Страна Незаходящего Солнца. Том I (СИ) - Панцерный Владимир

— Надеюсь на это. Вы, Александр Михайлович, справились со всеми выпавшими трудностями во время фашистского вторжения. Уверен, справитесь и с японскими империалистами.

Сталин докурил и вытряхнул пепел из трубки в пепельницу. Оставив ее там, генсек встал и заявил:

— Совещание объявляю законченным. Все свободны.

Присутствовавшие люди не стали задерживаться, и уже через полминуты кабинет опустел. Сталин остался наедине с полной тишиной, уже не нарушаемой редкими телодвижениями офицеров или чьими-нибудь нервными постукиваниями по столу. Человек, сохранивший ведущее социалистическое государство даже в пламени 1941 года, точно не мог проиграть, реализуя концепцию «малой крови на чужой земле» в идеальных условиях. Да и его фамилия-прозвище была подобрана не случайно.

Глава XII

28 августа 1945 года в Мэнцзяне все было неспокойно. Здешние бескрайние степи, конечно, мало менялись — тысячу лет назад, год назад, или же прямо сейчас, в них на постоянной основе встречались лишь конные кочевники. Разница состояла в том, что только три недели назад степи стали с завидной регулярностью посещать монгольские конные армии и танковые соединения РККА, находившиеся в лучшей из возможных местностей для операций такими большими бронированными силами. В отличии от основной Квантунской Армии, Национальная Армия Мэнцзяна не имела возможности заманить их в какой-нибудь укрепрайон, не могла навязать равное сражение в виду отсутствия своих танков и хороших противотанковых средств, и, к большому для командующих огорчению, даже не способна была навязать городское сражение. Местные «города» были очень далеки от европейских представлений о городе, и танковой армии было проще проехать и сравнять такой город с землей, чем биться за него напрямую, но, к счастью, нашлось и исключение.

Город Калган, расположенный в 220 километрах к северу от Пекина, был столицей мэнцзянского государства. Более того, он располагался в горном ущелье, и просто заехать сюда целой ордой танков не представлялось возможным. Правительство страны и княжеская ставка находились в этом географически удобном городе и сегодня, уже готовые. На Калган надвигались части РККА, и НАМ стянула все доступные силы в район города. И хотя здесь почти не было кавалеристов, это было, скорее, к лучшему, потому что конные части показали себя далеко не лучшим образом, проиграв все столкновения с железными конями большевиков. Сейчас Калган был набит пехотой, и ей было, где разойтись. Некоторые части укрепились в горах, ведя постоянную разведку и контроль с высоких мест над большими расстояниями, многие были в городе и обустраивали свои огневые позиции прямо там, а лучшие части находились неподалеку от княжеской ставки. Они должны были защищать ее от проникновений диверсионных групп врага, который мог попытаться «обезглавить» НАМ, для чего требовалось всего лишь убить одного человека, находящегося прямо в городе. На случай авианалета или необходимости тайно эвакуироваться, были предусмотрены подземные ходы, надеяться на которые, правда, никто не мог. Эти ходы были не такими уж и глубокими, и, скорее всего, при взрыве бомбы или большого снаряда, обвалились бы вместе с землей.

В предгорье, в укрепленном блиндаже стоял лысый мужчина с длинными усами, одетый в офицерскую форму. Он был уже очень стар, на вид ему было около 70-75 лет. Форма смотрелась на нем как-то несуразно, и было видно, что, несмотря на генеральские погоны, он вряд ли был профессиональным военным — скорее, надел форму как элемент образа командира и для маскировки. Так и было, ведь намного более привычно для него было носить традиционную монгольскую одежду, как это делал князь Дэмчигдонров. Этим человеком в форме был Жодовжав, этнический монгол и командующий ополчением в Мэнцзяне. Как и у других монголов, у него не было отчества, фамилии и других слов, которыми он бы называл себя. Всю свою жизнь он провел в этих бескрайних степях, и, хотя отлично знал их, в знакомстве с современными технологиями ему это не помогало. Как и многие кавалеристы страны, он все еще боялся грохота танков и самолетов, чувствовал себя не совсем уютно при использовании бинокля и вообще, желал разбить армию врага старым способом, в духе самого Чингисхана, приблизиться к которому так желал. Впрочем, его размышления о прошлом и будущем Монголии были прерваны, когда он заметил вздымающуюся пыль издалека, с низины за возвышенностью, по которой можно было приехать в город. Он начал следить именно за той точкой, откуда это шло. Постепенно, пыль поднималась все ближе и ближе к холму, и уже совсем скоро на него въехали причины локальной пылевой бури.

Жодовжав увидел в бинокль быстро приближающиеся к линии обороны танки. Он не знал, что это за модель, но мог отметить тот факт, что двигались они заметно быстрее других когда либо увиденных им танков. Опустив бинокль, он отдал приказ своему адъютанту, лейтенанту монгольской наружности.

— Доложи Усироку, советские быстрые танки уже здесь. Пока что двенадцать штук.

— Есть!

Лейтенант мгновенно исчез из блиндажа, оставляя только постепенно удаляющийся звук ударов сапогов об землю и деревянный пол. Довольно скоро он оказался в другом блиндаже, куда больших размеров и углубленный в землю и породу достаточно хорошо, чтобы выдерживать даже артиллерийские обстрелы. В нем находился японский генерал с небольшими усами, 61-летний Дзюн Усироку, командующий Третьим Фронтом японской армии, тем, зона ответственности которого недавно была перенесена с северной части Маньчжоу-го в северо-восточный регион, то есть в Мэнцзян и прилегающие территории Китая, оккупированные в далеком 1937 году.

— Товарищ генерал, русские идут! Двенадцать легких танков движутся в направлении первой линии обороны. Что прикажете делать?

Усироку, посмотрев на лейтенанта, поначалу ничего ему не ответил. Затем, взяв бинокль, подошел к амбразуре своего блиндажа и сам осмотрел обстановку — да, приближалось двенадцать БТ-7, выстроенных своеобразным клином, причем влево от головного отходило шесть машин, а вправо лишь пять. С ними не было никого и ничего, ни единого самолета и пехотинца. Такой метод наступления, может, и выглядел приемлимым в глазах Жодовжава, но для японца с серьезным боевым опытом было очевидно, что именно происходит. Он вспомнил о подчиненных ему силах, и, надо сказать, их было не так уж и много. Здесь, в Калгане, всего ему подчинялось чуть меньше тридцати тысяч человек. Из них лишь двадцать тысяч были японцами, остальные были маньчжурами и монголами, которыми он командовал через Дэмчигдонрова, Жодовжава и других подобных «локальных» командиров, что лишний раз расширяло цепочку командования, но делать было нечего, ведь, в конце концов, он не мог научить неграмотных степных призывников понимать японский язык за минуту.

— …Не высовываемся, особо не сопротивляемся, из всех орудий не бьем. На танки бросить минимум сил. Позиции смертников, кроме передовой, ни в коем случаи не раскрывать. Выполняйте.

— Есть!

Через секунду адъютант вылетел из блиндажа, на этот раз его шаги звучали чуть иначе, поскольку местами он наступал на бетонный пол. Через некоторое время приказы были «спущены» и дошли до командиров взводов, отделений и самих рядовых бойцов, занимавших передовые позиции обороны на маленькой возвышенности. Именно на них сейчас надвигались одинокие БТ-7. Танки шли вперед, даже не пытаясь как-то маневрировать — и правда, это было лишним в голых степях. Пока один из них, третий справа, не приблизился к какой-то кочке с маленьким кустиком, поднимавшейся над этим слишком ровным ландшафтом. «Кочка» вспрыгнула и с криками «Банзай!» понеслась на танк, выставив вперед мину на шесте. Столкновение и взрыв произошли буквально за секунду, никто еще даже не успел ни увидеть, как бежит смертник, не понять, что «кочка» являлась обычной вырытой ямой, в которую лег обвешанный травой камикадзе.

Броня БТ-7, пусть и лобовая, была намного слабее брони того же Т-34-85, который смертникам так же удавалось пробивать. Лобовую проекцию легкого танка буквально разворотило, а переднюю часть башни вывернуло вверх, ужасно искорежив. В живых не остался никто из членов экипажа, все то, что от них осталось, разметало по дымящемуся корпусу. В некоторых местах танк еще продолжал гореть, но, по видимому, заряд, направленный сугубо вперед и потерявший почти весь кинетический эффект на разлом брони и всех механизмов до середины корпуса, в итоге не смог ни поразить баки, ни дойти до моторно-технического отсека в таком виде, в каком мог бы нанести ему серьезный урон. С танка можно было прямо сейчас снимать двигатель и сливать топливо.