Барин-Шабарин 2 (СИ) - Старый Денис

Полицмейстер не скрывал своих терзаний и переживаний. Всё это читалось на его лице, в его жестах, нервном постукивании пальцами о стол, за которым мы и сидели. Если я еще относительно лихо употреблял пищу, то Марницкий так к завтраку и не приступил. А зря. Омлет сегодня Марфе удался на славу. Она, наверное посчитала, что после таких блюд, что подавались к столам во время приема, вовсе могу отказаться от нее, а найму повара. Но, есть праздники, есть будни, когда я предпочитаю простую пищу.

— Пусть в срочном порядке ваша семья приезжает в моё поместье. Оно будет на осадном положении, чтобы никто не мог угрожать моим людям в мое отсутствие. Я возьму с собой в Екатеринослав полтора десятка бойцов, остальные будут неусыпно дежурить здесь. Буду просить своего крестного Матвея Ивановича Картамонова, чтобы он в этом посодействовал. Не будут же, право слово, атаковать поместье, — решительно сказал я.

Морницкий встал из-за стола, слегка растерянно сделал несколько шагов в сторону, повернулся.

— И всё-таки, это вы уничтожили барду Ивана Портового, — натужно, болезненно усмехнулся полицмейстер.

В нашей жизни часто бывают такие моменты, когда необходимо принимать крайне сложные, порой, опасные решения. Зачастую именно поступки, которые следуют за принятием подобных решений и определяют сущность человека. Ты можешь спокойно жить, купаться в роскоши потребительского общества, заказывать себе суши и роллы, но приходит такой момент, когда нужно поднять седалище и что-то сделать.

У одного человека даже не возникнет желания что-либо менять, ведь, если хорошо и сытно сейчас, то зачем же усугублять. У другого — это желание появится, но он, заказав в очередной раз доставку еды, не поленится сходить в магазин за бутылочкой беленькой и выпить за упокой своего мужества и решительности. Такие хотя бы понимают, что они никчемны и преступно бездействуют. Малодушие ли, или же что-то другое, но определенно замешанное на трусости, не позволит подобному человеку сделать решительный шаг.

Но есть третья категория людей, которые, если должны что-то сделать, поднимут свою пятую точку, сложат тревожный чемоданчик и начнут действовать. Такие люди идут на контракт в армию, когда страна в этом нуждается, такие отправляются искать минералы в глубокую тайгу, такие едут на заработки в глухие места вечной мерзлоты, чтобы не только прокормить свою семью, но и доказать, что стенания и плач о плохой жизни могут исходить только от людей, которые боятся что-либо менять.

К какой категории отнести Морницкого, я пока еще не знал. Он явно хочет что-то изменить, но при этом ищет окольные пути, хочет чужими руками, в данный момент моими, решить все проблемы, видимые ему в нашем обществе, которые он должен решать по долгу своей службы, но пока решительно ничего не делает.

Я доел свой завтрак и поспешил на тренировку. Раненное плечо периодически доставляло немало неудобств, однако, всегда можно найти немало упражнений, чтобы не напрягать руку и при этом не забрасывать занятия.

— Едем, — сказал я, когда закончили тренировку и десять моих бойцов были готовы к проникновению на условно вражескую территорию.

Перед тем, как отправиться в Екатеринослав, я хотел бы ещё раз переговорить с Жебокрицким. Уже предметно и жестко. Я бы полон решимости, поэтому взял документы, которые могли бы сказать о многом. В том числе и свидетельство о том, что мой сосед прирастил к своему имению одну из моих деревень. Воевать на несколько фронтов мне определенно не хотелось. Когда я начну свою войну с Кулагиным, не хотелось бы, чтобы где-то под ногами путался ещё и Жебокрицкий.

Мало того, я собирался сделать из него вынужденного моего союзника. Пусть союз этот будет основан на страхе, но для таких людей, как Жебокрицкий, наверное, не может быть иных сильных мотиваций.

— Я вас не приглашал, — такими словами встречал меня мой сосед, который выехал навстречу.

По моему примеру, поместье Жебокрицкого также охранялась на въездах. Так что, когда я говорил про условно вражескую территорию, то ассоциации были очевидны. Наши поместья, словно государства, которые граничат друг с другом, у которых огромное количество противоречий и вот-вот между ними может разразиться война.

— А я без особого удовольствия приехал к вам, — сказал я, протягивая папку с бумагами. — Прошу вас не откладывать и здесь же посмотреть то, что я вам привёз. Если вы откажетесь это делать, то уже в ближайшее время ревизор, что должен прибыть в Екатеринославскую губернию, будет благодарным читателем сего увлекательного произведения.

Я немало думал над тем, стоит ли Жебокрицкому показывать документ, который явно должен был находиться в его кабинете, когда тот сгорел. Вместе с тем, использовать подобные бумаги, как Инвентарь, я был обязан. Так что, пришёл к выводу, что вполне могу закрыться тем, что этот документ, явно меня касающийся, мне подкинули после пожара.

Вероятно, мой сосед и не поверит в это. Между тем, уже утром Лавр Петрович Зарипов переехал в моё поместье и сейчас обживается сразу в двух из тех домиков, которые ранее использовались для приёма гостей. Зарипов знает: именно на него падёт подозрение в краже документов Жебокрицкого. Но и я не раздаю домики, земли и деньги кому бы то ни было за просто так. Пусть Лавр Петрович отрабатывает.

— Это вы сожгли мой кабинет, — прошипел Жебокрицкий.

— Нет, сударь, и не доводите до того, чтобы я подобные обвинения счел унизительным для себя, — я намекал своему соседу на дуэль.

Уже понятно, кто есть такой Жебокрицкий. Он может быть хитрым, расчётливым, порой, даже решительным. Но он сильно печется о своей шкуре, дуэли боится больше, чем позора. Учитывая то, с какой внешней хладнокровной решительностью провёл я дуэль с Миклашевским, Жебокрицкий сильно задумался. Было видно, что его распирает многое мне высказать, но он не решается это делать. И все-таки дуэли не только зло.

— Вы заметили, что там имеются ещё показания Марии Александровны Садовой, Эльзы Шварцберг, господина Хвостовского. Все эти показания указывают на то, что вами был совершён акт мошенничества, в сговоре с председателем Земского суда Молчановым, — решительно говорил я.

— Вот этого нисколько не докажете, — сказал Жебокрицкий, но голос его не был столь уверенным. — И кому доказывать? Вы не понимаете, что в Земском суде это дело и рассматриваться не будет.

— Есть Сенат. Но вы, верно, не расслышали, то в Екатеринослав прибыл ревизор. Уверен, что он поспешит возможностью сделать себе имя на таких громких делах, — усмехнулся я, чтобы не показать сомнение.

Не верил я в то, что ревизор будет кристально честным человеком, или даже служакой, который воспылает желанием прославиться раскрытием такой коррупционной системы. Однако, нужно было все равно действовать, или же мне ждать, пока прибудет новая порция ликвидаторов?

— А ещё обратите внимание на ту самую долговую расписку от моей матери. Рядом к ней приложено объяснение, что она никогда подобной расписки не давала. Мало того, в этой расписке стоит дата, когда ещё был жив мой батюшка. Так что мама, как супруга, не могла писать подобные бумаги. Да, и почерки явно разные, — начинал я обтёсывать доски, из которых после можно было бы склепать гробик Жебокрицкому.

Далее я молчал, сосед внимательно читал документы. В какой-то момент он вознамерился одну бумагу порвать, но я с усмешкой сказал, чтобы он обратил внимание именно на копии всех тех документов, оригиналы которых я ему в руки не дам. Скрежет зубов Жебокрицкого можно было услышать и за десяток шагов.

Здесь были также и показания дворянина Зарипова, который указывал на некоторые махинации моего соседа уже не только со мной, или с моей мама, но и с другими помещиками, находящимися по соседству с именем Жебокрицкого.

— Обратите внимание, сударь, что-то, как вы смогли пририсовать своему имению хороший заливной луг, а также озеро, которые находились ранее в угодьях Матвея Ивановича Картамонова. Сие весьма будет интересно моему крестному, — я усмехнулся. — Он же порвет вас на британский флаг. Вы любите Британию? Знаете, какой у нее лоскутный флаг?