Княгиня Евдокия 5 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— То наша тайна, — весомо объявил он.

Гости одобрительно покивали и разговоры о новинках в еде сошли сами собой на нет. Евдокия насмешливо посматривала на звездочёта, гордо отказавшегося от сладкого. Более того, он попытался увлечь соседей разговором о чудесах света, отвлекая их от еды.

— Родосский колосс поистине огромен! — восклицал он. — Если умозрительно представить его целым, то видение затмит горы. Воистину, в древности умели строить, не чета нам!

— Сразу видать, что язык у тебя без костей, — неожиданно ответил ему сотник Юрия Васильевича. — Не знаю, для чего твоим предкам понадобилось возводить гигантского колосса, а у нас по сей день люди творят чудеса. Давеча на Оке храм поставили дивной красы в память о вставших на защиту Руси. Кто видел этот храм, тот душой воспарил. А ещё люд говорит, что многие связь времен почувствовали. Дедов вспомнили и о правнуках думы думали. Вот так, а ты бестолковым развалинам похвалу поёшь!

— Хм, не думаю, что тот храм столь же благолепен, сколь Софийский собор в Константинополе, — снисходительно ответил ему звездочет.

— В Константинополе мой пращур был, служил императору Комнину. О соборе вспоминал, как о величественном сооружении. Говорил, что человек рядом с ним что мошка. А я тебе говорю, что у нас строят так, что душа воспаряет в благоговении. Чуешь разницу?

— Ну что ж, хотел бы я посмотреть на твоё чудо, — усмехнулся Мартин.

— То чудо не моё, а для всех. Посмотреть же можешь на иконе, что наша монахиня привезла в подарок вашему монастырю. Съезди, попроси показать, авось не откажут.

Евдокии взгрустнулось: отец Варфоломей остался при новом храме и переписывает картины с видом храма. Одну из них Вихря назвал иконой, но это была самая настоящая картина, точнее, пейзаж с видом на храм.

Евдокия во время восстановления города делала наброски будущего храма и некоторые профессионально расписала красками, а отец Варфоломей всё сохранил и по окончании стройки открыл в себе талант копировальщика. Загорелся идеей прославить храм на весь мир и принялся за новую работу. К Дуниному удивлению, его порыв оказался востребованным, и выполненные им копии стали входить в список официальных подарков.

— Что ж, съезжу, посмотрю, — миролюбиво согласился звездочет. — Я слышал, что сейчас у вас строит Фиораванти. Это известный архитектор и я не удивлен, что он сумел построить вам храм. К сожалению, у себя на родине ему не доставались важные заказы, но у вас — другое дело!

Евдокия вспыхнула, услышав пренебрежительные слова о Фиорованти и унизительный подтекст о Руси, но Вихря опередил её с ответом.

— Не понимаю, о ком ты баешь.

— Он о зодчем говорит, что пушкарским делом в Москве занят и строит в Кремле, — пояснил княжьему вою Курицын.

— А-а-а, ну то в Москве… пусть там строит, — отмахнулся Вихря. — Храм же как воочию увидела наша боярышня Евдокия Вячеславна ещё будучи совсем девочкой. Увидела и ручкой своею на бумаге видение отобразила, а там уж попы с молитвою за дело взялись. Вот так.

Евдокия увидела устремленные на неё взгляды и изобразила всем видом, что всё пустяки. Её согрели слова воина, когда он сказал «наша боярышня». А так она видела, что большинство сочли слова воя если не лжой, то преувеличением, и только во взгляде дона Игнасия мелькнуло торжество. Как будто он с кем-то спорил и оказался прав.

Дуня приподняла правую бровь, ожидая разъяснений, но дон обольстительно улыбнулся, приподнял кубок и пригубил в её честь. Она ничего не поняла и решила больше не смотреть в его сторону. Однако напротив сидела Катарина и прожигала её злым взглядом, боярин рядом с нею облизывал толстые пальцы и масляно поглядывал то на Катарину, то на неё.

Евдокия повернула голову в сторону стола Стефана, но натолкнулась на Влада, наблюдающего за ней. Он был задумчив, немного отстранен, но не спускал глаз с неё. Евдокия заёрзала, чувствуя себя неуютно. Она не знала, как ей вести себя в таких ситуациях. Ей захотелось увидеть Юрия Васильевича, но он сидел на одной с ней стороне, и чтобы увидеться надо было отклониться назад или вперед. Конечно, она этого сделать не могла, не помешав соседу.

Евдокия опустила глаза, поняв, что не хочет ни на кого смотреть и была рада вошедшим в зал музыкантам. Гости оживились, разговоры закончились и многие начали выходить из-за стола.

Мария, жена Стефана, собралась уходить, и Евдокия обрадовалась. Теперь ей тоже можно было уйти к себе. Жёнки будут недовольны, потому что оставаться среди чужих без неё им невместно, но лучше поберечься. Она нутром чуяла нависающую угрозу, но никак не могла понять, с какой стороны прилетит.

— Отец, я хочу танцевать! — излишне громко воскликнула Елена, не пожелав уходить вслед за мачехой. — За мной есть кому присмотреть, — заныла она, кивая в сторону Евдокии.

— Коли так, — вздохнул господарь и многозначительно посмотрел на царевича, а потом на боярышню. Иван Иваныч понятливо кивнул, а Евдокии пришлось приложить руку к груди, показывая, что так же будет стоять на страже чести девочки.

Та подарила отцу быстрый чмок в щёку и счастливыми глазами посмотрела на царевича. Иван Иваныч понятливо хмыкнул и пригласил её встать первой парой в танце. Стефан только махнул рукой, не вспомнив, что дочь ещё слишком мала. Евдокию пригласил Курицын.

— Эх, грехи наши тяжкие, — проворчал он, вставая с боярышней четвёртой парой.

— Что, не любо тебе гусаком по кругу ходить? — насмешливо спросила Евдокия.

— Танцы — это неотъемлемый признак просвещения, — пафосно ответил ей Фёдор Васильевич, но со вздохом добавил: — Был бы я помоложе, а так…

Пары разошлись и выполнили определенные фигуры, прежде чем наново сойтись. При дворе Стефана жил учитель танцев и все считали, что без него невозможно научиться танцевать. Но большинство танцев было примитивно и требовалось всего лишь обладать толикой гибкости, чтобы изящно отклонить в нужный момент спину и величаво взмахнуть платочком. А так знай себе повторяй за всеми. Лишь парочка быстрых танцев требовали сноровки и подходящей одежды. Евдокия даже не пыталась скакать козочкой в своём облачении.

— Евдокия Вячеславна, чем тебе Мартин не угодил, что ты на него взъелась? — улучив момент, спросил Курицын.

— У меня встречный вопрос: Фёдор Васильевич, чем он тебе так угодил, что ты хлопочешь о нём?

— Он светоч и нам неплохо бы поучиться у него, а ты...

— А я возражаю ему, высказывая свою точку зрения и ты, Фёдор Васильевич зря принижаешь себя перед ним. Я читала твои посольские записки для Ивана Васильевича, и они выше всяких похвал. Твое умение излагать увиденное, свои мысли и выводы — прекрасны в своей простоте. А твой звездочёт не умеет говорить просто и понятно. У него на крупицу правды пуд лжи.

— Он весьма учён и ему трудно говорить с нами простыми словами, чтобы мы поняли.

— Фёдор Васильевич, я уже говорила, что между собою вы можете искать истину и смысл жизни, но людей не надо смущать. Они хотят спокойно жить, честно трудиться и видеть плоды своих трудов. Для этого потребно крепкое государство и общая идея для всех слоев населения. Когда-нибудь мы перерастём это и начнём ценить более возвышенные вещи, но не в ближайшие века.

— Эк ты хватила!

— Ты лучше подумай, что можешь сделать, чтобы освободить людей от примитивной работы, чтобы всякий мог сесть вечерком на скамью, посмотреть на звёзды и помечтать, а не упасть в постель от усталости.

— Это не связано…

— Связано, Фёдор Васильевич, очень даже связано!

Музыка стихла и пары разошлись. Иван Иваныч повёл Елену в музыкальный зал, Юрия Васильевича увлёк разговором господарь, а Евдокию перехватил Влад Дракула.

— Боярышня, а что скажет твой отец, если я посватаюсь к тебе? — огорошил он её.

Горчичное зерно — на Руси о горчице знали, и она у нас росла, но всяк её использовал по-своему. Кто-то лечил спину, делая «пластырь», кто-то спасался ею от лихоманки, ну а кто-то делал пищу острее или пробовал давить масло. Но у нас росла «дикая» горчица, и вкус у неё был своеобразный. В 18 веке нашу дикую горчицу скрестили с белой английской и получили зёрна будущей русской горчицы, которую мы все знаем.