деньги не пахнут 5 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

– Рапамицин пока не первый выбор терапии. Теоретические обоснования есть, но клинически доказано мало. Один человек полностью избавился от судорог, другой умер от воспаления, которое стало побочным эффектом. Шанс примерно пятьдесят на пятьдесят, – продолжает Рейчел.

Лоб непроизвольно морщится. Слишком много информации, слишком мрачно. Всего два случая применения препарата – и один закончился смертью.

– Мы считаем, что лечение имеет потенциал. Но… это, возможно, опасная надежда, рожденная отчаянием. Мы хотим, чтобы это был настоящий выход. Но твёрдых данных пока нет. Результаты таких пациентов, как ты, создадут эти данные, – почти признаётся, что Дилан – лишь статистическая точка.

– Так что решение не о наших надеждах, а о тебе, Дилан. Ты должен решить, идти ли на риск, зная последствия.

Дилан осторожно спрашивает:

– Значит, в итоге, либо умру от судорог, либо от побочных эффектов?

– Верно. Но доказательств эффективности препарата всего два случая.

– Значит, я буду третьим.

– И даже это не гарантировано. Ты либо станешь третьим подтверждением эффективности, либо первым, опровергающим теорию.

Словно холодный ветер пронесся по мыслям: возможно, Рейчел была слишком честной, слишком прямой для такого пациента. Слишком много мрачных деталей, которые могли спровоцировать страх. Кто согласится на риск после такого откровенного предупреждения?

Но… это была лишь мысль, на которую можно было позволить себе потратить время, пока здоровье позволяло.

Дилан принял решение.

– Попробую всё-таки, – его губы скривились в лёгкой улыбке. – Посмотрим, сможет ли эта чёртова таблетка действительно остановить эти судороги.

***

Из палаты Дилана мы вышли далеко за одиннадцать вечера. Ужин был упущен, поэтому путь лежал в ближайшую закусочную. В воздухе столовой повисла тяжёлая тишина, как густая дымка после дождя.

Рейчел первой нарушила молчание.

– Я останусь до выходных. Думаю, Дилану нужно больше времени.

В её глазах горела решимость, спокойная и сильная, словно тихий огонь, не дающий угаснуть даже в ночной мгле.

– Решения такого рода нельзя принимать за одну ночь. Нужно дать шанс изменить мнение.

Как всегда, её советы исходили из заботы о пациенте, с аккуратностью хирурга и теплотой друга.

Все кивали в знак согласия, но ощущалось, что только один присутствующий чувствует лёгкое напряжение.

"Если он действительно передумает… это станет проблемой…"

Однако оставаться здесь, чтобы убеждать, никто не собирался. Это решение должно исходить только от Дилана.

Снова наступила странная тишина. На этот раз её нарушила Джесси.

Стирая слёзы с лица, она тихо сказала:

– Почему вдруг так накатывает? Так эмоционально…

– На самом деле, я чувствую то же самое…

Голос Рейчел дрожал, но в этом дрожании слышалась искренняя эмпатия. Девушки неловко вытерли глаза, улыбнулись, а даже Дэвид кивнул с влажными глазами.

Это не было печалью или жалостью. Никто из нас не испытывал жалости к Дилану. Просто улыбка, которую он подарил, когда сделал свой выбор, оставила глубокий след. Его спокойствие перед лицом неизбежного…

Но сейчас не время для сентиментальных размышлений. На часах уже было 23:45.

С учётом завтрашнего расписания, нужно было уходить сразу после ужина. Повернувшись к Дэвиду, прозвучали слова с чёткой уверенностью:

– Заключение контракта по RP Solutions и акции будет завершено в течение шести недель. Сроки не проблема.

– Понятно.

– Дизайн клинического исследования завершён? Это как-то повлияет на текущий проект?

Дизайн клинических испытаний был поручен профессиональной компании, их опыт был необходим. Обычно испытания первой фазы включают от двадцати до восьмидесяти пациентов, оценивая безопасность, переносимость, дозировку и фармакокинетику.

Изначально планировалось 50 участников, но из-за ухудшения состояния Дилана количество сократилось до 49. Осталась лёгкая тревога о том, как это изменение скажется на графике.

– Серьёзных проблем не возникнет, – ответил Дэвид.

– Вот это облегчение.

Видимо, всё шло по плану. Глубоко выдохнув, прозвучал следующий вопрос:

– Известен ли ожидаемый общий срок проведения?

И тут почувствовалась лёгкая тревога. Вопрос простой, но выражение Дэвида слегка застыло.

– Ну…

– Похоже, это займёт около года.

– Целый год?

Брови непроизвольно приподнялись, прежде чем успела осознать сказанное.

Обычно фаза 1 клинических испытаний занимает от шести месяцев до года.

Но…

– Даже с ускоренным процессом одобрения?

С введением в 2012 году Закона о безопасности и инновациях FDA система "ускоренного одобрения" набирала обороты. И вот, 2014 год. Даже в разгар внедрения этой системы полный год только на первую фазу казался… трудно воспринимаемым.

Увидев реакцию, Дэвид нахмурился и объяснил с серьёзным выражением лица:

– Болезнь Каслмана – идиопатическое заболевание, и это главный препятствующий фактор. Нужно назначить суррогатную конечную точку, но это оказалось крайне сложной задачей…

Слушая его, постепенно вырисовывалась картина.

"Так вот в чём проблема…?"

FDA внедрило упрощённый процесс ускоренного одобрения для решения неохваченных медицинских потребностей, и один из ключевых принципов — использование "суррогатных конечных точек".

Конечные точки – это своего рода финишная черта, критерии, определяющие завершение клинического испытания.

Обычно они измеряют показатели вроде выживаемости, частоты рецидивов или времени без прогрессирования заболевания.

Вот почему одобрение FDA занимает почти десять лет: испытания продолжаются до полного устранения симптомов.

Однако в ускоренном процессе эта конечная точка заменяется "суррогатной".

Вместо того чтобы ждать окончательных результатов, решения принимаются по промежуточным показателям.

Для болезни Каслмана конечной точкой может быть, например, "считать испытание успешным, если уровень CRP (С-реактивного белка) достигнет определённого порога".

Как только порог достигается, испытание считается завершённым, независимо от полного восстановления пациента.

Но…

– Существует мнение, что, поскольку болезнь Каслмана всё ещё таит слишком много неизвестного, суррогатную конечную точку нужно определять с крайней осторожностью.

Болезнь Каслмана – идиопатическая, то есть "болезнь, о которой мы почти ничего не знаем".

Когда точные причины и механизмы развития неизвестны, как определить биологический маркер для "конечной точки"?

Это должно быть огромным бременем для разработчиков клинических испытаний.

В итоге они выбрали самый безопасный путь – установить конечную точку как можно ближе к реальному результату, а не полагаться на ненадёжный промежуточный показатель.

– Если задать произвольный критерий, а последующие испытания покажут другие результаты, одобрение может быть отозвано. Это приведёт к ещё большей потере времени и денег. И поскольку это напрямую связано с безопасностью пациентов, выбирается более консервативный подход.

И в этом была логика. Безопасность всегда должна быть приоритетом.

Но…

"Времени терять нельзя."

Эффективный и безопасный препарат уже был на руках. Тщательно проверять каждый шаг "на всякий случай" теперь было непозволительно, особенно в этих условиях.

– Если фаза 1 задерживается, фаза 2 неизбежно сдвинется, – продолжил Дэвид. – Это сделает практически невозможным достижение цели одобрения в течение трёх лет…. А как уже говорилось, если так произойдёт, найти второй способ лечения будет почти невозможно.

Вот в чём заключалась настоящая проблема.

Нужно было найти не одно, а два лечения.

Чтобы воспользоваться аналогией Дэвида, это как эстафета: первый бегун, рапамицин, должен получить одобрение, прежде чем следующий – третье лечение, то, что действительно необходимо – сможет выйти на трассу.