Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

Да и чего не взять, если в имении стоит сотня ульев. Поставили бы больше, но посчитали, что пчелам не хватит кормовой базы. Помимо Дорониных много умников нашлось, кто по-книжному наученью домики для пчёл сколотили и искали место для их выпаса. И упал бы мёд с воском в цене, если бы Иван Васильевич не наладил вывоз излишков в иноземщину.

Евдокия же на продажу взяла только стекло и мыльные брусочки, а свечи для себя — и не прогадала!

— Боярышня, ты слышишь меня? Я говорю, что Кузьма Балашёв внуков нашёл!

— Внуков? Разве у него есть внуки? — переспросила Евдокия, думая о бабушке. Гонец передал, что она осталась там лечить людей, но Дуня переживала как бы Аграфена сама ни заболела.

— Так жёнка его выдала дочек замуж. Вот про одну он узнал, что она родила двух мальчишек, да только убили её вместе с мужем, а детишек продали. Но долго на нового хозяина они не работали. На него вороги напали, да побили, а мальчишки бежали. Шли по городам, побирались, работали, пытались стать холопами, но их никто не брал. Но сжалился бог над сиротами, и здесь их подкармливают за работу.

— Надо же, — покачала головой Евдокия. — То никого, а то вдруг два внука.

— Верный глаз у тебя, Евдокия Вячеславна. И как углядела-то? — польстила ей Надежда, зная от других, как боярышня указала на сходство воя с отроком. — Старший-то лишь немного похож на Кузьму, а младший вылитый он. Уж мы все прослезились, когда увидели их вместе.

— М-да, пути господни неисповедимы. А ведь Кузьма верил, что его бог ведёт.

— Твоими ручками привёл, — Надежда произнесла это задумчиво, как будто сама была удивлена своим выводом.

— Я тут ни при чём! Это мой дед взял Балашёва на службу и неожиданно для всех приставил ко мне. Сама знаешь, что обычно людей годами проверяют, а тут…

— Ну да, ну да, наслышана, — всем своим видом показывая, что осталась при своём мнении, Надежда проводила боярышню до покоев Елены Стефановны и открыла дверь в покои.

— Дунечка, ты где была? Я уже проснулась! — отпихивая няньку, звонко закричала девочка.

— Вот и хорошо, вот и умничка!

Боярышня прошла, взяла гребень и начала расплетать растрепавшуюся косу девочки.

— Я сейчас заплету тебя по-особенному. Будет очень красиво, — пообещала она ей.

Евдокия возилась с волосами Елены и мурлыкала детскую песенку про зиму. В замке ворчали, что московиты привезли с собой снежную зиму, а боярышне нравилось, что вокруг всё белым-бело. Она понимала, что местные не привычны даже к лёгким морозцам и тем более к сугробам, а тут минусовая температура держится и держится…

«Кабы не было зимы в городах и селах…» — в последний раз спела Евдокия и оглядела заплетённую косу.

— Ещё! — потребовала девочка, когда боярышня закрепила на косе накосник. — Ты пела… ла-ла-ла-ла-ла, я тоже так хочу!

— После я разучу её с тобой, а сейчас нам пора идти.

— Хорошо, но ты обещала! — господарынька строго посмотрела на Евдокию, и та склонила голову.

Покрутившись и спросив у своих ближних, как им её коса, девочка взяла за руку боярышню и они вместе отправились пировать. По секрету Елена обмолвилась, что отец ждёт не дождётся поста, чтобы сменить еду на столах и убрать музыкантов.

Евдокия вежливо промолчала. Кормили сытно, но без излишеств, даже скромно. Еда никак не подходила для пира, хотя на столе стояло вино, гостей развлекали музыкой и были танцы. В Москве вино стоило дорого и посольские на пиру Стефана налегали на него, но только в первые дни. Сейчас же все предпочли бы поесть от пуза, а то вроде не голодно, но как-то пустовато в животах.

И услышать от дочери Стефана, что тот устал кормить гостей, было неприятно.

Евдокия не знала, чем отдаривались за гостеприимство другие гости, но царевич привёз в дар золотые кубки с чашами, меха, жемчуг, мёд. А за постой своей дружины сгрузил кухне несколько возов солёной семги, дюжину бочонков кедрового масла, несколько огромных кругов сыра, бессчётно вяленого по-особому мяса, которое не стыдно на царский стол подать. Но ничего из этого гостям не выставили, и Евдокия подозревала, что съедобные дары были обращены в серебро.

— Дунечка, я как представлю, как все удивятся нашей горчице и сладостям, так танцевать охота, — возбужденно блестя глазками, поделилась Елена.

Все сопровождавшие улыбнулись, а одна из ближних господарыньки заворковала:

— Ох и наградил тебя бог умом! Это ж надо взять и придумать, как самим иноземную приправу сготовить! Господарь будет горд тобою. Не от каждого сына есть столько пользы отцу, как от тебя.

Елена расцвела от похвалы, а потом посмотрела на Евдокию, смутилась и бросила недовольный взгляд на похвалившую её жёнку. Та скромно опустила глаза, поняв, что невовремя взялась воспевать ум и хваткость маленькой хозяюшки.

За стол уселись в устоявшемся порядке. Евдокия тяготилась чужим разношерстным обществом, а местные дамы цвели от оказываемого внимания.

— Смотрите, сколько горчицы! — воскликнул один из гостей, указывая на длинный ряд плошек. — Неужто торговый обоз приходил? Это Дижонская или английская?

Евдокия с интересом прислушивалась к разгорающемуся обсуждению горчичного ассортимента. Кто-то упомянул римлян и перечислял внушительный список специй, который они смешивали с горчичными зернами. Там не только пахучие травки и семена отметились, но и печёный лук, мёд, рыбный соус, изюм. Римские повара, оказывается, были богаты на фантазию. Оставалось удивляться почему присутствующие здесь вельможи не попробовали воспроизвести старые рецепты в своих хозяйствах.

— Уж сто лет действует запрет на добавку в горчицу всякой ерунды, — сурово оборвал разошедшегося гостя его сосед.

— Римляне не дураки были пожрать и знали толк в еде!

— А я говорю, что не может называться горчицей горчица, если туда напихали бог весть чего. В настоящей горчице ничего лишнего быть не должно, и вот это, — зануда показал на выставленные плошки, — что угодно, только не дорогостоящая приправа!

Евдокия с удовлетворением заметила, с какой неприязнью Елена и её отец посмотрели на этого знатока. Этот гость на корню пытался срезать замысел господаря стать новым изготовителем и продавцом самой популярной приправы. Но Евдокия решила, что пусть Стефан сам с ним разбирается, а она с интересом смотрела, как опустошались плошки с горчицей. Остроты в ней особой не было, и её густо мазали на всё: на мясо птицы, хлеб, пареные овощи и даже на яблоко.

Гости начали подсчитывать доходы от продажи горчицы и лицо сидящей напротив Евдокии Катарины скривилось.

— Торговцы, а не воины, — фыркнула она, но в этот раз поддержки не нашла. Все нуждались в деньгах и каждый примерял на себя интересную возможность заработать.

Стефан криво улыбался, слушая, как гости считают его доходы. Елена вдохновенно рассказывала ему, как готовила с боярышней горчицу и сладости, которые вскоре подадут, а он одобрительно кивал ей. Пересекшись взглядом с Евдокией, он чуть склонил голову, благодаря её.

Она хотела улыбнуться в ответ, но заметила, что царевич посмотрел на нее с укоризной. Ему явно было жаль идеи с горчицей. Евдокия жалобно посмотрела на него, а сама стала придумывать оправдание, почему так поступила. Конечно, надо было раньше думать, но решила упирать на то, что на Руси в обиходе другое горчичное зерно*. Здесь оно беленькое и не горчит, а перцовость нежная. С тем же хреном по жгучести не сравнится.

Найдя себе оправдание, Евдокия обратила внимание, что съела намного больше, чем обычно. Со специями здешнее мясо проскочило легче. То-то на неё косятся местные дамы, считающие, что женщинам, а особенно девицам, мясо есть неприлично. И Дуня поверила бы, но Елена просветила, что всё они едят, только у себя в комнатах. Оставалось только удивляться, зачем так усложнять себе жизнь.

На какой-то миг Евдокия подумала, что женская часть замка проигнорирует сладости, но никто не устоял и угостился. Более того, хвалили и накинулись с расспросами, как это повторить. Но тут Стефан всем дал укорот: