Страна Незаходящего Солнца. Том I (СИ) - Панцерный Владимир

— Так много слов, Исии-доно… Вы совершенно точно уверены в успехе этого мероприятия?

— Капитан, я лично командовал созданием этого штамма. Если это провалиться, мне придется спасать свою честь при помощи сэппуку. Где моя катана?

— Не могу знать, Исии-доно, я не видел Вас с ней.

— Это потому, что я оставил ее в Токио. Понимаешь, почему?

— Так точно, Исии-доно.

Сиро Исии убрал руки в карманы и промолчал. Правой рукой он сжал находящийся в ножнах короткий нож кусунгобу. Это оружие, вместе с рукоятью составлявшее меньше 30 сантиметров, досталось ему от отца, богатого землевладельца из префектуры Тиба, в которой родился и сам Сиро. Именно этот кинжал и был его «катаной» на случай, если провал все-таки случится. Исии мог обмануть подчиненного, если это повышало его боевой дух, но обмануть ками он не имел возможности, и, хотя сам вопрос существования ками был религиозно-философским, от чего ученый-микробиолог был довольно далек, оставался и последний аргумент — в первую очередь, он не мог обмануть самого себя, попытавшись выдать недостойную смерть, совершенную не согласно ритуалу, заменой правильной.

Вскоре, убедившись, что птицы долетели до озера, Сиро Исии приказал «захоронить» ныне пустой ящик, набросав в него камней и выбросив в реку, до которой его пришлось нести несколько километров. Пока подчиненные просто выполняли приказ, занося ящик поглубже в воду, генерал-лейтенант следил за течением. Он помнил, в каком направлении находились позиции армии, и быстро сопоставил, что течение шло в обратном направлении — то есть, ниже по течению располагались позиции Красной Армии. Теперь, по его приказу, солдаты накидали в реку еще и небольшие железные тубусы, плотно закупоренные по всему периметру, правда, перед броском намеренно от этого избавляясь, скручивая крышку. Как можно было понять из того, что вывалилось из некоторых тубусов при падении в реку, они были наполнены дохлыми крысами. Следя глазами за движением крыс, Исии-доно закономерно прокомментировал:

— Теперь точно все пойдет по плану. Все, что ниже по течению, будет заражено сибирской язвой. Любое существо, которое попытается сожрать эти трупы, скорее всего рыба или птица, постигнет та же участь.

Капитан не упустил возможности дополнительно поинтересоваться у по сути уравненного с ним генерал-лейтенанта еще и об этом.

— «Скорее всего»? Исии-доно, но это может быть кто-то еще, кто захочет сожрать это, не являясь рыбой или птицей?

— Да, может. Например, тот, кто долго ничего не ел. Такими станут большевики, когда командование начнет опасаться присылать какие-то дополнительные конвои в район эпидемиологического бедствия, чтобы не разносить заразу по всей армии.

— Вы думаете, голодные большевики дойдут до того, что попробуют съесть плывущих по течению дохлых крыс?

— Почему нет? Человек, не способный удовлетворить базовые потребности, очень быстро теряет лицо и вообще человеческий облик, переходя к образу жизни выживающего животного. Особенно это касается тех, кто и человеком-то никогда не был, а лишь биологически считался homo sapiens, пусть и был скорее обезьяной или бревном, нежели человеком. Один мой коллега видел немало маньчжурский обезьян, а мне, похоже, придется увидеть сибирских.

— В Сибири есть обезьяны?

— Есть. Они иногда мигрируют в Маньчжурию, обычно носят форму болотного цвета, красную звезду и винтовку.

Весь отряд рассмеялся над этой шуткой. Вряд ли кто-то понял, что имел в виду Сиро Исии, упоминая маньчжурских обезьян, да и не до конца прочувствовали глубину его отношения к солдату противника, они, тем не менее, были действительно обрадованы столь прямолинейной шовинистической шуткой. Но их радость быстро прервал раздавшийся выстрел.

Один рядовой, секунду назад так же надрывавшийся над сравнением большевика с обезьяной, безвольно свалился на землю, оставляя кровавый шлейф, бьющий из простреленной головы. Часть его черепной коробки попросту треснула, и из нее вытекли мозги бойца. Остальной отряд, включая Исии, быстро попрятался за камнями, в то время как раздались новые выстрелы. Стрелял явно не один человек, их было не меньше трех. Исии попытался выглянуть из-за камня, но его мгновенно загнала обратно прилетевшая почти ему в лицо пуля, лишь по счастливой случайности врезавшаяся в камень, и отколовшая его часть. В воздухе разлетелось небольшое количество каменной пыли, которая осела на кепке у ученого. Сидевший за камнем напротив него сержант выстрелил в направлении противника в ответ, после чего раздался какой-то вскрик, и японцев на секунду охватила радость от точного попадания, мгновенно загнанная глубоко в подсознание (как и сами японцы были загнаны за укрытия) еще более мощным огнем на подавление. Как Гидра, после ранения или смерти одного из русских солдат, те стали сопротивляться лишь сильнее.

Прозвучал еще один вскрик, но на этот раз намного ближе. Сержант за камнем дернулся и упал, прижимая ладонью плечо, куда ему угодила пуля. Капитан в этот момент незаметно для всех достал гранату и бросил ее в противника, запрятавшись еще дальше в укрытие. Через несколько секунд, когда мощный взрыв и последовавшая вспышка смешались с криками русских солдат, а сам яркий взрыв быстро превратился в дым, Исии понял, что нужно действовать.

Он снял винтовку с плеча и перевалился через камень, за которым прятался, и, тут же встав в полный рост, примкнул штык к «Арисаке». Следом за этим он двинулся вперед, и уже через секунду сорвался на быстрый бег, оглашая окрестности криком «Тэнно хейка банзай!». Сиро Исии лично пошел в банзай-атаку, один. Правда, ненадолго — воодушевленные примером, остальные бойцы побежали за ним, подготавливая оружие на бегу, и даже раненный в плечо сержант, держа штык левой рукой, а винтовку вовсе оставив за камнем, побежал вместе с ним. Весь спецотряд, выполняющий секретные поручения в тылу врага, только что перешел от диверсии к прямо противоположной тактике, атакуя врага напролом, в лоб. И единственной их маскировкой был дым от гранаты. Когда он рассеялся достаточно, чтобы можно было хорошо рассмотреть атакующих, те уже были слишком близко.

Сиро Исии бросился на врага, проколов тому шею штыком. Лезвие прошло через трахею и застряло в шейном позвонке солдата. Как Исии успел рассмотреть, погоны у него были без каких-либо линий и вообще символов, потому он, скорее всего, был рядовым. Стоявший чуть поодаль, справа от убитого, солдат уже навел винтовку на генерал-лейтенанта, но ситуацию резко изменил тот же самый раненный сержант. Бросившись на красноармейца, он своим телом отвернул ствол его винтовки, из-за чего тот выстрелил в землю, а шанса на перезарядку уже не имел. Кое-как введя «в строй» свою раненную руку, сержант прижал ею врага к земле и полоснул ему ножом по шее. В этот раз крови было намного больше, чем от колющего удара Исии, но, боясь остановиться и не добить врага, сержант продолжал резать его. Теперь он выбил ему левый глаз, а в правый всадил нож с такой силой, что нож определенно достал до мозга. Через пару секунд стало ясно, что враг точно мертв. Исии повернулся к третьему врагу…

Русский сержант, боровшийся с японским рядовым, не собирался сдаваться. Несмотря на штык, всаженный в его живот, причем явно не первый раз, превозмогая боль, он одной рукой достал из подсумка японца, с которым сцепился, гранату Тип 97, выдернул предохранительную вилку и ударил ею об каску противника, не выпуская из руки. Взрыв уже был инициирован, и когда он случится, было лишь вопросом времени, и то однозначным — через 4 секунды. Исии продолжал наблюдать, кажется, отключенный от реальности. Но капитан внезапно вернул его в этот мир, подбежав к нему сбоку и, схватив за плечи, толкнув вместе с собой в овраг.

В следующее мгновение раздался взрыв. К этому времени в овраг уже скатился и раненный сержант, и еще несколько солдат. После взрыва Исии ожидал, что на воздух взлетела куча земли, которая сейчас обрушиться им на головы, но этого не произошло — граната была намного менее мощной, чем артиллерийские снаряды, с действием которых Исии сравнил этот взрыв, вспоминая артподготовку РККА в 1939 на Халхин-Голе. Ситуация перешла в молчаливое ожидание неизвестного — взрывов больше не предвиделось, все, кто мог выжить, уже находились в овраге, но никто ничего не говорил. В конце концов, спустя минуту, заговорил капитан, поднимая голову: