Князь Московский (СИ) - Иванов Евгений Геннадьевич

«М-да, а эмпатическая чувствительность растёт, скоро это может стать проблемой», — с неудовольствием подумал я.

Видимо, окружающие заметили моё лёгкое недовольство и приняли, с некой растерянностью на свой счёт.

Извинившись за опоздание, представил Антона Павловича обществу, ну и ему тоже представил окружающих.

Доктор был явно ошарашен таким обществом, он был единственный, кто не имел хоть маломальского титула, да и вообще был мещанского происхождения.

И костюм его был гражданский, и сам он был чуть растрёпан и капельку неряшливо оправлен. Да и коньяка всё же было многовато выпито.

И он всё это понимал, и поэтому чувствовал себя просто ужасно неудобно.

За трапезой мы перекидывались ничего не значащими фразами и любопытными взглядами.

А когда подали чай, я решил всё же осветить свою интригу.

После лёгкой беседы, с рассказами о путешествии на Сахалин в исполнении Чехова и вставлением ремарок от Георгия Александровича, что тоже недавно вернулся из путешествия. Я подхватил нить разговора и проговорил.

— Дорогая, — обратился я к Элли, — Ты же помнишь наш проект о создании нескольких газет и журнала? Вот теперь хочу представить нашего главного редактора в лице Антона Павловича. Как ты думаешь, он справится? — произнося эти слова, я чуть улыбнулся, ради понимания того, что всё уже решено.

Елизавета Фёдоровна очень серьёзно посмотрела на моего protégé. Тот был растерян и ошарашен таким известием. Ведь те записки, что были ему, представлены, являлись только лишь сумбурными набросками плана, и какой из них требовалось сделать вывод, было не ясно. И сейчас, когда ему объявили о его нежданном назначении, у него от удивления даже пенсне с носа упало, хотя весь завтрак мужественно там держалось.

А я понял, для чего мне нужен этот докторишка, только когда его увидел. До этого мне просто хотелось взглянуть на талантливого человека

У Чехова был очень любопытный магический источник. Конечно, размер его был мал и очень скромен, да был почти неразвитый, но главное, что мне было понятно, Чехов им как-то пользовался. И только усадив его завтракать с нами, понял.

Он — эмпат, притом не как я, а более глубинный, что ли, он «видел» не поверхностные эмоции, а саму суть человека.

А такой экземпляр было бы обидно упускать.

Елизавета Федоровна чуть удивлённо взглянула на меня, на Антона Павловича. Ей было непривычно рассуждать прилюдно о таких вещах, но легко справившись со смущением, она подключилась к моей игре.

— Мне кажется... Нет, я уверена, что наш дорогой друг не подведёт нас! Ведь правда, вы же не подведёте меня, Антон Павлович?

Она смотрела прямо в его лучистые серые глаза, спрятанные за стёклами пенсне, и мне ясно было видно, что от былого сопротивления не останется и следа.

Когда такая красивая женщина просит тебя о чем-то, то отказаться невозможно.

Тем более в просьбе нет ничего предосудительного. Да и просит тебя не какая-то мещанка, а член Правящего Дома.

Я даже заревновал немного. Ну а Чехов выбросил белый флаг и согласился быть и участвовать. У меня создалось впечатление, что он был готов на всё, чтобы не попросила бы его моя супруга.

Ведь со мной он мог пойти на конфронтацию, ну а с такой изумительно прекрасной женщиной не повоюешь.

У сидящих за столом тут же возникло множество вопросов на эту тему. Какие газеты, какой журнал? Конечно, дам больше всего интересовало именно второе.

Антон Павлович стушевался от такого количества вопросов, и я подхватил падающее «знамя», начав кратко объяснять свою задумку и цели, что хотелось бы достигнуть.

Глава четырнадцатая

И всё же я очень устал.

Бессонные ночи, что провёл за написанием гремуара, ночные ритуалы, да и последствия экспериментов тоже не добавляли мне бодрости. Голова была тяжёлая, и источник магии по временам выдавал болезненные импульсы. Всё-таки перенапрягся я знатно.

Но чувство надвигающихся проблем не оставляло меня и постоянно подстёгивало спешить и укреплять свои позиции...

После окончания завтрака, который был очень насыщен разговорами и общением, попрощался с Чеховым, и когда жал ему руку, чуть подлечил его лёгкие. Последствия принятия спиртного убирать не стал. Пусть у него будет чуть размытая картина о происшедшем.

Объявил адъютантам, что сегодня все дела отменяются, и они могут идти куда угодно вместе с теми бумагами, что с утра пораньше притащили мне на рассмотрение.

Возвратившись в столовую, застал там Георгия, что общался с дамами , извинившись перед ними за кражу собеседника, чуть приобняв племянника за плечи, отвел его к стульям, что стояли вдоль стен, и, усадив его, сел рядом.

От такого «панибратства» мой родственничек несколько опешил, но чего-то негативного в его чувствах не возникло.

— Джорджи, послушай меня внимательно, — проговорил я серьёзным тоном. — Меня беспокоит твоё поведение по отношению к Марии Петровне. Не перебивай! — негромко шикнул на него, когда тот попробовал мне что-то сказать. — Всё, что связано с тобой , связано и с нашей страной, с нашей державой. Я знаю, что это тебе повторяли всю твою жизнь, но именно сейчас ты на перепутье! Понимаешь?!

Конечно, двадцатилетний юноша, что являлся вторым сыном Императора Всероссийского, этого не понимал.

Его мучила жажда жизни и жажда свободы! Он хотел чего угодно, но только не думать о политике. А сейчас все желания его сместились в сторону молодой княжны Трубецкой.

Но воспитания и образования хватает, чтобы понять: их отношения являются мезальянсом.

И сейчас, сидя передо мной на стуле, он злился на меня, хотя и принимал мою правду.

— Я тебя понимаю, дядя. И не строю воздушных замков... Но что мне делать? — В его словах было столько эмоций, что я почти почувствовал их жар на своей ауре.

«О, дорогой и наивный племянник, ты будешь очень удивлён, если узнаешь мои планы на тебя» — промелькнула у меня довольная мысль.

— Первое: не отчаивайся и не впадай в крайности, - уверенно проговорил я, смотря в глаза Джорджи. — Второе: с твоей болезнью всё не так и плохо, и сейчас идут испытания одного лекарства, Чехов, Антон Палыч, в курсе и сказал, что надежда есть, — решил и в этом обнадёжить его. — Но главное, у меня есть мысли, как можно помочь твоей сердечной муке. Самое важное, это Александра Александровича убедить, что мой замысел принесёт пользу Империи.

Мы ещё немного пообщались и, уточнив планы друг друга, разошлись по своим покоям.

Меня уже буквально начинало пошатывать, когда я добрался до своей спальни. Сбросил прямо на пороге туфли, мундир, пока расстёгивал крючки, кажется, что-то порвал , стянул через голову сорочку и, упав на кровать, стянул с себя брюки.

Сон пришёл ко мне мгновенно. Вот я барахтаюсь на кровати, стягивая с себя форменные брюки, и раз - сижу на крыльце своего дома, в котором жила моя семья до того злополучного дня…

Мне раньше часто снился этот сон.

Я сидел на деревянной ступеньке крыльца, что примыкало к нашему дому. Тогда было жаркое и пыльное лето.

В самом доме было свежо и прохладно, весь потолок был увешан пучками душистых трав и мешочками с разными смесями сухих ингредиентов, а я только что проснулся и, откинув своё лоскутное одеяло, вылез из своей кроватки. И прошлёпав голыми пятками по дощатому полу, распахнул входную тяжёлую дверь на крыльцо, сел на ступеньки ждать маму.

Уже тогда, в самом голоштанном возрасте, у меня был сильный талант к манипуляциям магической энергией.

Мама меня научила закручивать воздух в спираль и удерживать в этом импровизированном смерче всю пыль и мусор, что попали в него. Смерч у меня выходил маленький, едва ли по колено взрослому. Но зато таким образом я помогал маме по хозяйству, подметал дом и убирался на улице, чем всегда очень гордился и чувствовал всю важность выполняемой работы. А так как скотины у нас не было, то и работы по дому было немного, и я сам справлялся с уборкой.