Директор (СИ) - Семин Никита

К тому же немцы не брезговали учиться даже у тех, кого считали своим врагом или потенциальным недругом. И разработанные мной листовки они тоже внимательно изучили и применили, только по отношению к людям в Австрии и Чехословакии. Как итог — Австрия им досталась без боя, после чего началось давление на Эдварда Бенеша — президента Чехословакии. Камнем преткновения были Судетские земли, где жило преимущественно германоговорящее население. Гитлер давил тезисом «там наши люди и они страдают под вашей пятой — отдайте земли нам, иначе мы возьмем их силой». После ошеломительного успеха с Австрией, его слова уже не выглядели пустой угрозой.

Понимая, что бездействие равносильно поражению, наши дипломаты давили на Францию. Леон Блюм сначала отбивался от настойчивости нашего наркомата иностранных дел, но успех итальянских войск в Испании и отвод части немецких сил на подчинение Австрии и нажим на Чехословакию все же сделали свое дело. Летом Блюм отправил к соседям один полк иностранного легиона, как самую боеспособную часть своих войск, так еще и воевавших ранее на таком же театре военных действий, что и итальянцы — в Африке. Легион подошел с южной стороны, фактически ударив в спину наступающим на народофронтцев итальянские части. Дополнительно Блюм отправил флот вдоль границ Испании, чтобы полностью перекрыть снабжение войска Муссолини. Весы снова качнулись на сторону Торибио. К тому же оказалось, что до прихода Блюма к власти, Франция оказывала тайную помощь Пересу и особенно бойцам Франко. Но новый премьер-министр тут же перекрыл этот канал поставок, как только узнал о нем. А к июню возобновились и наши поставки по морю народофронтцам. На некоторое время мы выдохнули. Самая острая фаза этой борьбы, казалось, пройдена…

— Куда поедем отдыхать? — в середине июня спросила меня Люда.

— Даже не знаю, получится ли, — с сомнением протянул я, сильно удивившись ее вопросу.

— А что случилось?

С момента моего перехода с должности главы НИИ в помощники Орджоникидзе моя любимая стала гораздо спокойнее. Тут сыграло сразу несколько факторов. И мое фактическое повышение, что не только принесло мне более высокий оклад, но и «суммы в конвертах», о которых до этого я не знал. Товарищ Сталин как-то не рассказывал, что всем высокопоставленным партийным работникам делают дополнительные не регламентируемые выплаты, а вот Григорий Константинович скрывать от меня этого не стал. К тому же рядом со мной больше не было Ольги, к которой Люда меня все-таки ревновала. Ну и то, что Ира подросла и тоже стала посещать детсад, сказалось. Елена Васильевна все еще работала у нас, но уже не сидела днями в нашей квартире, а лишь «разгружала» иногда, когда мы хотели сходить в театр, кино или просто побыть наедине. В общем, на семейном фронте была практически идиллия. Да и мировые события были словно в стороне от СССР. Да, при активном участии, но всю страну не затрагивали. Зато для меня события в Европе были гораздо ближе, чем новая постановка балета в Большом театре, или предстоящий чемпионат по футболу. И война в Испании была в моей голове гораздо ближе, чем мирное небо СССР. Неудивительно, что вопрос Люды вызвал у меня удивление — как можно ехать в отпуск, когда идут боевые действия?

Люда вот тоже не поняла моих сомнений, когда я ей вкратце рассказал о накале международной обстановки.

— Где мы, а где Испания? — махнула она рукой. — Да и до Германии этой не близко. Что же теперь, дома сидеть? А у меня отпуск раз в году и то, недолгий. Снова если начну твоим… — она замялась, но все же закончила. — Короче, если я снова в обход очереди в отпуск выйду, на меня девочки как на зазнайку будут смотреть. И травить.

— Давай, я уточню, можно ли сейчас отлучаться? — решил я сразу ей не отказывать. — Все же моя работа как раз с этими странами сейчас связана. Ты же вон тоже без договоренности с начальницей цеха с фабрики не уходишь, — привел я ей понятный пример.

— Хорошо, — вздохнула жена.

Но к моему удивлению, Григорий Константинович был не против моей отлучки. Даже наоборот.

— Съезди, проветрись. За две недели, даже если что-то и произойдет — тебе или позвоним, или и без твоего участия обойдемся. Тут на дипломатов нагрузка сейчас больше, да на военных. Не переживай.

При этом мне показалось, что сам Орджоникидзе чем-то обеспокоен. Но на мои осторожные вопросы он лишь руками махал и уверял, что все хорошо.

В итоге к концу июня мы с Людой и детьми отправились в Сочи. Надо сказать, что мне и самому было интересно посмотреть на город. В прошлой жизни я его видел только на картинках, и хотелось сравнить — как выглядит курорт сейчас. И я не прогадал.

Да, никаких высотных зданий не было и в помине. Преобладала одноэтажная деревянная застройка, на фоне которой выделялись новенькие строения пансионатов и лечебниц. Из достопримечательностей можно было назвать лишь железнодорожный вокзал, летний театр и мацестинскую грязелечебницу. Что интересно — все они были достроены лишь в этом году, к началу сезона. Сам город утопал в зелени — пальмы и эвкалипты росли вдоль дорог, как у нас тополи и березы. Гулять по таким улочкам после пыльной и шумной Москвы было сущим удовольствием. Но конечно главной «достопримечательностью», из-за которой ехали сюда, было море и пляж. Нам повезло — погода была благосклонна, солнце пыталось изжарить нас, но теплый ветерок с моря давил эти усилия на корню, а редкие облака давали периодически спасительную тень. Плескаясь в море и играя с Лешей и Ирой, я даже под конец отпуска смог отстраниться от тревог и забот и почувствовать, как меня «отпускает» напряжение, которое копилось последний год. Не зря все-таки Люда меня вытянула в эту поездку!

А вот по возвращению я понял, от чего Григорий Константинович был так хмур перед моим отпуском.

— Меня переводят? — мои брови удивленно поползли вверх, когда Орджоникидзе сказал мне об этом.

— Увы, — расстроенно развел он руками. — Сам не рад.

— Но почему?

— Бюрократия, — вздохнул мужчина и сел на стул для посетителей. — Сам удивлен, как раньше тебя не перевели.

— А должны были?

— Ты ведь пропагандой на международном уровне занимаешься. А я промышленностью заведую. Совсем разные сферы, не считаешь? — усмехнулся он.

— Но ведь раньше никого это не смущало.

— Думаю, Жданов постарался, — снова вздохнул Григорий Константинович. — Видимо надеялся, что тебя под его крыло переведут. Уж очень сильно ты его тогда задел, когда под себя подмял агитационный фронт в Испании. Да и еще один момент был, почему раньше не делали…

— Какой? — выждав несколько секунд и не дождавшись ответа, спросил я.

— Решение Кобы, — поднял он взгляд вверх. — Это я у него ведь тебя «выпросил». Как раз чтобы с ним отношения наладить, — стал тот делиться откровениями. — Но на что именно тебя поставить — сразу не решил. Хотел посмотреть, какую ты сам инициативу проявишь. А ты не в промышленность пошел, а в агитацию. Но я тебя тогда осаживать не стал. Уже не раз замечал, что когда ты свои идеи воплощаешь в жизнь, они эффект больший дают, чем по указке «сверху». А там и Кобу уговорил пока тебя не переводить — Жданов сразу свое отношение к тебе показал, вот и был у меня аргумент — «сожрет» он тебя и толку не будет.

— А сейчас что поменялось?

— Да кто же знает, о чем Коба думает, — пожал плечами Орджоникидзе. — Но ты в любом случае не под начало Жданова попадешь — это я выяснил точно.

Решение о переводе было подписано в секретариате ЦК, и там говорилось лишь о том, что я выхожу из подчинения наркомата тяжелой промышленности. Кто будет моим новым начальником, и в какой структуре я буду числиться — ничего. Отсюда и мое неведение.

Все прояснилось на очередном собрании нашей «могучей кучки» — своеобразного совета стихийно сформировавшегося при работе над испанскими событиями.

— Товарищи, — начал Сталин, когда мы все разместились в его кабинете, — у нас небольшие кадровые перестановки. С этого дня товарищ Огнев выводится из подчинения товарища Орджоникидзе и возглавит Информбюро ЦК, сменив на этом посту товарища Сафонова.