Патриот. Смута. Том 2 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Мы вышли в сенцы, оставив двух служилых людей и трех девушек в комнате. Навстречу уже возвращался мой слуга. За ним торопился стрелец и двое детей боярских. Тащили какие-то припасы и дрова для печи.

— Хозяин, а вы куда? — Он удивился сильно. — Ужин же сейчас будет. Девки пуганые, забитые, с ними же помягче надобно, не по-военному, а так… — Он улыбнулся. — С пониманием. Но все организуем. Все будет. Там припасов, ммм…

Он шмыгнул носом, закатил глаза радостно.

— Давай, Ванька, все готовь, столов еще найди. Пировать будем, победу отметим. Только чтобы без вина и пава, усек! Только еда и попить чего, без хмеля. Понял!

Лицо его стало несколько грустным. Кивнул.

Я снизил тембр голоса, проговорил тихо, наклонившись к нему.

— Ты этих девок расспроси, что да как. Откуда они. Чего тут творилось. Ну и мне потом перескажешь, отфильтровав все эти женские страдания. Понял?

— Сделаю, хозяин. Вы возвращайтесь. Мы это, мы в котел бить будем, ежели вы куда уйдете, чтобы слышно было. Наготовим на всю сотню. Может пирог, может каши какой. Соленьев сейчас добуду.

Мы с Тренко переглянулись, улыбнулись. Вот и слуга мой нашел свое призвание поворское.

— Давай, работай. Только это, мужикам, работягам не давай ничего кроме воды и… Сделайте им каши какой прямо пресной, легкой. Боюсь за них, нажрутся досыта после голодовки, помрут еще ночью. Пятьдесят трупов нам тут вот вообще не надо. Нам эти люди ох как нужны. Живыми и с каждым днем все более здоровыми.

— Все сделаем, хозяин, не извольте беспокоиться. Ну и как сказал, застучи в котелки, чтобы слышно даже у реки было.

— Давай, без фанатизма, Ванька.

— Агась, хозяин.

Распрощались, вышли.

На дворе уже ночь входила в свои права. Вокруг захваченного поместья был разбит лагерь. Натянуты тенты, защищающие от дождя, жглись костры. Бойцы организовали постовую службу. Трое были у ворот, еще один на башне. У стен тоже виднелись люди. Слышался стук топоров и короткие приказы.

Я остановил проходящего мимо стрельца:

— Сотоварищ, скажи, а Филка Тозлоков где?

— Воевода. — Боец сразу как-то подтянулся, грудь выпятил. — Так он это… Взял пять человек и к реке пошел. Еще пару мужиков, что покрепче, тоже. С собой значится, прихватил.

— Ясно, а мужики что? Как самочувствие у них.

Стрелец вздохнул.

— С божьей помощью, воевода. Накормили мы их легонько. Просили они больше, но, не велели же вы. А так чистят жилище свое, ночевать здесь готовятся. Утром, как я понял, думают расходиться по хуторам, по домам, по слободам.

Так, расходиться — дело плохое. Всех утром осмотреть надо на предмет заразы какой. А еще работа им предстоит. За ночь решу — что со всей этой организацией делать. Либо подорвать, что мне не нравилось, либо какое иное хитрое дело сделать.

— Ясно. Спасибо.

Отпустил бойца, глянул на Тренко. Тот стоял с задумчивым видом.

— Пошли зайдем к работягам, а потом Филарета найдем. — Приказ был высказан в достаточно легкой форме. Но сотник даже не усомнился в том, что это он и есть.

Пересекли двор, подошли к бараку. Здесь неспешно возились изможденные люди. Вытаскивали, выгребали грязную солому, тащили с конюшни чистую, а через ворота вереницей подносили сосновый лапник. Обустраивали себе места на ночлег. При нашем приближении работа встала, мужики сжимались, глаза в пол опускали.

— Спасибо.

— Спасибо, воевода.

— Храни тебя бог.

— Храни, господь.

Говорили тихо слова благодарности. Но чувствовал я, что страшатся они меня и того, что смогу сделать с ними тоже, что Жук. Если его небольшой отряд держал всех в кулаке, то уж мой в сотню с небольшим, да с пищалями тяжелыми — точно сможет. А им этого ух как не хотелось. Рассчитывали они все побыстрее домой вернуться, из неволи выбраться.

— Ты деньги раздал? — Спросил я у Тренко.

— Так это, утром думал. Пока не успел. Лагерь же, беготня, суета. Хотел всех построить и вручить поровну.

— С собой?

— Да не, я их там, в тереме в сундук припрятал, люди мои знают, сторожат.

— Принеси мешок один.

Тренко глянул на меня, пожал плечами, отправился обратно. А я шагнул мимо полутора десятков мужиков в барак. Пахнуло неприятно затхлостью, потом, гнилью. От соломы, что валялась в ухода, которую еще не успели вынести — мочей и даже дерьмом.

М-да, условия быта и жизни у вас как в концлагере.

— Так, мужики, тихо. Говорить будут.

Кто был в самом дальнем углу, на полатях поднимался, подходил. Окружили меня люди рабочие. Утомленные, голодные с виду, пахнущие так же как и само помещение, но выглядевшие уже чуть лучше, чем при первом моем на них взгляде во время штурма.

Пока собирались все как один говорили слова благодарности, но с опаской в голосе.

Собрались, в накрывшей лес и острог темноте, сгрудились вокруг меня полукольцом, ждали.

Глава 23

Люди толпились, толкались, я смотрел на них. Через многое всем им пришлось пройти. Кого-то Жук нанял, обещал денег и обманул. Кто-то стал жертвой разбойничьего промысла Маришки. Но сейчас их жизнь менялась. Забрезжил лучик свободы и, возможно, возвращения домой.

Но с этим придется подождать. Есть дело важнее, здесь и сейчас. И оно не требует отлагательств.

В полумраке я увидел знакомые мне лица. Тех, кого спас на пути к реке, к стрельцам. Они тоже присоединились ко всем работягам, вернулись в ряды тех, с кем прожили последние месяцы.

— Что, мужики, главный кто у вас?

В любом обществе, в любой группе, даже такой, подчиненной внешним разбойничьим силам найдется руководитель. Без этого никак.

— Я, вроде как, воевода. — Вперед вышел высокий, чуть горбатый пожилой человек с сединой в волосах. Такой же тощий, как и все они. Согнулся в поклоне. Остальные закивали в знак уважения. А он проговорил. — От всей нашей общины благодарствуем. За спасение из этого лиходейского плена. Храни тебя бог, и воинство твое славное.

Перекрестился размашисто.

— Знаю, что часть из вас нанята была, а часть разбойниками в плен уведены, так?

Люди закивали.

— Все так, воевода. — Склонил голову предводитель работяг. — Домой мы все хотим. Увидеть, что там и как. Посевная же идет. У многих семьи остались. Если не поспеть, помрут же без нас.

— Знаю, мужики, понимаю все. Домой хотите. — Прищурил глаза, изучал, продолжал. — По закону так должно быть.

Они закивали, но в движениях все отчетливее чувствовались опасения и страх. Раз говорит с ними боярин, руководитель, значит, хочет чего-то. Оставить здесь, к работе принудить. А они и так натерпелись от прежнего хозяина, что нового будут, как огня боятся.

Обвел их взглядом.

— Всех домой отпущу, но после. Поработать еще малость надо.

В ответ раздались стоны, вздохи. Люди не перечили, боялись расправы, но выражали протест так, как могли. Проявление усталости, несогласия — глаза в землю опускали, кого-то аж трясло.

— Ты, воевода, почто кормить нас опять запретил, вдосталь? — Их предводитель глаза поднял. Заговорил, набравшись смелости. — Пойми. Мы же на хлебе и воде с зимы. Считай с самого праздника Рождества Христова. Такой пост нам атаман Борис устроил, что не приведи господи.

Он вновь перекрестился, на небо глянул.

— Знаю. Но, нельзя вам. Наедитесь досыта и помрете ночью в муках! Нельзя. Помаленьку надо.

Люди зашептались, зароптали. Не верилось им. Я понимал, не раз такое видел. Когда с голодухи с ума сходить начинают. А здесь — пища рядом, а дали лишь малую ее часть.

— Могу одного, кто смелый, накормить! Сколько хочет пускай есть! Не жалко мне! — Смотрел на главного, буравил взглядом. — Посмотрим, что будет. Если не помрет, утром всех также накормлю… — Сделал паузу, продолжил. — Видел я…

Тут пришлось немного приврать для пользы дела. Но не мог же я им сказать, что сталкивался с таким и по рассказам отца, в Великую Отечественную воевавшего и вживую. Когда в Афгане из плена парней истощавших забирали, ох как они есть просили. Но врачи строго настрого запрещали. На диету сажали специальную. В зависимости от степени истощения.