Родная гавань (СИ) - Старый Денис

Жаль, что это не сосед сверху, сверлящий стены и одновременно нервы. Там можно было договориться, ссылаясь на боли в голове. Тут же не пойдешь к туркам, не скажешь: «Нисколько не уважаемые турки, не стреляйте, будьте так любезны, голова нынче болит». Но было бы интересно иметь такой опыт переговоров с противником.

— Я жду! — в раздражении я уже кричал на девицу.

Понятно, что она помогала меня выходить. Но стоит тут вся такая… Красивая. Зачем? Нет, не зачем красивая, зачем тут.

— Хозяин Исмаил-бей приказал следить за вами. Быть с вами, знать о вас все, — через некоторое время призналась…

— Как зовут? — спросил я.

— Аиша! Но вы можете придумать мне иное имя, — кокетливо сказала девушка и начала раздеваться.

— Ни-ког-да, если я только не скажу, не раздевайся и не пробуй со мной возлечь. Деду сообщать нужно? Будешь говорить, что я скажу тебе. А так…

В комнату вошел Ганс Шульц. И… Он стоял и глупо улыбался. Так, как могут только по уши влюбленные люди. Причем те, кто не избалован множеством пережитых историй любви. Врач, который уже казался мне матерым хирургом, где-то и циничным, хладнокровным. Он влюблен.

— Я твой хозяин теперь? — спросил я у Аиши.

— Да, — отвечала девушка.

— Примешь лютеранство и замуж выйдешь за Ганса, — я указал рукой в сторону Шульца. — Вот, за него.

Шок — это по нашему! И девушка и врач смотрели с удивлением, ждали продолжения, что, мол, пошутил.

— Все! Идите и разговаривайте. Венчание в первой же лютеранской кирхе. А лучше… Ганс, переходи ты в православие. Геннадием будешь! — усмехнулся я, выпроваживая парочку.

А чего все Шульцу по рыжей Марте вздыхать, тем более, когда та уже вышла замуж?

— Бах-бах! — очередные выстрелы.

Но уже не так чтобы и сильно бьют они по голове. Приятно, оказывается, решать судьбы своих подчиненных, и друзей. И настроение появилось, и желание жить, воевать, побеждать.

— Кашин! Неси мундир! К фельдмаршалу Миниху пойду! — выкрикнул я.

Глава 21

Никогда ничего не замышляйте против России, ибо на любую вашу хитрость она ответит своей непредсказуемой глупостью.

Отто фон Бисмарк

Перекоп

28 июня 1735 года

Грохот пушек учащался и усиливался, уже не проходило и десяти секунд, чтобы хотя бы какой-нибудь ствол не изрыгнул из себя ядро. Турки подтянули какие-то просто огромные пушки, стреляющие с расстояния, куда не докидывали ядра орудия даже со стены.

А вот ту артиллерию, что турки тянули через свои траншеи, чтобы быть ближе к стенам крепостей, наши пушкари выбивали качественно. Интересно, что тактика ведения осады османами не меняется уже почти пятьдесят лет. Так они действовали под Веной в 1683 году. Тогда проиграли. Посмотрим, как будет сейчас. Тем более, что мы еще далеко не все свои козыри выложили на стол.

Я стоял на крепостной стене центральной крепости Перекопа и наблюдал за тем, как турки самоотверженно, под огнём нашей артиллерии продолжают рыть траншеи. Они и не скрывали своих намерений. Да и тот, кто хоть немного учил историю, должен был предполагать, как именно будут турки действовать. Ещё нужно проверить и «послушать землю» — обязательно должны где-то сейчас рыть подкоп для подрыва стены. Подрывы стен — визитная карточка турок.

Если всё пойдёт по классике, то турки обязательно пойдут на штурм. Но только когда подведут свои траншеи практически вплотную к нашим укреплениям, и предвестником штурму должен обязательно стать мощнейший взрыв.

Я стоял на стене не один. Фельдмаршал, командующий первой русской армией в Крыму, Христофор Антонович Миних сам попросил меня посмотреть на диспозицию. Это уже второй раз, когда он со мной советуется.

В первый раз, после сложного разговора на повышенных тонах, вернее, только тон фельдмаршала был повышен, говорили о санитарии. Пришли сведения, что в Очакове началась эпидемия. То ли чума, то ли холера, о том не известно. Только слухи, но кажущиеся убедительными.

Так что русская армия ввела карантинные меры. Но зачем я вновь понадобился командующему?

— Господин фельдмаршал, могу ли я задать вам вопрос? — спросил я и, дождавшись дозволения, продолжил: — А вы чего ждёте от меня, уже который раз вызывая на стену обозревать вражеские позиции?

Миних недовольно посмотрел на меня, таким же нарочито недовольным голосом, недовольство которого усиливал ещё и немецкий язык, сказал:

— Я тщательным образом собираю сведения о всех тех операциях, в которых вы участвуете. Вы постоянно преподносите врагу сюрпризы. Нынче же нужен подобный сюрприз. Неприятеля нужно ошеломить. Уж больно они свободно чувствуют себя.

— Вылазка нужна большим конным отрядом, — озвучивал я, как мне показалось, наиболее напрашивающийся вариант. — У нас есть кавалерия. Если запросить со Второй армии всех башкир и казаков с уланами, то выйдет мощный удар.

— Думаю, что этого неприятель и ждет. Мы разгромили ханскую армию. Но еще есть Буджацкая орда, есть сипахи, турецкие тяжелые всадники. А еще взгляните в зрительную трубу вон туда! — сказал Миних, указывая рукой налево.

Я сперва и не понял, что именно он мне хочет указать. Чуть левее, в верстах трёх от наблюдательного пункта был словно недоработанный турецкий участок осады. Там и визуально было крайне мало вражеской артиллерии, и не видно каких-либо серьёзных сил поддержки этого направления. Укрепления как-будто бы недоработаны, траншеи узкие.

Прежде, чем уповать на глупость противника, нужно рассмотреть вариант, что он изрядно хитёр. То есть такая расхлябанность отдельного участка обороны — это не что иное, как военная хитрость.

— Нас приглашают? — проявил я догадку.

Да и сам фельдмаршал подсказывал мне правильный ответ. Стал бы он обращать столь пристальное внимание на определённый участок обороны.

— Лучше и не скажешь, — усмехнулся Миних. — Нас туда приглашают. Но дело ещё в том, что я хотел бы принять это приглашение несколько на своих условиях.

— Обмануть обманщиков, — усмехнулся я.

— Так что скажете?

Сказав это, фельдмаршал посмотрел на меня столь пронзительным взглядом, что неожиданно я даже несколько растерялся. Беседа была вполне доверительная, а теперь от меня так настойчиво требуют… Чего?

— Вы ждёте от меня чуда? — спросил я.

— Если вам будет угодно, то да, необходимо всенепременно чудо. Мало ли вы уже показали чудес? В порту Гезлева, в Бахчисарае… Когда проявили терпение и не пристрелили Владимира Семёновича Салтыкова…

Опять этот суровый взгляд. Но я уже немного уловил характер Христофора Антоновича. У него столь своеобразное чувство юмора, которое понимать может только он, а другие же, и то редко, лишь предполагают, что Миних, оказывается, ёрничает.

Командующий русскими войсками устроил мне заочную порку по поводу дуэли. Нет, ударов палок не прописал, и даже не грозился. Возможно, что меня от этого спасло чуть ли не предсмертное состояние. А ведь Миних палками отходить может, это телесное наказание для офицеров ещё никто не отменял. Ещё нет Манифеста о вольности дворянства.

Но Миних так усердно показывал, что злится на меня, что готов разорвать на части за ту дуэль в условиях войны, что поверили многие. Мне, признаться, не особо понравилось то, что, когда я бредил, образно мои кости полоскали. Что меня обсуждали все, кто не попадя.

Вот только, уверен, что обсуждали, но не осуждали. По крайней мере, многие, кто уже хлебнул тягостей войны, понимали, что такое эмоции во время боя и сразу после него.

И понятно, почему Миних меня бранил, осуждал. А чтобы другим повадно не было. Дисциплина — основа любой армии. Начни дворяне друг друга вызывать на дуэль по маломальским поводам, так половина офицерского состава поубивает друг друга на радость врагу.

Однако, как только я пошёл на поправку, будто бы и ничего не было. И сейчас целый фельдмаршал советуется со мной, секунд-майором.