Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Зрелище болтающегося в петле Бэрра грело душу секретаря. Особенно в часы уныния, ведь винир все намеки пропускал мимо ушей.

Молодой человек горестно вздохнул. Место первого помощника сияло под небесами и отражалось в воде, оно никому больше не подходило, кроме как ему, но… пока рядом находился этот ухмыляющийся тип, винир не мог заприметить всех достоинств самого преданного слуги. А Бэрр находился рядом всегда, на полшага позади, следуя черной тенью следом и во время городских торжеств, и во время встреч послов, и на праздничных вечерах в ратуше. Ульрих же никуда не мог двинуться из приемной, а во время редких ужинов, на которые имел счастье быть приглашенным, довольствовался краем стола. Он не мог даже стоять на широком балконе, когда винир обращался к айсморцам, собравшимся ради его слов. Место секретаря находилось сбоку от дверей, за узким столом, где он торопливо записывал все, что доносилось снаружи.

Секретарь слышал многое. К примеру, Бэрр обронил Шону, пока они еще числились приятелями, что сопровождать винира для Бэрра обязанность, утомительная и тягомотная. Он готов променять на пару дней в унылом доме с решетками, находившемся как раз в ведомстве собеседника.

Шон заржал, а Ульрих скорчился от ненависти. Цени Бэрр то, что он имел, чем обладал так небрежно, то два самых близких виниру человека могли бы стать друзьями. Но если он еще и недоволен!..

О чем бы ни думал секретарь, о деле или о безделии, — мысли его постоянно возвращались к Бэрру. Склонялся ли он в поклоне до хруста в спине — думалось о том, что вот Бэрр особой учтивости не проявлял. Ни малейшего уважения! В ответ на все приветствия следовал небрежный кивок. Это злило невероятно, и секретарь старался ответить не слабее. Он начал швырять Бэрру редкие письменные распоряжения винира, а Бэрр только усмехался: «На память не жалуюсь. И без бумажек знаю, к кому и зачем иду!»

Гляделся ли секретарь в зеркало — опять думалось о Бэрре. А все почему? Потому что даже рост у того был возмутительно высок. Секретарь при общении с Бэрром запрокидывал голову, а это изрядно напрягало шею.

Не так давно обнаруженное у себя несварение желудка он тоже приписывал коварству первого помощника — ну а кто еще мог быть виноват? Кто еще мог довести его до такого состояния, какое доктор высказал фразой: «Вам надо меньше волноваться»? Кто не позволял жить спокойной жизнью? Из-за кого секретаря никто не замечал? Из-за кого забывалось даже собственное имя⁈

«Ульрих!» — это имя никто не произносил в ратуше. Винир морщил лоб, стражники обходились прозвищами, посыльные твердили «господин секретарь».

Как зовут первого помощника, не знал разве дохлый рак под замшелым камнем.

Ну как можно тут слушаться врача и не волноваться⁈

Нельзя сказать, что секретарь страдал бездеятельно, вот только свести счеты с Бэрром хотели многие. А он всегда шел куда собирался, даже если знал о засаде. Особенно если знал! И разносил к щучьим хвостам всех, кто его поджидал. Несколько кровопролитных стычек закончились для нападавших отлеживанием боков в лечебнице, а одного так унесли в Последние стены.

Так что, если Бэрру станет известно, кто желал ему зла… Секретарь поежился.

Все эти мысли раздражали. Любой человек чужие действия поневоле примеряет на себя, и раздражение шло от непонимания, от противоречия здравому смыслу поступков другого.

Винир не давал о себе знать, а Площадь оживала. Риддак явно кого-то подкарауливал, снуя по настилам. Секретарь долго следил за его перемещениями и дергаными движениями. Когда между домами показалась фигурка архивариуса, выяснилось, что этому оборванцу нужна именно она. Только архивариус никого не ожидала и ни с кем не собиралась разговаривать. Она упорно шла к дверям ратуши, а старик блохой скакал вокруг нее и выкрикивал: «роза», «он» и «ты знаешь». Лопоухий Гаррик пытался вклиниться, то тут девушка ответил коротко, без видимого интереса, потом подала монетку. Риддак сразу отстал. Словно утомившись от прыжков, отошел к воде и уселся с чувством выполненного долга.

Перебрав обиды, секретарь проснулся окончательно. Встряхнулся, потер руками лицо и поспешил к кухарке за винировым кофе. На обратной дороге он вырвал из рук посыльного несколько конвертов. Перед спальней по обыкновению присел, вытаращил глаза и, услышав ворчливое «Что?», зашел с пожеланиями доброго утра его светлости. Оставил кофе на латунном столике с гербом города, и спросил было, чем желают позавтракать, как его перебили.

— Что в городе? — бросил винир, еще не встав с постели. — Нет, отложи новости. Сначала одеться.

Секретарь только порадовался такому решению — конверты в руках были даже не распакованы.

Бобровый воротник длинного кафтана с трепетом лег на плечи главы города. Секретарь, изобразив восхищенную мину, еще раз окинул взглядом своего начальника. Отдельно про себя отметил блеск металлических нашивок с символом Айсмора на голенищах высочайших сапог.

Постояв немного перед зеркалом, винир велел открыть двери и в сопровождении двух стражников прошествовал в кабинет на верхнем этаже. Секретарь семенил позади и смотрел с завистью на то, как красиво начальственная голова поворачивается к тем, кто встречается по пути. Сколько величия в одном жесте!

Перед тяжелыми дверями кабинета, в который Ульриху дорога была заказана, винир приказал принести ему завтрак на двоих. Не иначе, важный посетитель.

Пока секретарь торопливо распаковывал конверты с новостями и докладами, заранее отметив, что отчет от начальника тюрьмы потяжелел на парочку листов, трое слуг с кухни принесли нагруженные подносы. По помещению разнесся восхитительный запах жареных рыбных биточков, и у голодного секретаря закружилась голова и потекли слюни.

Вскоре после ухода слуг раздались громкие шаги, и в приемной возник глава купеческой гильдии. Секретарь очень уважал этого человека — да за одну только обувь! — поэтому бросил все дела, выбежал из-за длинной деревянной стойки, замирая перед великолепием высокой бобровой шапки, кинжала, изукрашенного самоцветами, на расшитом поясе, сафьянового кафтана в пол. Почтительно поклонился, приветствуя значительную персону. Уткнулся взглядом в обувь и прерывисто вздохнул.

Сапоги у Абрахама были великолепные. Не такие, как у главы города, но и по ним сразу было видно человека высокого положения и сильного характера. Прекрасные сапоги — с острыми носами, отделанные густым красноватым мехом, с золотыми колпачками на кончиках шнурков! Так бы смотрел и смотрел, лаская взглядом.

— А господин винир ждет важного гостя, — секретарь медленно выпрямил спину.

— Он ждет меня, — перебил Абрахам, и прозвучавшее в его голосе недовольство испортило впечатление от роскошного внешнего вида. — Доложите немедленно!

Секретарь поскребся к начальству. Начальство велело впустить, но в голосе, как у купца, тоже явственно чувствовалась хмурость.

Абрахам взял толстый свиток из рук помощника, который, доселе незамеченный, выплыл из-за спины, и прошествовал в зал.

Двое оставшихся в приемной знали друг друга давно. Лично пересекались редко, откровенничать не стремились, но как бывает у услужливых людей, состоящих каждый при своем начальнике, не мешали друг другу ни в чем.

Как только за главой гильдии закрылась тяжелая дверь, они оба к ней метнулись. Секретарь винира выхватил из внутреннего кармана на груди маленький слуховой рожок и приставил его к щели в одной из дверных створок. Помощник главы купеческой гильдии присел, прижав ухо к замочной скважине, и уже снизу с неприкрытой завистью посмотрел на слуховой рожок.

В кабинете говорили тихо. После обмена любезностями винир пригласил гостя разделить с ним трапезу, но тот вежливо отказался.

— У купцов много дел, что не терпят промедлений и рассиживаний.

— Тогда сразу к делу, — произнес винир серьезным тоном. — Я слушаю вас, дорогой друг, очень внимательно.

К величайшему разочарованию прилипал, двое в кабинете развернулись спиной к дверям — опытное ухо и не такие мелочи угадывало. Вскоре раздался тихий стук удаляющихся шагов, а потом приближающихся. Господа принялись ходить по большому кабинету.