Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник

Я с трудом сдержал улыбку — так серьёзно Пётр подошёл к делу, так живо всё представлял.

— И что решил? — спросил я, обходя вокруг саней, осматривая их со всех сторон.

— Да так и не решил, — вздохнул Петька, разводя руками. — Потому и пришёл к вам. Думал-гадал, что важнее — чтоб не проваливались или чтоб легче тянуть было?

— Ты давай, не выдумывай и делай пошире, — сказал я ему, наконец. — Лошадей-то планируем тройку запрягать, так что потянуть смогут, не переломятся.

Петька хлопнул себя ладонью по лбу так, что эхо пошло по ангару:

— Ах ты ж, Господи, и как я сам не догадался! — воскликнул он, качая головой. — Тройка-то, конечно, справится, что ей эта ширина? Вы же и говорили что под тройку делать! А я за работой и забыл.

И тут его словно прорвало. Глаза загорелись, руки начали летать в воздухе, показывая то одну деталь, то другую:

Он отбежал к верстаку, хватая какую-то деревянную заготовку:

— А ещё сиденье особое придумал! Не просто лавка, как обычно делают, а с подъёмом таким, — он показал, как будет выглядеть сиденье, — чтоб спина не уставала в дальней дороге. И под ним ящик для вещей, да не простой, а с крышкой на петлях, чтобы в любой момент достать можно было, что нужно.

— А верхняя часть, как и просили, будет тёплой, — продолжал Пётр, словно позабыв обо всём на свете. — Каркас из гнутых прутьев сделаю, обтяну его холстом в три слоя, а между ними войлок проложу. Никакой мороз не страшен будет! А сверху ещё овчину можно кинуть.

Он замер на секунду, словно представляя себе готовые сани, и лицо его озарилось такой счастливой улыбкой.

Я провёл у Петра в сарае несколько часов. Он показывал мне каждую деталь, рассказывал о своих идеях, спрашивал совета. Видно было, что дело это ему по душе, что вкладывает в него не только умение, но и частичку души.

Вечером того же дня, когда уже стемнело, ко мне в дом заглянул Митяй. Прошёл в горницу, сел на лавку и довольно потёр руки:

— Егор Андреевич, не поверите, за два дня семь банок выдул! — похвастался он, явно гордый собой. — Все ровненькие, с толстыми стенками, как вы просили. Даже Семён удивился, говорит, за такое короткое время столько качественных изделий — это надо уметь!

— Молодец, Митяй, — похвалил я его. — Это нам пригодится.

— А для чего они, Егор Андреевич? — с любопытством спросил он. — Опять что-то особенное задумали?

— Для варенья они, — ответил я, улыбаясь. — А ещё, как следующий обоз придёт за досками, закажем, чтоб свинюшек привезли. Будем тушёнку делать.

— Тушёнку? — переспросил Митяй, явно не понимая, о чём речь.

— Мясо особым образом приготовленное, чтоб долго не портилось, — объяснил я. — В этих самых банках и будем хранить. Всю зиму будем с мясом, не то что соседи наши!

— Ох, чувствую, опять что-то новое будете нас учить делать, — засмеялся Митяй. — С вами, Егор Андреевич, не соскучишься!

На следующее утро я решил снова навестить деревню Ивана Филипповича, чтобы самому увидеть, как там дела у Петьки.

Быстро перекусив хлебом с молоком, вышел во двор. Степан, словно прочитав мои мысли, уже седлал коня.

— К Ивану Филипповичу собрались, Егор Андреевич? — спросил он, затягивая подпругу.

— Да, надо проверить, как там наш пациент себя чувствует, — ответил я, оглядывая сбрую. — Один поеду, думаю справлюсь.

Степан кивнул, но на его лице промелькнуло беспокойство:

— А не опасно ли одному-то? Мало ли кто по дорогам шастает.

— После того, как Захар с ребятами лихих людей перевёл, думаю, пока бояться нечего, — успокоил я его. — Да и дорога короткая, быстро обернусь.

Вскочив в седло, я тронул коня. Погода стояла чудесная — солнце пригревало совсем по-летнему, хотя по утрам уже чувствовалось дыхание приближающейся осени.

Конь бежал резво, словно тоже наслаждался погожим деньком. Я невольно залюбовался окрестностями, как ни крути, а красота русской природы завораживает, особенно в такой ясный день.

Путь до соседней деревни занял около получаса. Ещё издалека я увидел знакомые крыши, подгоняя коня, я быстро доскакал до ворот и спрыгнул на землю. И тут же увидел выходящих мне навстречу Ивана Филипповича и Ричарда. Лица их были усталыми, но не печальными — значит, ничего страшного не произошло, и это немного успокоило меня.

— Егор Андреевич! — радостно воскликнул Иван Филиппович, широко улыбаясь. — Как хорошо, что вы приехали!

Я пожал им обоим руки.

— Ну что, как там наш больной? — спросил я деловым тоном, передавая поводья подбежавшему мальчишке.

— Идёт на поправку, Егор Андреевич, — ответил Иван Филиппович, и его глаза заблестели от радости и облегчения. — Вот уже голову приподымает, сам пьёт. А утром даже улыбнулся, когда Марьюшка к нему подошла!

— Это хороший знак, — кивнул я, проходя во двор. — Значит, наши старания не напрасны.

— Марьюшка бульон мясной отварила, на курице, — продолжал Иван Филиппович, семеня рядом со мной. — Уваристый получился, душистый. Петька две ложки съел и не поморщился.

Я нахмурился, вспомнив о важности правильного питания для выздоравливающего:

— Вы смотрите аккуратно, чтоб не жирный был. Его желудку покой сейчас нужен, чтобы силы организм тратил не на переваривание тяжёлой пищи, а на восстановление.

— Нет, не жирный получился, Егор Андреевич, — поспешно заверил меня Иван Филиппович. — Всё, как вы велели. Марьюшка весь жир сверху сняла, только чистый бульон оставила.

Я кивнул, довольный таким подходом.

— Возьмите ещё из хлеба сделайте сухариков, — посоветовал я, останавливаясь у крыльца. — В печи подсушите. Потом, когда в бульон их побросаете, и они раскиснут, можно будет с ложечки давать. Они легко будут глотаться, и всё-таки сытнее будет.

Иван Филиппович просиял, словно я открыл ему великую тайну:

— Вот ведь мудрость какая! Сразу видно — понимаете в лечении! Сделаем, обязательно сделаем.

Он тут же побежал пересказывать это Марьюшке, которая показалась на пороге.

Я же перевёл взгляд на Ричарда и невольно нахмурился. Англичанин выглядел измождённым — лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги. Было видно, что он практически не спал эту ночь.

— Ну что, как он на самом деле? — спросил я тихо, чтобы нас не услышали домочадцы.

Ричард провёл рукой по уставшему лицу, но в его глазах горел огонёк профессиональной гордости:

— Знаете, Егор Андреевич, это удивительно, но вроде бы всё действительно хорошо, — ответил он негромко. — Первый день сукровица очень сильно шла и с дренажа, и из трубки. Я менял повязки четыре раза, как вы велели. А сегодня уже практически не идёт — только слегка розоватая жидкость, без гноя.

— А температура? — уточнил я, прикидывая в уме возможные осложнения.

— Жар подымался один раз, — признался Ричард. — Ночью, часа в три. Но как раз было время давать очередной отвар из коры, и буквально через тридцать минут жар спал. Удивительное средство, должен признать.

Я довольно кивнул — видимо, ивовая кора действовала именно так, как я и рассчитывал. Природный аспирин, пусть и в примитивной форме.

— А дренаж? Не пора ли снимать? — спросил я, проходя в дом.

— Я как раз хотел сегодня после обеда посмотреть, — ответил Ричард, следуя за мной. — Если выделения прекратятся совсем, думаю, можно будет его удалить. Пусть ещё ночь постоит, и завтра сниму.

В избе стоял запах трав и спирта — видимо, недавно делали перевязку. На топчане у печи лежал Петька. Лицо его, хоть и бледное, уже не имело того землистого оттенка, что вчера. Глаза были закрыты, дыхание — ровным и глубоким. Грудь, перевязанная чистыми полотняными полосами, мерно поднималась и опускалась.

Я осторожно приблизился и склонился над ним. Дренажная трубка, выходившая из-под повязки, была почти сухой — лишь капля прозрачной жидкости виднелась на её конце.

— Дышит свободно, без хрипов, — заметил я, прислушиваясь. — И цвет лица лучше.

Ричард кивнул:

— Я проверял, лёгкое — расправляется хорошо, воздух проходит равномерно. Плевра, похоже, срастается без осложнений.