Японская война 1905. Книга седьмая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

Теодор Рузвельт закончил прослушивание разговора дочери с этим чертовым русским и, не выдержав, со всего размаху запустил в стену чашкой с кофе. Осколки разлетелись во все стороны, а черная жижа расплылась по обоям и начала впитываться в штукатурку. Возможно, теперь это пятно останется в Овальном кабинете навсегда, и тысячи будущих президентов будут вершить тут судьбы мира, даже не зная о таком вот привете из прошлого.

— Что думаете? — президент немного успокоился и обвел взглядом троицу своих главных советников. Рут, Пинчот, Тафт — умнейшие люди Нового Света. Но кто бы знал, что русский медведь окажется не столько неуклюжим, сколько рыжим и хитрым!

— Очевидна ловушка, которую Макаров выстраивает нам, нахваливая гарнизон Пресидио, — на этот раз первым начал Тафт. — Наверняка ему донесли, что генерал Шафтер собрал уже почти сорок тысяч в Солт-Лейк-Сити.

— Столица Юты? — уточнил Рут.

— А заодно это железнодорожный узел как между Сакраменто и восточным побережьем, так и со всеми соседними штатами. Вайоминг, Айдахо, Невада — оттуда везут продовольствие. Централ Пасифик гонит солдат и снаряды. Генерал Шафтер рассчитывал добиться двухкратного превосходства и потом ударить вдоль железной дороги. По ней до Сан-Франциско всего тысяча километров, и он уверен, что смог бы со всем покончить еще до подхода кораблей из Атлантики.

— А в чем ловушка? — напомнил Рут.

— Вы не понимаете? — Тафт вспыхнул. — Сейчас все, кто слышал трансляцию, только и болтают, что о храбрости гарнизона Сан-Франциско. К обеду эти разговоры накроют все наши города, а к вечеру доберутся даже до закрытых воинских частей. Понимаете, чем это нам грозит?

— Приступом патриотизма? Лично мне кажется, что Макаров допустил ошибку, раздавая столько лестных комментариев своим врагам. Благородство — это одно дело, но тут… Как бы его свои же не приревновали!

— Да плевать мне на его проблемы! — рявкнул Тафт. — Главное, я — я! — после такого больше не смогу обходиться малой кровью. Вы знали, что русские перехватывали все наши отряды, что мы посылали на запад? Так вот им этого показалось мало. Теперь мы будем вынуждены двинуть всех, кого собрали! Сегодня, край — завтра! Макаров нарисовал такую картину осажденной крепости и героев, которых все бросили, что если мы этого не сделаем, то нас просто сожрут.

— Вы сказали, что у Шафтера 40 тысяч? Значит, нас уже больше, чем русских и японцев. Они же говорили, что их всего тридцать тысяч? Минус потери…

— Именно что они говорили! Пока точных донесений от нашей разведки у меня нет.

— В любом случае у нас много солдат, мы притащили в войска эти, как их, броневики. И пушки. Я слышал, как ругались флотские, говоря, что вы вытащили со складов все их припасы, чтобы угостить русских крупным калибром. Разве всего этого может оказаться недостаточно? Тем более что враг сам поднял нашим солдатам мораль.

— А теперь представим, что Макаров тоже все знает про наши силы, — хмуро добавил Рузвельт. — Знает и выманивает… Впрочем, меня возмущает даже не это! — президент поискал взглядом, что бы еще швырнуть в стену.

— Но что? — спросил Пинчот.

— Этот гарнизон. Макаров сделал из них героев, но не просто так. Он фактически противопоставил их всей остальной армии. Мол, вот они — герои, а все остальные — трусы и неумехи.

— И что дальше?

— А дальше он разгромит этот гарнизон Пресидио. Те, кто еще недавно был лишь горсткой обреченных и неготовых к войне солдат, сейчас в глазах народа становятся воплощением всей Америки. И Макаров это воплощение размажет! Не десятки тысяч солдат Шафтера, а эту пару тысяч ополченцев в городе без укреплений. Но для мира это будет поражение всей Америки. Крушение надежд и уничтожение наших лучших частей — понимаете?

— Но это не так, — осторожно возразил Рут.

— Все те части, что сейчас горят боем, — вместо президента заговорил Тафт, — после подобных новостей будут морально уничтожены. Тысячи людей, которые сейчас толпами ходят по улицам с американскими флагами, начнут задумываться, а точно ли мы можем победить. Всего пара тысяч человек, уже взятый город, но этот чертов русский на глазах целого мира превратил и так неприятное поражение в катастрофу!

— Но если мы об этом знаем… — начал было Пинчот.

— Самое обидное! — рявкнул Рузвельт. — Мы все знаем, все понимаем! И он знает, что понимаем! Но в то же время нас ткнут носом в нашу слабость, и изменить ничего нельзя. Уж точно не сейчас, когда никто кроме русских не умеет проводить такие вот трансляции по всему миру.

В кабинете повисло тревожное молчание, которое лишь через пару минут решился нарушить один Пинчот. И то только как друг.

— Тедди, а что говорят про Элис? Что этот варвар хочет, чтобы ее отпустить?

Взгляд Рузвельта немного прояснился.

— Мы отправили официальный запрос, и русские ответили, что она может вернуться в любой момент. Правда, сама Элис сказала, что хочет задержаться на пару дней… Но главное, что с ней все хорошо.

— Это не может быть обманом? — сразу подобрался Рут.

— С ней Смитти, именно он шифровал сообщения, — пожал плечами президент. — Не думаю, что такого человека, как он, можно сломать.

— Интересно, зачем она осталась? — Рут сам не заметил, как задумался в голос, потом бросил быстрый взгляд на президента, но тот, к счастью, его не услышал.

Вот и хорошо, некоторые вещи совершенно не стоят того, чтобы говорить их вслух.

Глава 23

Передачу из Сакраменто сегодня слушали не только в Вашингтоне. Николай Александрович вместе с семьей и испортившейся погодой перебрался в Зимний и теперь сидел в кабинете с видом на Неву и задумчиво смотрел на только что замолчавший приемник. Он, конечно, надеялся на успехи Макарова, но следить за ними вот так, практически вживую, было очень странно и непривычно.

Раньше-то даже с телеграфом новости с полей сражений могли добираться несколько дней, за это время обрастая деталями и пониманием, что стоит за ними, чего стоит ждать дальше, кого наградить и кого наказать. А сейчас — все слишком быстро, слишком резко. Все нужно продумывать и просчитывать именно самому. Готовил ли его Бог к тому, чтобы возглавить страну в столь сложный период на границе эпох?

— Что думаете? — Николай оглядел собравшихся вокруг него людей.

Чем дальше, тем больше он понимал ценность умных и сильных сторонников, которые могли помочь сдержать и направить этот неудержимый бег времени. Военный министр Сахаров, который не сломался после первых поражений в Маньчжурии, а наоборот, сумел вовремя заметить и поддержать поднятую Макаровым победную волну. Стальной министр внутренних дел Плеве — говорят, на него опять готовили покушение, но он все так же бодр и полон сил. И министр финансов Коковцов! Человек, который смог в отличие от своего предшественника сохранить относительную самостоятельность и в то же время продолжить денежную политику, заданную еще Александром II. Кто-то скажет, и что тут такого? А Николай бы попросил указать еще хоть одну страну в мире, где почти тридцать лет без изменений держатся цены на все основные товары.

— Вы про то, — кашлянул Сахаров, — как передачи Макарова вяжут одной нитью старую Америку и крупных промышленников?

Было видно, что военному министру хотелось поднять близкие ему военные вопросы, но в то же время он точно знал и что интересует прежде всего самого Николая.

— Не только их, — добавил Плеве. — Вашингтон — Ротшильды, Карнеги — он связал не только их, но добавил к этой паре еще и внешних партнеров САСШ вроде Лондона и Парижа. И как будто бы прямо это не говорится, но послушаешь такую передачу и невольно задумаешься о том, что на самом деле родину продают не те, кто встанут под знамена чужаков в Калифорнии, а Белый дом и Уолл-стрит.

— А ведь они на самом деле приносят немало пользы Англии и Франции? — уточнил Николай.

— Конечно, — кивнул Плеве. — Вашингтон наступает нам на пятки по продажам зерна, давно обошел по стали и чугуну Лондон и медленно но верно расчищает себе место на рынке более дорогих и сложных товаров. Находись Штаты в Европе, и отнюдь не кайзер стал бы самой большой угрозой для английской торговли. Однако Америка все-таки в другом полушарии, и сам наш мир ограничивает их возможности и желания.