Последний рассвет Трои (СИ) - Чайка Дмитрий

Дворец в это время — это не просто место, где живут. Дворец — это сердце любого царства. В нем расположены все мастерские и склады с припасами. В сотнях его комнат живет не только царь с семьей, но и его слуги, и рабы. И работают они тут же, годами не выходя за ворота. Здесь ткут ткани, пекут хлеб, плавят металл, делают оружие и украшения. Дворец — это что-то среднее между элитным жилым комплексом и промзоной, окруженной крепкой стеной. Так повелось еще на Крите, пока его не смыло гневом морских богов. В один день погибло целое царство, потому как гордые критяне по усвоенной с давних пор привычке вышли в море, почуяв первые толчки земной тверди. Они были сметены гигантской волной после взрыва вулкана Санторини. Так и утонули одновременно цари, воины, умелые мастера и почти все грамотные люди. Крит как цивилизация исчез в один миг, потеряв всю элиту, хотя народ его выжил1. А теперь его захватили ахейцы, превратив в пиратское гнездо.

— Вот это да-а! — удивился я, увидев дворец, который по размерам превосходил жилище царя Дардана раз этак в двадцать или тридцать.

Огромное, довольно бестолковое нагромождение камня на шедевр архитектуры не тянуло вовсе. Видно было, что строилось оно не один десяток лет, и скорее по мере необходимости, чем по плану. Прямо передо мной высилось целых два этажа, которые постепенно понижались уступами. И если фасад здания, украшенный пузатыми колоннами, тесанными из камня, и статуями львов у входа, еще был похож на что-то этакое, величественное, то влево и вправо от него начинался сущий лабиринт. Там-то и располагались многочисленные мастерские, которыми владел Приам.

Дворцовая экономика Бронзового века, будь она неладна. Во всем обитаемом мире она почти везде построена одинаково, хоть в Греции, хоть в Египте, хоть в Ханаане, хоть у вавилонян. Никакую демократию и философию греки еще не придумали. Тут, куда ни кинь, самая что ни на есть, суровая простота. Есть семья местного олигарха, именуемого царем, есть горстка аристократов, жрецов и купцов при нем, есть знатные воины-колесничие, и есть все остальные, живущие в хижинах из лозы, обмазанной глиной и сухим дерьмом. Этих, которые живут в хижинах, примерно девяносто девять из ста. В Трое хижин из лозы нет, тут строят из камня. Его здесь куда больше, чем лозы. Город лет сто назад разрушило землетрясение, и после него жители поделили перегородками старые большие дома на клетушки2. Так и живут до сих пор.

Большая часть экономики крошечных царств сосредоточена во дворцах. За их стенами и в окрестных селениях почти все ремесло собрано. Десятки женщин в одном месте сидят и ткани ткут. И оружие делают тут же. Ни сикля меди или олова мимо царских писцов не проходит. Обычному мастеру нечего и думать конкуренцию составить. Ему просто не позволят ни купить сырье, ни продать более-менее значимый объем. Так, по мелочи копошатся людишки. А вся международная торговля — под царями и тамкарами, их доверенными купцами. Обычная монополия, которая ведет к неслыханному обогащению отдельно взятых людей, таких как владыка Приам. Впрочем, здешние цари никакие не восточные деспоты. Тут очень сложная система равновесных взаимоотношений, где царь скорее первый из равных, чем живой бог, как в Египте.

Мегарон, парадный зал дворца, мне понравился. Видно, что Приаму есть, чем заплатить мастерам. Помещение метров в сто квадратных, с колоннами по центру, подпирающими балки из ливанского кедра, было оштукатурено изнутри. И не просто оштукатурено, а расписано яркими красками, притягивающими к себе взор. Тут и корабли, и сцены боев, и охота на львов. Львы! Черт! Они же в это время не только в Азии живут, но даже и в Европе. На Пелопоннесе они точно водятся. Помнится, там еще Геракл вовсю истреблял краснокнижную фауну, а это не так-то давно и было.

Окон в зале нет, зато есть дыра в потолке, прямо над очагом, из которой льется свет. Очаг — это еще и жертвенник, откуда возносятся воскурения богам. Вдоль стен стоит множество бронзовых светильников, в которых горит масло. Копоть покрывает потолок над ними ровным слоем, но этого в полутьме особенно не заметно, а потому общий торжественный вид не нарушается ничем. Мне тут и впрямь все нравится, особенно столы, уставленные едой. В брюхе опять заурчало. Оказывается, мой молодой организм переваривает любое количество пищи, не хуже паровозной топки. И да, судя по местной жизни, целлюлит мне не грозит.

Впрочем, он тут никому не грозит. Из трех десятков мужей, сидящих вокруг столов, толстяков нет ни одного. Люди выглядят подтянутыми и крепкими. Элита же воинская, особенно вон тот здоровяк со свирепой мордой, что вольготно расположился по правую руку от царского кресла. Гектор, догадался я. Командующий троянским войском. Сын и наследник Приама.

Сам царь оказался бодрым стариканом с серебряно-седой головой и золотым ожерельем, лежащим тяжким грузом на его плечах. Длинный хитон из белоснежного льна был накрыт пестрой до невозможности накидкой, переброшенной через правое плечо. На запястьях Приама — широкие золотые браслеты, а на голове — тканная золотом повязка. Глаза у старика умные и острые. Его взгляд мазнул по мне и прошел дальше. Ему больше не нужно, он все увидел и понял сразу. Непростой дядька, не зря больше сорока лет правит, сохраняя добрые отношения и с могущественными хеттами, и с хищными данайцами. Лавирует между ними, словно искусный лодочник, и стрижет пошлины со всех подряд, складывая добро в безразмерных лабиринтах своего дворца. Этакая акула местного капитализма.

Отец подошел к Приаму и поклонился с достоинством. Не как слуга, а как родственник, имеющий с ним единого предка в четвертом колене. Царь Трос — это ведь и мой предок тоже. А кто это слева, молодой и смазливый? Не знаю, у отца спрошу. Наверное, кто-то из царских сыновей. Детей у Приама целый табун, потому как жен много, а наложниц еще больше. Он своих отпрысков сам посчитать не может. Интересно, и как он вообще кормит такую ораву?

— Восславим богов! — торжественно поднял первую чашу Приам, плеснул вино на пол, а потом бросил в курильницу, стоявшую рядом, кусок лепешки. Вино собралось в канавку и потекло в небольшую полость, аккуратно выдолбленную для этой цели в каменной плите. Разумное решение. Не дураки дворец строили, вон, даже разуклонку предусмотрели.

— Восславим! — подняли кубки гости и с утробным звуком влили вино в себя.

После этого мы омыли пальцы в чашах, которые поднесли рабыни, а потом в зале установилась тишина, наполненная лишь сосредоточенным чавканьем. Богатый стол у царя. Свежие лепешки лежат аппетитной стопкой, а рядом с ними зелень, лук и маслины. Отец подмигнул: налегай, мол, не теряйся. Я макнул кусок лепешки в оливковое масло и жадно отправил в рот, как будто и не ел недавно. Вслед за лепешкой умял пору долек луковицы, посыпанной солью и ароматными травками, а потом слуги внесли блюда с жареной козлятиной, распространяющей вокруг себя густой мясной дух. Не поскупился царь, столько народу решил накормить досыта.

Вино шло чаша за чашей и сопровождалось здравицами хозяину дома, его женам, его детям и внукам, коих было и вовсе какое-то немыслимое количество. Вскоре мы и лепешки, и козлятину съели, а вслед за тем тщательно облизали пальцы, прежде чем омыть их в чистой воде, и рыгнули сыто. Это гости дорогие так показали, что им вкусно было. Установилось вязкая тишина, и все посмотрели на Приама с напряженным ожиданием.

— Я позвал вас вот зачем, славные мужи, — сказал Приам, с достоинством вытерев багровые капли с усов и бороды. — Обида нам тяжкая нанесена. Совет ваш нужен.

Вот оно чего. Значит, царь Дардана Акоэтес, дядя мой, отца сюда с поручением послал. Сам не захотел прийти, хитрец этакий, чтобы иметь возможность переиграть ситуацию на ходу. Отец ему все расскажет, а дядя примет решение, ввязываться в какую-то авантюру на стороне родственников-троянцев или нет. Что же, послушаем.

— В прошлом году, как вы помните, почтенные, — начал свою речь Приам, — у нас ахейцы почти два десятка женщин украли, когда они полоскали белье в ручье.