Родная гавань (СИ) - Старый Денис

Я уже добрался до своей телеги, намереваясь побыстрее прилечь, как почувствовал взгляд. Я понял, кто на меня смотрит. Тот, кто стал свидетелем нелицеприятного, недостойного офицера, поведения Владимира Семёновича Салтыкова.

А теперь и фельдмаршал Пётр Петрович Ласси наверняка осознал, что я вижу его. Вот и посмотрим, насколько командующий Второй армией честный человек. Встанет ли он на мою сторону в споре с Салтыковым, если на то будет необходимость?

От автора:

✅ Очнулся в Смутное время. Вокруг разбойники, татары, поляки и прочие немцы.

Все говорят — царь нужен. А какой из них настоящий? Ответ знаю только я. Мне и разбираться.

✅ 1-й том со скидкой: https://author.today/reader/464355

Глава 20

Ничто не обходится в жизни так дорого, как болезнь и — глупость.

Зигмунд Фрейд

Северо-Восточнее Бахчисарая

16 июня 1735 года

Такое впечатление, что в степи и восход, и заход солнца происходят будто моментально. Ещё не успел насладиться сумерками, как уже темень. Ещё не успел полюбоваться на алеющий рассвет, как солнце уже полностью вышло из-за горизонта.

Дурные мысли лезли в голову. А что, если это мой последний рассвет? Вот сейчас, на дуэли меня убьют, и всё… Может же быть и такой ихот для меня?

Отчего-то в этот момент подумалось: я был бы не прочь обнять… Как же странно об этом думать. Какая нелепость! Мне захотелось обнять свою жену! Юлиану, мою тигрицу. Почему так? Может инстинкт охотника? Ведь чувствую, что еще не покорил Юлиану. Вот и тянет завершить дело.

Почему же не Анну Леопольдовну обнять? Прислушался к себе и понял, что какие-то тёплые чувства к ней испытываю. А была бы Великая княжна рядом, так уверен, что чувства эти были бы не тёплыми, а обжигающими.

Как это солнце, которое не успело ещё занять своё место на небосклоне, но уже палит. Предвещает жаркий денёк.

А у меня, даже если бы всё небо заволокло суровыми чёрными тучами, утро всё равно получилось бы жарким. Пусть и в переносном значении. А потом еще и последствия могут быть.

— Едут! — с явным сожалением сказал Саватеев. — Ну не могли бы заблудиться?

— В степи? — сказал я, а после подумал, что в степи мне легче заблудиться, чем даже в густом лесу.

Понимаю, почему мой секундант не скрывал своих мыслей. Он надеялся, что Владимир Семёнович Салтыков не явится на дуэль. Саватеев считает, что я совершаю большую глупость. И надеяться оставалось только на трусость со стороны моего оппонента.

Насколько я понимаю, в это время ещё окончательно не сложился неписаный дуэльный кодекс. Однако неявка одной стороны на дуэль однозначно расценивается как трусость. Следовательно, я должен был получить сатисфакцию. И уже неприлично было бы в самое ближайшее время вновь провоцировать Салтыкова на поединок.

А вот, если бы дуэль проходила в строгости по тем правилам, которые в будущем описывает Александр Сергеевич Пушкин в своём великом произведении «Евгений Онегин», я уже минут двадцать как праздновал бы победу.

А ведь действительно, праздновал бы, а не жаждал обязательной крови Салтыкова. Уж больно драгоценная эта кровь, родственника самой государыни.

Сейчас думаю, что наша дуэль с Салтыковым настолько несвоевременна и нелепа, что и придумать сложно. Идёт война, русские воины, пусть и значительно меньше, чем татарские и турецкие, но погибают на этой войне. И пусть весьма вероятно, что Салтыков дрянной офицер. Просто потому, что служит всего месяц, ну или чуть больше того. А вот себя я оцениваю, как важную фигуру. В том числе и как человека, который начал менять историю.

Россия сильно потеряет, если меня сегодня убьют. А в дуэли на пистолетах, оружие, которое секундант Салтыкова попросил использовать, всякое может быть. Пуля — дура!

Владимир Семёнович прибыл верхом, слазил с коня медленно, нехотя, вынужденно. Был явно удручён. Я же, напротив, всем своим видом показывал, что полностью уверен в своих силах. И что дуэль для меня — так, сущая нелепица. Ведь противостояние уже началось. И выстрелы в дуэли — это лишь кульминация события. А для кого и финал, где вместо эпилога некролог.

Будешь нервничать, так рука дрогнет.

— Господа, я предлагаю вам примириться. Всем напомню, что дуэли запрещены. А также идёт война. Или перенесите дуэль на другое время, — секундант Салтыкова говорил правильные слова.

Я смотрел на своего оппонента и ждал реакции от Владимира Семеновича. В данном случае извинений мне было бы достаточно. Более того, насколько я осведомлён, офицерское сообщество втихую склонно считать меня правым. Но, лишь втихую. Да и сильно ссору нашу не обсуждают, считают, что и я не лыком шит.

— Ну же, господа! — мой секундант также хотел нас примирить. — Примиритесь!

Обстоятельства всё-таки выше здравого смысла. Понимаю, что дуэль — это какая-то несуразица. Но оппонент извиняться не хочет, так тому и быть.

— Прошу, господа, начинайте! — нехотя и разочарованно сказал секундант Салтыкова.

И ведь я имел возможность не соглашаться на дуэль на пистолетах. Проявил своего рода геройство и благородство, уступил. На шпагах я бы Салтыкова быстро одолел и мог бы полностью контролировать ход дуэли. Вырубил бы его, да на том и закончили бы.

Глядя в глаза своему оппоненту, одновременно с ним я сделал первый шаг. Ещё один шаг… Салтыков уже поднимал пистолет. Рано… Шаг…

— Бах! — звучит выстрел, пуля ударяет мне в плечо.

Вынужденно делаю два шага назад. Злость и обида поглощают меня. Получил ранение на войне… на дуэли! Звучит словно анекдот.

Я делаю шаг вперёд. Немного ведёт, голова начинает кружиться. Ещё шаг…

Салтыков делает шаг назад, но после понимает, что это позор, и остаётся на месте. Он зажмурил глаза, встал боком, прижал пистолет к груди. Весь трясётся. Смотрю в сторону секундантов и замечаю, как приятель Владимира Салтыкова стыдливо отворачивается.

У меня тоже появляется брезгливость. Но, если ты малодушный человек, зачем идёшь в армию, тем более сразу же едешь на войну? Не готов дуэлировать, так нечего задирать! Однако, я ранен, я стрелять в воздух не намерен.

— Бах! — я выжимаю спусковой крючок, и пуля устремляется в правую ногу Салтыкова.

Он заваливается и начинает кричать. А я хочу быстрее убраться из этого места и не видеть этого человека, который проявляет трусость и слабость. На этой войне столько смелых, столько сильных русских людей, что никак не хочется думать, что среди моих соплеменников есть другие.

— Я удовлетворён! — говорю я, понимая, что голова начинает кружиться ещё сильнее, а по телу обильно течет теплая кровь.

Цепляю на лицо улыбку и, взяв себя в руки, как мне кажется, браво иду в сторону лошади, на которой сюда приехал.

— Господину Салтыкову помогите! — говорю я, когда медикус Шульц подбежал ко мне.

Ганс недоверчиво посмотрел в мою сторону, но тут же ускорился и пошёл к Салтыкову. Тот всё ещё орал так, будто бы действительно вот-вот умрёт.

Шаг… Ещё… Всё перед глазами плывёт… Темнота…

Петергоф

16 июня 1735 года

Пётр Иванович Шувалов старался не тушеваться в присутствии русской императрицы. Не особо получалось. Всё как-то вышло неожиданно. Да и когда за ним приехали гвардейцы, Пётр Иванович столько нафантазировал, что теперь отчётливо слышал каждый удар своего сердца.

Человеку ведь свойственно чаще всего думать о плохом. Особенно когда приходят гвардейцы, ничего не объясняют и прямо с рабочего места, со стройки зданий нового завода в Петербурге, забирают под белы ручки. А потом также молча куда-то везут. Долго везут.

Не сразу Пётр Иванович понял, что он направляется в Петергоф. И это было очень странно. Все знали, что который день в этой императорской резиденции проходит гулянье по случаю венчания Анны Леопольдовны и Антона Броншвейгского.