Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Поэтому я остался стоять на месте. Стоял, смотрел и просто молчал. И заодно давил в себе это желание до тех пор, пока оно не ушло. Это стоило усилий и куда больших, чем мне хотелось признавать.

Впрочем, стоило мне лишь переступить порог зала, как разговоры за столом оборвались разом. Все взгляды мужиков одновременно повернулись ко мне. Смотрели с любопытством, с прищуром и с живым интересом, как будто я был редкой диковинкой.

Миша, явно довольный произведённым эффектом, неторопливо оглядел сидящих за столом и с явным удовольствием произнёс:

— Ну что, пацаны, я вам обещал конкретный сюрприз.

Он выдержал короткую паузу, усиливая момент, затем протянул руку в мою сторону.

— Знакомьтесь. Это сын нашего брата Владимира. Зовут тоже Владимир! Прошу любить и жаловать.

За столом прокатилась волна оживления. Пацаны начали присматриваться внимательнее, словно пытаясь на глаз найти сходство. Первым отреагировал Дима — как всегда, безо всякой задней мысли, сразу, что на языке, то и вслух.

— Владимир Владимирович, что ли? — добродушно хмыкнул он, расплываясь в широкой улыбке. — Во, блин, прямо как у нашего президента!

Я машинально отметил про себя, что Дима остался тем же самым — прямым, с этим своим вечным умением говорить раньше, чем подумать. Мы с ним всегда понимали друг друга с полуслова, хотя язык у него был длинный, а характер без тормозов.

Раньше я нередко переживал, что с таким подходом он до старости просто не доживёт. Но, как ни странно, сейчас он сидел здесь — живой, матерый и также уверенный в себе.

— Нет, я Владимир, но не Владимирович. Я Владимир Петрович, — спокойно поправил я его.

Дима даже приподнял брови от удивления.

— А почему?

Вопрос прозвучал искренне, без подвоха. И удивляться тут действительно было чему. Если моего отца звали Владимир, то логика подсказывала сама собой — отчество у меня должно быть Владимирович.

Я когда-то говорил пацанам, что далеко не всё в этой жизни укладывается в рамки логики. Что иногда даже самая железная логика даёт сбой — просто потому, что жизнь устроена сложнее любых правил. Обычно такие вещи не объясняются. С ними просто живут.

Но сейчас я всё-таки решил ответить.

— Мать так решила, — сказал я. — Поменяла мне документы и дала отчество моего деда. Не потому что не любила отца… просто боялась. Всё-таки у него было немало врагов.

В зале повисла короткая пауза. Её первым разорвал Миша:

— Правильно беспокоилась… Времена после смерти Володи были очень даже непростые…

Он запнулся и на миг отвёл взгляд, словно кто-то из прошлого вдруг встал перед глазами.

— Вы сами, пацаны, помните, как нам тогда жилось. Это потом уже получилось голову поднять. А тогда… — Миша тяжело выдохнул. — Тогда каждый день был как последний. И я себе до сих пор напоминаю, что если бы не Володя, я бы эту голову уже никогда не поднял.

Миша замолчал, и вместе с ним замолчали остальные. Мужики синхронно, почти незаметно кивнули — каждый в этот момент вспоминал что-то своё.

Я смотрел на них и видел — несмотря на прошедшие годы, они сохранили обо мне память. И что куда важнее, мои ученики сохранили уважение.

— Ну ладно, давай, присаживайся, Володя, — наконец сказал Миша, делая приглашающий жест в сторону стола. — За столом и поговорим, и прошлое вспомним.

Прежде чем сесть, я обошёл стол и каждому пожал руку. Они называли мне своё имя, я в ответ кивал, хотя все эти имена и так мне были известны до последней буквы.

Некоторые жали руку молча и просто смотрели на меня внимательно, будто искали во мне что-то важное и боялись это признать.

И я видел, как они вздрагивали. Потому что взгляд у меня сейчас был ровно такой же, как и тогда — в прежнем теле. Взгляд, который эти люди знали слишком хорошо и помнили слишком долго. И сейчас пацаны будто узнавали его, отчего им становилось не по себе.

Некоторые, как Дима и Саша, добавили, что знали моего отца очень хорошо и до сих пор берегут о нём живые воспоминания.

А потом ко мне подошёл Аркаша. Тот самый, которого я когда-то вытащил с того света, правда не в прямом смысле. Гораздо хуже. Я тогда спас пацана от медленной, тихой смерти, которая сначала кажется жизнью…

По малости лет и по своей дурости, Аркаша связался с одной непутёвой девкой. Ну и как это бывает — всё у него покатилось под откос так быстро, что он сам не успел заметить, как оказался по уши в дерьме.

Тогда мне пришлось извернуться так, как я уже давно не изворачивался — выбивать, договариваться, ломать через колено. А потом ещё долго возиться с его реабилитацией, вытаскивая его обратно шаг за шагом.

И вот теперь Аркаша стоял передо мной — взрослый, крепкий, уверенный мужик. Когда я протянул ему руку, он пожал её крепко. Он внимательно посмотрел мне в глаза и почти шёпотом сказал:

— Ты знаешь, Володя… если бы не твой отец, я бы сейчас здесь не сидел рядом с тобой. Да по сути каждый из нас может сказать то же самое. Но твой отец был очень достойным человеком.

Честно — мне было крайне приятно это слышать. И, черт возьми, я чувствовал себя взволнованным и по-настоящему растроганным. Вот ведь, мужики дают… взяли да так просто, без лишних слов, прошли по самому живому.

Тут бы, конечно, удержаться и мужскую слезу не пустить. Потому что встреча была действительно трогательной.

Я, наконец, поздоровался с каждым по отдельности и сел на своё место за столом — между Димой и Мишей. Именно они когда-то были моими самыми близкими соратниками в прошлой жизни, с кем я проходил самые тяжёлые участки пути.

Судьба, конечно, умела в иронию: сейчас они сидели по обе стороны от меня, а для них я был всего лишь сыном их погибшего друга.

Миша взял бутылку, разлил по стопкам — сначала себе, потом мне, и после «цепочка» прошла по всему столу. В этом ритуале чувствовалась старая дисциплина, выученная ещё тогда, в девяностых.

Когда Миша закончил, он поднял стопку. За столом сразу стало тихо. Все взгляды разом сошлись на нём. Даже спустя столько лет он здесь оставался тем же лидером, каким был раньше.

Я впрочем знал, что именно Миша после моей смерти займет моё место. Я сам его к этому готовил, воспитывал в нём лидерство. Учил егодержать удар, брать на себя ответственность и принимать решения, когда некогда сомневаться. Я тогда прекрасно понимал, что в любой момент могу не вернуться.

Миша обвел взглядом стол и заговорил:

— Так, мужики… Я думаю, что мы все рады тому, что эта встреча, пусть и такая спонтанная, но всё-таки состоялась. И я считаю правильным, чтобы первый тост за нашим сегодняшним столом мы сказали о Владимире. Чтобы вспомнили его и почтили его память.

Он чуть подобрался, вскинул подбородок.

— Давайте, пацаны, поднимемся. Я скажу.

Мужики сразу же начали охотно вставать со своих мест. Стулья негромко заскрипели. Я встал вместе с ними.

И в этот момент мне пришлось собрать в себе всё, что у меня было, чтобы не выдать себя. Потому что сейчас мои ученики собирались поднимать тост за меня…

Миша прокашлялся в кулак — больше по привычке, чем по необходимости. Поднял стопку, но начинать не спешил. Стоял молча, глядя в одну точку, будто вытаскивал из глубины памяти нужные слова. Он никогда не был болтуном, и все это знали, поэтому никто не торопил.

Наконец он выдохнул и заговорил:

— Мужики… вы сами знаете, что я не особо разговорчивый, — начал Миша. — Слова я не люблю, предпочитаю базару дело. Вы это и без меня знаете.

За столом пошли кивки. Все подтверждали, что так и есть,

Миша продолжил, чуть хрипловато:

— И, черт возьми… — он взглянул на свою стопку, но пить не стал. — Этому всему меня научил Володя. Мой наставник. Уже одно то, что я сейчас стою перед вами — в таком доме, среди друзей, с красивой женой, с детьми… — Миша запнулся, опустил взгляд. — Всё это, мужики… — он сделал внушительную паузу, вдохнул. — Всё это у меня есть только благодаря Владимиру.

За столом снова закивали.