Инженер Петра Великого 2 (СИ) - Гросов Виктор

А потом начали съезжаться высокие гости. Кареты, всадники, блеск мундиров, звяканье шпор… Первым прибыл сам Государь, Петр Алексеевич. В своем обычном, простом темно-зеленом кафтане, но с такой энергией и властностью во взгляде, что все вокруг невольно вытягивались в струнку. Рядом с ним — неизменный Яков Вилимович Брюс. И тут же — его светлость Александр Данилович Меншиков, весь в движении, глаза так и сверкают любопытством, он ведь ко всему новому был падок.

За ними подтянулась и остальная «комиссия». Опытный фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, командовавший под Нарвой, — на него я возлагал особые надежды, он-то уже успел оценить пользу моих пушек и фузей. Генерал от инфантерии Аникита Иванович Репнин, тоже вояка тертый, прошедший огонь и воду. А вот и мой старый «знакомец» по дебатам в царском домике — де Геннин. Увидев меня, он так скривился, будто ему лимон подсунули вместо пряника. Ну, от этого я ничего хорошего и не ждал. Были и другие, видные военачальники, участники недавних кампаний. Лица у большинства из них были скептически-недоверчивые. Ждали, видать, как «выскочка-прожектер» со своими «потешными» затеями сейчас прилюдно в лужу сядет. Что ж, посмотрим, кто кого.

Пока шишки устраивались на свежесколоченном для них помосте, я подтянул к себе полковника Батурина с его офицерами, да еще пару-тройку гвардейцев, кому предстояло «атаковать». Нужно было им растолковать правила игры, чтобы потом без обид и непоняток.

— Ваше Величество, господа генералы, офицеры! — громко обратился я к зрителям. — Чтобы наш «потешный бой» вышел не только на посмотреть, но и с толком, а главное — чтоб никто не покалечился, правила предлагаю незамысловатые. Ружья наши, как вы в курсе, заряжены особыми «красящими» пульками — деревяшки мягкие, в воске с краской вываренные. Если такая пулька оставит на мундире неприятеля хорошо видный цветной мазок — в голову или в корпус — считай, «убит» и сразу выходит из боя, чешет в тыл. А если краска в руку или ногу угодит — солдат «ранен», присаживается на месте, но из строя не выходит, чтоб общую картину боя не ломать и своим под ногами не путаться. За тем, чтобы все было по-честному, и за подсчетом «потерь» присмотрят специально назначенные люди графа Брюса, они у нас сегодня за судей.

Государь одобрительно хмыкнул — идея с красящими пульками ему явно зашла, он вообще любил всякие наглядные штуки. Меншиков аж заулыбался, уже предвкушая шоу. Генералы постарше, типа Шереметева, серьезно слушали, кивали своим мыслям. Один де Геннин так и сверлил меня тяжелым взглядом, на его физиономии так и читалось полное недоверие ко всей этой затее. Гвардейские офицеры, которым предстояло «атаковать», переглядывались с ухмылками — не больно-то верили, что какие-то «красящие шарики» смогут остановить их лихой напор. Ну что ж, будем посмотреть.

И вот, сыграла труба. Пошел’Бой'. Гвардейцы — цвет армии, краса и гордость — поперли в атаку, ну чисто как на параде. Две отборные роты, печатая шаг, развернулись в идеальные линии. Солнце играло на надраенных фузеях, офицеры, выхватив шпаги, шли чуть спереди, покрикивая на своих.

Блага-а-ародное высокомерие в глазах, железобетонная уверенность в каждом отточенном движении. Глядеть на них — одно удовольствие: настоящая военная машина, отлаженная, мощная, привыкшая все на своем пути сносить.

А мои «кроты» затаились в окопах. Каждый в своей ячейке, ружья на бруствер. Я занял свой наскоро сделанный «командный пункт» — небольшой бугорок сбоку от позиций, откуда все поле боя как на ладони. В руках — сигнальные флажки, рядом — трубач. Нервы — как струны, но внешне я старался держать марку. Сейчас все решало, насколько хорошо мои ребята выучили уроки.

Гвардейцы не ускоряясь шли. Вот они уже шагах в двухстах. Пора! Я резко махнул красным флажком.

И тут же из наших окопов бабахнул залп (базу по тому как и на каком расстоянии стрелять я дал исходя из опытных стрельб). Залп получился не такой слаженный и оглушительный, как у гвардейцев, которые привыкли палить куда попало, а какой-то рваный, неровный. Но это был прицельный огонь. Каждый мой солдатик, натасканный целиться по-настоящему, выбирал себе мишень, не суетясь, спокойно наводил ружье.

И результат не заставил себя ждать. На щегольских темно-зеленых мундирах наступающих гвардейцев тут же, как ветрянка, полезли первые уродливые кляксы — где черная, где желтая. Один, другой, третий… Солдаты дергались, удивленно пялились на свои «раны», не въезжая, что происходит. Их идеальный строй поплыл, пошел рябью. Офицеры, видя это, принялись орать на своих, гнать, пытаясь выровнять линию.

— Вторая шеренга — пли! По офицерам бей! — перекрывая грохот, скомандовал я трубачу сигнал.

Снова залп из окопов. И снова — цветные пятна на гвардейских мундирах. На этот раз «посчастливилось» и одному из офицеров — здоровенное желтое пятно расплылось у него на груди. Он растерянно замер, потом, по правилам, присел на одно колено. Его солдаты, без командира, смешались, сбились в кучу.

На помосте, где сидели высокие чины, тоже все заметно зашевелились. Государь, смотревший с легкой ухмылкой, аж вперед подался, в глазах его загорелся неподдельный интерес. Он что-то быстро заговорил Брюсу, вовсю жестикулируя. Меншиков, большой охотник до всяких эффектных штук, откровенно присвистнул. Старые вояки Шереметев с Репниным молча переглянулись. Де Геннин набычился так, что его бычья шея, казалось, стала еще толще, и что-то недовольно пробубнил себе под нос. Другие генералы, что раньше хихикали, теперь тоже притихли, спеси у них заметно поубавилось. Похоже, первая волна атаки, а точнее, ее печальный итог для хваленых гвардейцев, их впечатлила. Шок — это по-нашему, да.

Гвардейские офицеры, надо сказать, тоже не лыком шиты были и сдаваться вот так запросто не собирались. Увидев, как их хваленая первая атака пшикнула, не дойдя и до половины, они взвинтились не на шутку. Их капитан, тот самый усач-молодец, у которого на груди теперь «красовалось» желтое пятно, метался перед остатками своей роты, сверкая глазищами и размахивая шпагой. Ошалев от такого конфуза и явно задетые за живое, они решили отыграться. Числом да нахрапом, как привыкли.

— Вперед, орлы! За Государя! За Отечество! Сметем этих земляных крыс! — донеслись до нас его зычные команды.

И гвардейцы, подстегнутые своими командирами, снова ринулись в атаку. В этот раз они перли со злостью, явно собираясь прорвать нашу оборону чего бы это ни стоило. Расстояние таяло на глазах. Вот уже сто шагов, потом восемьдесят… Пора было доставать мой главный козырь — мою «карманную артиллерию».

— Гранатометчики, к бою! — скомандовал я, взмахнув синим флажком. — По готовности — пли!

Из наших окопов, как по команде, полетели десятки учебных гранат. Мои ребята, которых я специально под это дело муштровал, швыряли их с удивительной для желторотиков сноровкой. Гранаты с глухими хлопками «взрывались» прямо в самой гуще атакующих гвардейцев (само железо не взрывалось, во избежание, там были прорези для «взрыва» краски), накрывая их облаками желтой краски.

Картина, скажу я вам, была — закачаешься! Солдаты, которых этот «дождь» застал врасплох, шарахались в стороны, валились на землю, закрывая лица руками. Строй их окончательно развалился, превратившись в неуправляемую толпу. Вопли «убитых» и «раненых» неслись со всех сторон. Эффект был просто сногсшибательный, даже для меня. Я-то знал, на что мои гранаты способны, но увидеть это в таком масштабе…

Гвардейские офицеры, видя, что их вторая атака тоже сдулась, не добежав до наших позиций, кажется, совсем берега потеряли. Они гнали своих солдат вперед, не считаясь с «потерями» (даже игнорируя правила), пытаясь на голом упрямстве, нахрапом, пробиться к нашим окопам. Несколько самых отчаянных гвардейцев, несмотря на цветные пятна по всему мундиру, все же доскреблись почти до самого бруствера.

— Картечью! — рявкнул я в рупор (на заводе, молодцы, подсуетились, смастерили). — Залпом!

Две наши трехфунтовые пушчонки, припрятанные в капонирах по флангам, дружно бабахнули. Вместо настоящей картечи они выплюнули широченные снопы «красящих» штукенций, которые веером накрыли последних смельчаков. Это был, считай, последний гвоздь в крышку гроба гвардейской атаки (и саамы болезненный физически, синяков много понаставили). Те, кто еще дергался, теперь были сплошь «раскрашены» и, по правилам, выбыли из «игры». Атака захлебнулась вконец. Поле перед нашими окопами было усеяно неподвижными фигурами «убитых» и «раненых» гвардейцев, сплошняком покрытых цветными пятнами, в воздухе был пороховой дым с красочным разноцветьем. Боевой дух «противника», железобетонная уверенность в крутизне линейной тактики были, мягко говоря, сильно подкошены. Кое-кто из особо горячих, плюнув на то, что весь мундир и физиономия уже смахивали на палитру художника-авангардиста, все еще пытался лезть вперед, но мои ребята, выскочив из окопов, быстро «угомонили» их парой деликатных, но ощутимых ударов лопатками плашмя (молодцы, сами сообразили). За этим тоже брюсовские люди следили, и такие маневры были заранее оговорены — типа, «пленение» особо упертого противника.