Егерь: Назад в СССР 3 (СИ) - Рудин Алекс

— Понял, — сказал я, уже соглашаясь.

А как я мог спорить? Свалить ответственность с себя на плечи матери и сестры?

Катя вернулась, держа в руках коробку с ампулами и несколько шприцов.

— Мы едем в Черёмуховку, — сказал я ей. — Отец хочет побыть у меня.

Катя задумалась только на мгновение.

— Правильно. Поехали.

Всю дорогу Катя, полуобернувшись на сиденье, разговаривала с отцом. Я сосредоточился на управлении машиной, стараясь не прозевать нужные повороты. За громким звуком мотора я почти не слышал, о чём они говорят, до моего слуха долетали только отдельные слова.

На трассе до Киселёво я в какой-то момент почувствовал, что почти засыпаю. Это была не усталость, а сброс нервного напряжения, в котором я находился со вчерашнего вечера.

Я резко тряхнул головой, широко раскрыл глаза и сбавил скорость.

— Возьми, Андрюша!

Катя протягивала мне бутылку лимонада «Буратино».

— Выпей побольше. Сахар прогонит сонливость.

Я остановил машину. Достал из кармана ключ от дома и поддел им жестяную зубчатую крышку на бутылке. Сделал несколько больших глотков.

Пузыри углекислого газа ударили в нос, я не удержался и чихнул. Холодный лимонад, и в самом деле, прогнал сонливость. Я протянул бутылку Кате.

— Выпей ещё, — сказала она и погладила меня по руке.

В этом простом жесте было столько заботы и внимания, что у меня перехватило горло.

Я сделал ещё пару глотков, приоткрыл водительскую дверь и с наслаждением втянул в себя свежий зимний воздух.

— Я думаю, Иван Сергеевич, вам будет лучше у нас в медпункте, — сказала Катя. — Там есть отдельная палата и врач. А мы с Андреем будем дежурить по очереди. Заодно я помогу Трифону Алексеевичу с приёмом больных.

— Да, Катюша, — тихо ответил отец. — Но сегодня можно мне побыть в доме? А завтра переедем в медпункт.

— Хорошо, конечно.

Я хотел угостить лимонадом отца, но Катя покачала головой.

— Газированные напитки нельзя. Нужно немножко потерпеть до дома. У меня с собой куриный бульон в банке — только разогреть.

Я допил лимонад, сунул бутылку под сиденье и снова завёл двигатель. Мы тронулись в сторону Черёмуховки.

Въехав в деревню, я остановился у сельсовета. Нужно было позвонить маме.

Фёдор Игнатьевич опять был на месте.

— Андрюха! — удивился он. — Так быстро? Как отец.

— Вот, привёз сюда, — ответил я. — Решили, что здесь ему будет лучше. Можно я в Волхов позвоню?

— Что ты спрашиваешь? Звони, конечно! А я пока пойду, с твоим батей поздороваюсь. Как Серёжка-то? Не хулиганит?

— Пока не жалуются. Вы отвезите его, пожалуйста, на автобус, как договаривались. Я сегодня не могу отца оставить.

Вчера мы с Фёдором Игнатьевичем договорились, что он отвезёт Серёжку на автобус после уроков.

— Конечно, как ты его оставишь одного! Отвезу, и разговору быть не может!

— Да он не один, — сказал я. — С нами Катя приехала. Но всё равно.

— Отвезу, отвезу! Звони, а я пока пойду — перекурю, да поздороваюсь. Серёжке-то сказать, что батя его здесь? Пусть зайдёт?

— Не надо, — покачал я головой. — Завтра зайдёт после школы.

— Ну, ладно.

Фёдор Игнатьевич вышел, а я подтянул к себе телефон.

Мама была на работе. Я позвонил прямо туда и долго ждал, пока заведующая Раиса Максимовна позовёт маму к телефону. Наконец, в трубке раздался мамин голос:

— Алло!

Я в нескольких словах объяснил маме, почему привёз отца в Черёмуховку.

— Да как же ты там с ним один будешь? — воскликнула мама.

— Я не один, здесь с нами Катя, — ответил я. — Ты приезжай в субботу, хорошо? Это уже послезавтра.

— Хорошо, — помолчав, ответила мама.

— Не переживай, пожалуйста. Здесь я и Катя, и Трифон. Мы присмотрим за папой. А в субботу я тебя встречу с автобуса!

Я повесил трубку и вышел на улицу.

Фёдор Игнатьевич с Катей стояли возле машины.

— Вот что, — сказал мне Фёдор Игнатьевич. — Я сейчас зайду за Трифоном, и мы к вам придём. Пусть он посмотрит твоего батьку. Ну, и в дом поможем перенести. Вы поезжайте пока, кровать приготовьте. Катюша пусть бульон разогреет. Всё сделаем по толку, не бросим вас одних в беде. Продукты какие надо, или ещё что — ты только скажи. Деревня же, все свои, дак!

— Спасибо, — ответил я и снова почувствовал, как на глаза навернулись слёзы.

Надо было прожить целую жизнь, умереть, снова родиться и опять столкнуться со смертью, чтобы понять простую вещь: самое великое богатство на земле — это люди, которые тебя окружают!

— Спасибо, Фёдор Игнатьевич! — повторил я.

А в воздухе пахло мокрой хвоей, талым снегом и горьковатым печным дымом. Пахло весной.

Глава 23

На следующий день к нам зашёл Алексей Дмитриевич Воронцов.

Отец только проснулся — под утро у него усилились боли, и Катя сделала укол снотворного.

Я занимался обедом — варил вермишелевый суп на курином бульоне. А Катя ушла в медпункт помогать Трифону готовить палату для отца.

Вчера Трифон внимательно осмотрел отца. Если бы не подавленное настроение — я бы восхитился этим осмотром. Сильные, чуткие пальцы Трифона порхали по худому телу, словно бабочки. Кожа отца в свете электрической лампы отливала восковой желтизной.

Трифон осмотрел его полностью, не пропустив ни одного сантиметра. Заставил перевернуться на живот и прошёлся пальцами вдоль позвоночника. Затем перевернул обратно, помог сесть и осмотрел горло, язык и цвет глазных белков. Внимательно изучил карточку, что-то бормоча себе под нос.

— С уколами не усердствуйте, — сказал он нам с Катей. — Сделайте на ночь, и под утро, если не будет спать. Потом я покажу вам особые точки — если их массировать, это снимает боль.

Под конец осмотра он распорядился дать отцу второе одеяло.

— Жарко будет — ничего. Но если простынет на сквозняке — тогда беда. А завтра непременно перевезём его в медпункт.

— Какая разница, где помирать? — криво ухмыльнувшись, спросил отец.

Трифон серьёзно посмотрел на него.

— И помирать можно по-разному, — почти грубо отрезал он. — А ты пока не помираешь. Не сегодня.

Затем Трифон посмотрел на эмалированную «утку», которую сам же захватил из медпункта.

— Вот это — только в самом крайнем случае, — сказал он. — Пока может ходить — пусть ходит.

От ужина Трифон отказался и ушёл задумчивый.

— Добрый день, Андрей Иванович! — сказал Воронцов.

— Здравствуйте, Алексей Дмитриевич! Что-то случилось?

Я ждал худшего. И сам не заметил, как это почти вошло у меня в привычку — в любой ситуации ожидать подвоха. Сказывались горькие события последних недель.

Вот и теперь, увидев на пороге директора школы, я предположил, что Серёжка сорвался и снова что-то отмочил.

Только этого мне сейчас не хватало, подумал я.

— Уроки уже закончились? — спросил я Воронцова.

Он кивнул и улыбнулся.

— Почти. Сейчас у ваших физкультура, потом труд. А эти предметы веду не я. Вот и выбрал время, чтобы зайти к вам поговорить.

— Присаживайтесь, — пригласил я. — Хотите чаю?

— Спасибо, не откажусь. Знаете, сегодня приключилась любопытная история.

— Опять Серёжка что-то натворил? — обречённым голосом спросил я. — Алексей Дмитриевич, я обязательно поговорю с ним. До конца четверти осталось совсем немного, а у нас, сами видите, что творится.

— Нет-нет, Андрей Иваныч, — не беспокойтесь, — ответил Воронцов. — Серёжа ведёт себя выше всяких похвал. Дело в другом.

Я поставил на стол чашки и заглянул к отцу. Он лежал под одеялом, глядя в потолок. Глаза его были открыты.

— Батя, хочешь чаю? — спросил я. — Я принесу. Или помочь тебе встать?

— Не надо, Андрюх, — отказался отец. — Помоги мне к окну сесть.

Я поставил возле окна единственный в доме стул со спинкой и отдёрнул занавески. Сегодня было пасмурно. Но всё равно — хмурый дневной свет сделал комнату уютнее.