Последний рассвет Трои (СИ) - Чайка Дмитрий

Глава 2

Феано сидела в трюме корабля, связанная, как овца. Да она и есть овца, дура распоследняя. Как она могла от родной деревни уйти, да еще и с незнакомцем! Но тот паренек таким хорошим показался сначала. Он ей целую горсть фиников дал, и она, как заколдованная, за ним пошла. Она же голодная была до невозможности! Она сразу все съела, жадно давясь и чавкая от нетерпения. А он пообещал еще и лепешку дать, если она его приласкает как следует. Она в тот момент словно разум потеряла. Еще бы! Целая лепешка за такую малость! Дура! Дура!

— Глаза бы выцарапала этой лживой сволочи! — шептала она. — Обманул меня!

А ведь он так улыбался! Его улыбка покорила ее сердце. Ей дома никто не улыбался, даже отец, который не чаял, как от нее избавиться. Мать неизвестно где, а новая отцова жена, эта стерва, Феано невзлюбила сразу. Потому что Феано красива, куда красивей, чем она сама. Вот и подбивала отца замуж ее выдать, да тот не спешил, все хотел побольше за нее выкуп взять. Вот и взял, старый, жадный козел. Лучше бы она за Хальбу вышла, что из соседней деревни. Справный парень, работящий. И жалел бы ее хоть иногда, а не гнобил бы в поле на беспощадном солнце. Она ему очень нравилась, это все знали. Э-эх!

Когда с замужеством не вышло, мачеха не растерялась, в царском дворце зерна в долг взяла, и отдавать его не собиралась. Она отцом крутила как хотела, он же старый и больной совсем. А когда придет царский писец за долгом и лихвой к нему, то чем они платить станут? Да старшую дочь и отдадут, как пить дать. Феано сразу этот несложный замысел раскусила. Зерно мачехины выродки сожрали, а ей за него в рабыни идти.

— Коза шелудивая! Чтоб ты сдохла! Ненавижу тебя! — это девчонка вслух сказала.

Феано задумалась не на шутку. Эти сволочи продадут ее теперь. А кому? Вот бы вельможе какому продали, или царю Суппилулиуме. Хотя, это размечталась она. Царю! Скажешь тоже. К купцу богатому попасть, и то неплохо. Потерпишь малость, раздвинув ноги, а потом сиди себе за пряжей и болтай с другими наложницами. Она пряжу с малых лет приучена сучить, и за малыми братьями и сестрами как нянька ходит. Продыху нет от них. Стерва эта отцова чуть не каждый год рожает. Да, в богатый дом попасть — это мечта прямо! А потом купец куда-нибудь уплывет на полгода, и тогда вообще, кроме необременительной работы по дому, никаких забот нет. Дорогую наложницу никто в поле не погонит, ткать только заставят, чтобы не сидела без дела. Ну так то не страшно, а уж насчет женской доли Феано и вовсе ни малейших иллюзий не испытывала. Они все вместе вповалку на тростнике спали в отцовой хижине. Все, что нужно, она с малых лет и видела, и слышала много раз. Дело несложное, она точно справится. Хорошо хоть, она сразу закричала, что нетронута, а не то беда! Ее бы тогда всеми попользовали. Она видела такое, когда шайка ахейцев на двух кораблях на их деревню напала. Мать увезли тогда, а соседку Мину воины скопом взяли. Она кровью истекла потом. Феано в кустах спряталась и видела все. Страшная участь, хуже ее нет.

Девушка с любопытством огляделась по сторонам. Она раньше на корабле никогда не была. Тут, в неглубоком трюме, где она едва бы выпрямилась во весь рост, лежало богатство немыслимое. Четыре бревна какого-то странного дерева, очень темного, почти черного на срезе, огромные амфоры непонятно с чем, вазы из какого-то белого камня с вырезанными плоскими фигурками, стоявшими боком, десятки мелких кувшинов и кувшинчиков, куски мутного стекла в широких горшках, кипа выделанных кож и огромная гора меди. Слитки были похожи на маленькие бычьи шкуры, она видела их множество раз. Отец ее кузнецом трудится у царя Лесбоса. Он медь по весу получает, а потом так же по весу возвращает изделия из бронзы. Ему писец царский за это зерно, масло и вино дает.

Только вот в последнее время мало у них зерна, отец больше лежит, чем работает. Он кашляет все время, и такой худой стал, что ребра скоро кожу прорвут. Помрет того и гляди. Кузнецы долго не живут. Они, когда медь плавят, туда дробленый мышьяк бросают. От того мышьяка недобрый дух идет, и он выедает кузнеца изнутри, словно червь какой. Говорят, когда честное олово в медь добавляли, такого не было. Но олова мало сейчас, и дорогое оно. Вот оттого и болеют кузнецы, и отец ее на глазах угасает. Потому и злой такой. Детей у отца полная хижина, а когда он помрет, кто их кормить будет? И так едят раз в день, потому-то младшие до того худы, что почти прозрачными кажутся. Когда рыба в их доме появляется — это счастье великое. А кто теперь за ней в море пойдет? Отец совсем плохой, а в последнее время даже хромать начал, как ахейский бог Гефест. Тот, видать, тоже мышьяка надышался.

Небогатый у них царь, потому как сам остров небогат. Так люди говорят, которые в Микенах, в Пилосе и в самой Хаттусе бывали. Правда, царь все одно лучше живет, чем они. Дом у него за каменной стеной, он стоит на высокой, неприступной горе. Там кур и свиней много, и десяток рабов коз пасут. Эх! Вот бы к царю в дом продали! — размечталась девчонка. — Это куда лучше, чем за босяка замуж пойти. Всегда сыта буду. А если рожу ему сына крепкого, глядишь, и не погонят на улицу, когда старухой беззубой стану.

Нет, дома совсем плохо, — рассудительно подумала Феано, — и голодно до того, что за долги так и так в рабство заберут. А тут хоть накормили от пуза. Ее новый хозяин раздел, осмотрел придирчиво, но изъян нашел только один: худовата она. Он ей хлеба и каши столько дает, что она осоловела уже от непривычной сытости. Наверное, откормить хочет перед продажей. Так она согласна. Лучше пусть сытую продают, чем голодную.

— Приплыли, что ли? — подняла она голову и заорала, что было мочи. — Эй, вы там! Сводите меня до ветру! Лопнет сейчас все! Не убегу я! Некуда мне бежать!

Положительно, этот день был хорош. Я и на девчонку красивую поглазел, и пообедал плотно, и на ужин попал к царю Приаму. Я уж и забыл, когда такое было. Царь — наш родственник, хоть и дальний, а потому нас к нему на пир и позвали. Не пойти — немыслимо! Это обида смертная, неуважение к хозяину. Да чего бы и не пойти, если там кормят?

Крепость Трои велика и построена на высоком холме. Она пять стадий в окружности, никак не меньше! Северный ее край на отвесной скале стоит, а южный выходит на гавань Скейскими воротами, самыми большими и богатыми из всех. Сделано тут хитро. Чтобы в ворота попасть, сначала нужно по дороге между крутым склоном и стеной пройти, к ней правым боком повернувшись. Это сделано для того, чтобы враг к воротам не подобрался, а если бы и подобрался, то незащищенной стороной шел бы, пока в него стрелы и камни летят. Умно! В южной стене пять ворот, но остальные — крошечные, похожие скорее на калитку. Через них едва протиснется ослик, который тащит тележку, а рослому человеку и вовсе не пройти, придется сначала пригнуться. Дарданские ворота именно такие. Через них припасы во дворец привозят.

— Не верти головой, как деревенщина, — негромко произнес отец. — Ты позоришь меня перед людьми. Веди себя достойно.

Отец! А ведь я и правда, его своим отцом считаю. Крепкий смуглый мужчина хорошо за сорок, с головой, как будто посыпанной солью и перцем, шел рядом со мной, гордо подняв подбородок. Я его очень уважал. Или это не я? Личность мальчишки Энея растворилась во мне, словно сахар в горячей воде. Сам не пойму, где он, а где я. Я никогда не был таким резким и порывистым, да и драться не любил, если честно. Ботаном был всегда, заучкой. А Эней и дрался от души, и камни из пращи метал так, как мне и не снилось. Хотя, здесь почти все камни бросать умеют. Они же тут везде. Это получается, теперь я паренек лет шестнадцати, крепкий, здоровый и драчливый. Забавно! Я хожу с ножом на поясе, сколько себя помню, а копьем и щитом владею вполне прилично, потому как свободный муж из хорошего рода. У меня есть единокровный брат от наложницы — Элим. Отец после смерти матери жениться не стал, но в маленьких мужских радостях себе не отказывал. Тут такое в обычае, а рабыни для того и предназначены, чтобы господина ублажать. А когда у них дети рождаются — опять же прибыток, нового раба покупать не нужно.