мой голос потонул в рёве пламени.

Лагерь взорвался. Люди выскакивали из казармы, хватая оружие. Но стрелять было не в кого. Враг был невидимым, безликим, всепожирающим. Огонь.

— К бочкам! Лить на стены! — скомандовал Игнат, мгновенно оценив обстановку.

Мужики бросились выполнять приказ, поливая водой частокол, на который уже падали горящие угли. Но я видел, что это бесполезно. Огонь был слишком близко. Жар становился невыносимым. Дым выедал глаза.

— Они нас выкуривают! — крикнул я Игнату сквозь рёв огня. — Хотят, чтобы мы выбежали из крепости, прямо на них!

И в этот момент с той стороны, где не было огня, — со стороны ворот, — раздался грохот и треск. Они пошли на штурм.

— Игнат! Половину людей — на стены! Остальные — за мной! К воротам!

Мы подбежали к воротам как раз в тот момент, когда в них с чудовищной силой ударило что-то тяжёлое. Брёвна затрещали.

— Таран! — рявкнул Игнат.

— Стрелять! — заорал я. — Через бойницы! По ногам!

Десяток штуцеров высунулись из нижних бойниц. Залп! Второй! Из-за ворот донеслись яростные вопли боли и отборная матерщина. Удары на мгновение прекратились.

Но огонь подступал. Жар был такой, что казалось, плавится сам воздух. Мокрые рогожи на стенах начали дымиться.

— Командир! Мы здесь сгорим! — крикнул мне Егор, его лицо было чёрным от копоти.

Я лихорадочно соображал. План Рябова был дьявольски прост и эффективен. Он не стал штурмовать наши ловушки. Он просто поджёг лес, отрезав нам все пути к отступлению, и теперь атаковал в единственном возможном месте, зная, что рано или поздно мы либо сгорим, либо выбежим наружу.

И тогда я принял решение. Единственно возможное.

— Игнат! — заорал я, перекрикивая треск огня и выстрелы. — Открываем ворота!

Он уставился на меня, как на безумца.

— Командир, они же нас сомнут!

— Открываем! И отходим к срубу! Всем отойти от ворот! Быстро!

Мужики, не понимая, что происходит, бросились выполнять приказ. Я подбежал к угловой вышке, где сидел один из волков Игната.

— Видишь то бревно? — я указал на огромную «качель», подвешенную над тропой, ведущей к воротам.

— Вижу, командир.

— Как только они ворвутся, и первая толпа будет под ним, — руби верёвку! Понял?

— Понял, командир!

Я спрыгнул с вышки и отбежал к главному срубу, где уже собрались мои люди, перезаряжая винтовки.

— Приготовиться! — скомандовал я.

Игнат, скрипнув зубами, сдёрнул массивный засов. Ворота с оглушительным треском распахнулись внутрь, не выдержав очередного удара тарана.

И в проём хлынула толпа. Человек тридцать. Оборванные, яростные, с горящими от предвкушения наживы глазами. Впереди бежали трое — те самые, о которых говорил Лысый. Беглые каторжники. Звери.

Они ворвались во двор, ожидая встретить паникующих, задыхающихся в дыму людей. А встретили гробовую тишину и пустой двор.

Они на секунду замерли в недоумении.

И в эту секунду раздался сухой, как выстрел, щелчок лопнувшей верёвки.

Я увидел, как огромная, утыканная кольями махина сорвалась вниз. Она рухнула прямо в середину толпы, сбившейся у ворот. Раздался чудовищный, тошнотворный хруст ломаемых костей и нечеловеческий визг. Бревно смело, раздавило, перемололо человек десять, превратив их в кровавое месиво.

Атакующие замерли, с ужасом глядя на то, что только что произошло.

— Огонь! — заорал я.

Пятнадцать штуцеров ударили почти в упор. Залп по плотной, ошеломлённой толпе был страшен. Ещё десяток нападавших упали, как подкошенные.

Оставшиеся в живых, потеряв в одну минуту две трети отряда, дрогнули. Они смотрели на своих мёртвых товарищей, на нас, стоящих у сруба с дымящимися винтовками, и их животная ярость сменилась животным ужасом.

Один из них, не выдержав, развернулся и бросился бежать. За ним — второй, третий. Через мгновение вся оставшаяся банда, спотыкаясь и толкая друг друга, кинулась прочь из нашего смертельного двора.