Экстрасенс в СССР (СИ) - Яманов Александр

Процесс не был быстрым или красивым. В какой-то момент пришлось повернуть пацанёнка набок, чтобы из лёгких начала выходить розоватая мокрота. Когда организм начал очищаться и смертельный отёк уменьшился, я буквально насильно заставил себя остановиться. Руки сами просилась пойти дальше, выжигая инфекцию дотла. Но разум твердил — нельзя.

Вот только лечить наполовину казалось предательством по отношению к недоучившемуся врачу, живущему где-то глубоко внутри меня. Я оставил воспаление и температуру, как доказательство серьёзной болезни. Жаль, но этот козырь нужен Матрёне для осуществления следующего этапа плана.

За несколько секунд до того, как послышались шаги Матвея, я успел вытереть мокроту выданной Матрёной тряпкой и с невозмутимым видом уселся рядом на лавку.

— Ну как? — хрипло спросил отец мальчика, заходя внутрь.

— Кашлял пару раз, но вроде дышит ровно.

Матвей снова опустился на табурет и взял руку сына. Я вышел на улицу, почувствовав первые признаки отката. Всё-таки организм ещё до конца не восстановился.

К утру кризис миновал. Это было заметно даже невооружённым глазом. Синева с губ ребёнка почти сошла, дыхание стало глубже и ровнее, хотя оставалось тяжёлым. Но главное — мальчик на несколько минут пришёл в себя, попил воды и снова погрузился в беспамятство.

Столбик термометра, который Матрёна с важным видом сунула под мышку ребёнку, упрямо показывал 38,7. И, как ни странно, это хорошо.

Увидев результат, знахарка встретилась со мной взглядом и кивнула, дав команду начать следующий акт. В этот момент вернулся дед Лука, ходивший в туалет, встал рядом с измученными родителями, вопросительно уставившись на Матрёну.

— Пока кризис миновал. Мои травы да заговоры помогли, не дав случиться худшему. Но… — бабка сделала мхатовскую паузу. — Но болезнь осталась в лёгких. Тлеет зараза, не уходит.

— Не темни, ведьма! — неожиданно рявкнул Лука — Говори как есть.

— Ты на меня не рычи, — огрызнулась знахарка. — Следующая ночь всё решит. Может, вытяну, а может, помрёт. Силы мои уже не те, боюсь, не справлюсь.

Дед Лука, услышав это, аж поперхнулся. Его лицо потемнело от гнева.

— Врёшь, ведьма! — просипел он. — Сегодня внучок выглядит лучше, чем вчера!

— Не смотри на цвет лица и ровное дыхание. К вечеру опять плохо будет — предостерегла Матрёна, повысив голос. — Хворь глубоко внутри сидит. Её оттуда просто так не вырвать.

Матвей мрачно смотрел то на сына, то на Матрёну, сжимая кулаки. Марина снова разрыдалась, уткнувшись в плечо мужа. Воздух в горнице сгустился до предела, наполнившись отчаянием, злостью и страхом.

В этот момент из-за ворот донёсся звук клаксона. Все разом замолкли, повернув головы к двери. Прошла минута, за дверью раздался шум шагов, и через несколько секунд она распахнулась. В каменный мешок вошли двое. Впереди председатель колхоза, за ним Степан. Рыжий остался снаружи.

Жуков окинул взглядом плачущую Марину, мрачного Матвея, разгневанного Луку и невозмутимую Матрёну. Затем он ненадолго задержался на мне и мальчике.

— Лука, — сухо начал председатель. — Что за безобразие? Внука больного по бабкам возишь, когда в районе больница есть?

— Это не твоё дело, Фёдор, — отрезал дед, вцепившись в свою клюку так, что костяшки побелели. — Мы сами разберёмся.

— Так-то оно так. Но не совсем, — Жуков продолжил говорить бесстрастным тоном, не повышая голоса. — Если с ребёнком что-то случится, то мне тоже потом отвечать! — председатель перевёл взгляд на отца мальчика: — Матвей! Это твой сын, тебе и решать. Но если что, пеняйте на себя. Я вам в партию вступать не предлагаю. И не прошу советскую власть полюбить. Но нельзя из-за предрассудков по бабкам-повитухам ребёнка возить! Угробите ведь!

Я видел, что в душе Матвея происходит внутренняя борьба. С одной стороны — железная воля отца и страх перед его гневом. С другой — трезвый голос председателя, олицетворяющего власть и предложившего разумный выход. Он посмотрел на бледное лицо сына, и я почувствовал, как мужик начал сомневаться. А ещё захотелось дать леща этому недоумку. Бесит!

Тут ещё дед Лука начал буравить сына взглядом. Он так яростно сжал медный загиб своей клюки, что, казалось, вот-вот оставит на нём вмятины. В его помутневших глазах читалась непреклонность.

И в этот накалённый до предела момент, когда чаша весов могла качнуться в любую сторону, в разговор вступила Матрёна. И сказала то, от чего я оторопел:

— Не надо мальчика забирать. Попробую вылечить. А если умрёт, то значит, судьба.

Удивлённые взгляды присутствующих разом упёрлись в бабку. Я смотрел на неё, не веря своим ушам. Зачем? Мы же вроде договорились? Пусть топорно, но подстроили так, чтобы староверы, испугавшись, поехали в город! Должна же у них быть толика разума.

Недоумение длилось недолго. Дед Лука, услышав это, аж попятился назад, словно от удара. Его лицо из бордового стало землисто-серым.

— Молчи, ведьма! — рявкнул он, но уже без прежней ярости, а с каким-то леденящим презрением. — Только сейчас говорила, что не сможешь! Теперь я своего внука тебе на растерзание не оставлю! Матвей! Марина! Забирайте дитя. Немедленно!

— Не отдам! — твёрдо сказала бабка. — Ты старый пень, жизнь прожил, но из-за своей дури внука убить готов. Совести у тебя нет, одна спесь! А верой ты только прикрываешься!

Это добило деда окончательно. Он замахнулся на Матрёну своей клюкой:

— Не смей! Карга! Лучше городским коновалам внука на растерзание отдам, чем тебе оставлю!

Дед Лука, рыча что-то невнятное про тёмные силы и божью волю, приказал уносить ребёнка. Матвей, уже не сомневаясь, подхватил на руки закутанного в одеяло сына. Марина, всхлипывая, покорно пошла за ними. Идиоты!

Они вынесли мальчика и под ворчание Луки направились к воротам. Затем усадили мать с ребёнком в кабину грузовика. Перед тем как уехать, Матвей вернулся во двор и забрал выгруженный ещё вчера двадцатилитровый бидон с мёдом, который староверы привезли в качестве оплаты. Жест красноречивый, но какой-то дешёвый. Гнилые люди, однако. Сразу усилилось желание дать кому-то из них в морду. Лучше всем.

Бородатый дотащил бидон до телеги, где уже сидел Лука. Затем Матвей поднялся и залез в кузов ЗИЛа. Мы с Матрёной, Жуковым и Санькой наблюдали за спектаклем.

Когда грузовик скрылся за поворотом, а злой дед отъехал метров на двести, председатель повернулся к бабке. Его лицо выражало недовольство.

— Матрёна, допляшешься ты у меня до неприятностей, — произнёс он строго. — Я в районе доложу, как ты народ от официальной медицины отваживаешь.

Бабка усмехнулась. Стало понятно, что это пустая угроза, прозвучавшая не первый раз.

Кивнув нам с Санькой, Фёдор Михайлович ушёл. Рыжий немного помялся рядом с нами. Затем поплёлся в предбанник собираться на работу.

— Зачем вы влезли? — спросил я, когда мы остались одни. — Ведь мы договаривались.

На лице бабки снова появилась улыбка:

— Я с Лукой пятьдесят лет знакома. Он всю жизнь со мной спорит. Упрямый, как осёл. Если я за, то он всегда против. Стоило мне начать настаивать, чтобы пацана оставили, как он сразу захотел его забрать.

В принципе, я так и понял. Не дурак же. Просто не знал о давнем противостоянии Матрёны с Лукой.

— Зато председатель думает про вас нехорошо.

— Всё равно, — махнула она рукой. — И за спиной пусть говорят, сколько влезет. Даже хорошо, если самые трусливые за советом и травами ходить перестанут. Устала я от них. Остальным не слухи важны, а результат. А тебе, Алёша, спасибо! Ты мальчику два дня дал, если бы эти дурни не решились. Извини, но в этот раз без вознаграждения.

Как оказалась, Матрёна ошиблась. Весь день я работал, сражаясь со сном. Вечером после ужина думал сразу завалиться спасть, однако Матрёна позвала меня в свой каменный мешок, где включила нормальный свет. Затем выложила на стол ровную стопку банкнот. Красные десятки. Всего двести пятьдесят рублей.

Я сделал удивлённое лицо: